в действительной зависимости и, тем не менее, оставаться свободным в существе, и наоборот. В первом случае, это ничто иное как временная историческая случайность; второй случай есть упразднение всякой свободы и разрешается не иначе как бунтом и безначалием. Первое доказывает слабость человека, второе — испорченность самого закона. Первое, несомненно, встречается в России; но этим истинные начала ни в каком отношении не извращаются. До нас, как членов Церкви, не касается вопрос о том, не слишком ли стеснена свобода мнений в делах гражданских и политических (хотя относительно себя лично я очень хорошо знаю, что я в России осужден на совершенное почти молчание); но верно то, что в цензуру книг, касающихся религиозных вопросов, правительство почти никогда не вмешивается, хотя опять признаю, что и тут цензура крайне стеснительна; но в этом виновато уже не правительство, а робость и непомерная осторожность самого высшего духовен-

399

ства. Я далеко не оправдываю его в этом и знаю, что от этого теряется много полезных трудов и мыслей для мира, или, по крайней мере, для современного поколения; но это заблуждение, осуждаемое моим разумом, не имеет ничего общего с делом церковной свободы. Правда, что многие хорошая книги, многие объяснения Слова Божия, нередко запрещаются из ложного опасения, что чтение их опасно для умов непросвещенных; но осмелятся ли те, которые запрещают самое Слово Божье, произнести приговор над излишнею осторожностью наших духовных цензоров? Такое осуждение со стороны Римлянина было бы крайне нелепо. Затем спрашивается: Церковь в России пользуется ли полною свободой в своей деятельности? Без сомнения, нет. Но это зависит единственно от малодушия ее высших представителей и их собственного стремления снискать покровительство правительства не столько для самих себя, сколько для Церкви. Есть, конечно, нравственное заблуждение в таком недостатке упования на Бога; но это случайная ошибка лиц, а не Церкви, не имеющая ничего общего с убеждениями веры. Дело было бы совсем иное, ежели бы малейшее догматическое заблуждение или даже нечто на это похожее было допущено или дозволено Церковью из угождения правительству; но ручаюсь, что никто не укажет на что-либо подобное. Странно было бы судить и осуждать Церковь за таковую слабость ее членов, как бы они высоко ни стояли на ступенях иерархии, когда сама Церковь не имеет даже законного пути к дознанию этого. Всякое общество судится по своим началам; почему же Православие подвергается осуждению на основании случайного исторического факта? Где справедливость такого суда? Что может быть соблазнительнее всем известного факта, а именно что главенство мнимо-католической Церкви, в силу какой-то привилегии, сделалось, уже несколько веков кряду, исключительным достоянием итальянского племени? Но и это случайность, а не правило, и Рим за это не может и не должен отвечать. Папы, были нередко рабами современных им государей; но и за это также Рим не отвечает. Папы часто покупали тиару и правили при помощи, постоянной симонии; опять за это нельзя и не должно звать к ответу Римскую Церковь. А в нашем синоде заметен недостаток мужества и твердости, так должна отвечать Церковь? Признаюсь, я не понимаю справедливости такого суждения. Ежели Греция страдает недо-

400

статком познаний, а Россия — недостатком свободы, за то Россия просвещена за Грецию, а Греция свободна за Россию. И та и другая пожнут плоды своих особенных достоинств. Прошу вас: не судите их порознь, ибо вы призываетесь не в местную, а в Кафолическую Церковь. Пусть возникнет на Западе Православная община, что непременно когда-нибудь да сбудется, и ее свобода, ее обилие знаний, сделаются в свою очередь достоянием всего церковного тела. Позвольте мне сказать вам откровенно: не уступайте минутному увлечению, раздражению или нетерпению; я понимаю, я чувствую, как естественны, как законны эти чувства в вашем теперешнем положении (говоря впрочем в смысле человеческом, не совсем христианском), как виноваты те, которые, по невежеству или упрямству, или из подлого и робкого равнодушия, дали возникнуть таким чувствам; но вы должны их пересилить и вы конечно это сделаете.

Небольшое рассуждение, прилагаемое мною к этому письму, написано с целью показать, что вопрос, который вы должны решить для себя и, я надеюсь, для других, еще не был, по крайней мере по моему мнению, удовлетворительно постановлен, и что обстоятельство это действительно гораздо важнее, чем обыкновенно думают.

Прежде всего, я должен потребовать вашего снисхождения, Я знаю, что не имею права ни советовать вам, ни судить вас; но в настоящем случае решается участь интересов слишком возвышенных, и поэтому, в суждениях о деле может быть допущена только совершенная искренность. Вы недовольны приемом, встреченным вами в Православном обществе и вы имеете неоспоримое право жаловаться; но, по чувству справедливости к себе и к Православной Церкви, рассмотрите внимательно собственные ваши поступки и рассудите сами: были ли ваши действия таковы, чтоб можно было из них вывести правильное заключение о ваших отношениях к Православной Церкви? Как скоро вы уверились, что убеждения ваши согласны с учением Православной Церкви, вам открывалась возможность сблизиться с нею двумя различными путями. Вы могли действовать: или как частное лицо, или как член целого общества людей с вами единомысленных. В первом случае, всякий Русский священник имел бы полное право, без малейшего затруднения, принять вас в нашу Церковь, и затем, по мере того как стали бы

