ничего противного общеизве¬стным догматам римской Церкви. <… > Убеждения мои почти не измени¬лись. Только относительно вопроса о Римском престоле и особенно о главнейших доводах в пользу притязаний католицизма я нахожу, что гораздо приятнее быть на стороне наиболее сильного, чем примыкать к слабейшему. Что касается до великого богословского спора, разделяющего восточную и римскую Церкви, то <…> я по–прежнему поддерживал бы греческое богословие как самое древнее и удовлетворительное <…>». Он выражал затем надежду, что существует все же способ примирения обоих богословий — «…но я ничего больше не желал бы, как провести остаток моих дней в изучении этого вопроса» (письмо к А. П. Толстому от 20 марта 1858 г. // Пальмер, 22).

О том, какое православие смогло бы обратить Пальмера, как‑то сказал один из его русских друзей (сообщение П. Бартенева): «Покойный граф А. П. Толстой, в Задонске, на открытии мощей Св. Тихона <1861 г. — В. Л. >, когда молитвенным восторгом объяты были несметные толпы народа, вспомнил про Пальмера и выразился одному из наших знакомых: «Вот если бы тут был Пальмер, то верно бы навсегда остался с нами» (Пальмер, 24).

Четкая граница между Церковью и неправославием оказалась размыта, коль скоро ложные богословские мнения были признаны возможными для поместных Церквей (ср. жесткость противоположной позиции митр. Фила¬рета). Но могло ли получиться иначе, коль скоро поместным Церквам было отказано в том, что Хомяков позднее назовет