401

присоединяться к вам другие верующие, новое общество само собою естественно образовало бы приход, а потом и целую епархиальную паству. Таким путем первоначально составились почти все местные Церкви; так поступают даже Латиняне в странах, где нет постоянно пребывающих епископов. Такой образ действия был бы самый простой, хотя и не скажу самый лучший: ибо в видах Провидения нередко труднейший путь бывает вместе с тем и лучшим. Путь этот и теперь открыт перед вами, хотя, может быть, он стал уже менее доступен, чем был сначала. Во втором случае, вы могли явиться действующим в качестве члена целого общества с одобрением и при содействии прочих членов; и тогда вам следовало конечно обратиться уже не к простому священнику, но или к независимому епископу, или к местной Церкви. Ваши первые попытки были обращены к России. Но где же было общество, требующее приема своего в недра Православной Церкви, и к какой власти, или к какому представителю Церкви обратилось оно? Было ли им представлено письменное прошение? Нет; существовал лишь проект прошения. Но был ли он по крайней мере гласно заявлен Святейшему Синоду? Нет, и это не было сделано, так что многие из самых влиятельных членов Синода слышали о нем, как об одном лишь темном намерении, лишенном всякого существенного значения и цели; в этом я сам могу лично удостоверить вас. Какой же мог быть дан ответ? Я знаю, что ответ мог бы быть вами получен, ежели бы вы обратились с прошением своим прямо к одному из членов Синода, избрав из них для этой цели такого, в ком бы достало усердия взять на себя все бремя дела и сделаться вашим защитником и водителем. Вам это не посчастливилось. Я не знаю и знать не хочу, кто был избран вашим уполномоченным; ибо, не будучи призван к тому Господом, не хочу строго судить и осуждать кого бы то ни было. Бог конечно будет судить холодных и честолюбивых, неблагонамеренных и трусливых, не исполнивших своей обязанности в отношении к вам и к Церкви Православной. Но я однако могу поручиться, что один из самых ревностных, деятельных, просвещенных и влиятельных членов Синода не знал ровно ничего обо всем этом деле и горячо благодарил за первые сведения о нем, им от меня полученные; прибавлю еще и то: некото-

402

рые лица крепко сердились и даже доныне еще продолжают гневаться на меня за то, что я хотел дать всему делу вашему надлежащую известность и движение. Я не хочу никого осуждать я не хочу возбуждать сомнений, может быть и несправедливых; но я должен сказать в защиту Церкви и даже Синода (хотя я вовсе не призван быть его заступником), что в этом случае ни Церковь, ни Синод не заслуживают ни малейшего порицания. Все дело было ведено тайным и секретным образом, недостойным ни Церкви, ни искренних и благочестивых людей, желающих воссоединения своего с нею. Я уверен, что ни вы, ни друзья ваши не заслуживаете упрека; но вы шли незнакомым вам путем и встретились с мертвым формализмом (признаваемым за таковой всеми нами) там, где уповали найти жизнь и движение. И, тем не менее, Церковь все-таки ни в чем невиновата; она ни о чем не знает, ни о чем не слыхала и потому не была призвана решить и действовать. Позвольте мне вам высказать мое мнение о том, как бы вам следовало поступить и (я надеюсь) как вам, с Божиим благословением, еще дано будет действовать. Могу прибавить, мнение это разделяет человек с сильною властью и с добрыми для дела намерениями.

Ежели вы, в чем я не сомневаюсь, искренно веруете в чистоту Православного учения и действуете не как отдельное лице (это бы совершенно изменило вопрос и побудило бы вас просто обратиться к первому попавшемуся Русскому священнику), но от лица целого общества: то общество это должно заявить свое намерение открыто и решительно, перед лицом Бога и людей. Оно должно избрать из среды своей известное число депутатов, положим: двоих или троих, и послать их непосредственно в Св. Синод, снабдив их письменным от себя полномочием. Оно должно, во 1-х, заявить прямое исповедание веры, кратко, но ясно изложенное, в котором должно признать, что Православная Церковь во всех догматических вопросах верует и учит согласно с древними преданиями и с учением семи Вселенских соборов, и что все изменения и дополнения, в последствии внесенный Западными Церквами, произвольны и ложны. Этого достаточно. Во 2-х, просить о принятии себя в недра Церкви безусловно, т. е. без всяких со стороны Церкви уступок. В 3-х, просить себе священников (по желанию вашему женатых или неженатых) и краткой литургии, которая может быть дополнена

403

со временем. В 4-х, просить себе епископа, как скоро общество достигнет некоторой числительности и независимого синода епископов, как скоро число последних, с помощью Божьею, дойдете до пяти, семи или хотя бы даже до меньшего числа. Для того, чтоб не оскорблять без нужды гражданского закона, епископы могут считаться проживающими в Англии, без притязания на официальное образование епархии, или даже на титул епископский в сношениях с внешними, то есть с не принадлежащими к их пастве, что было бы впрочем совершенно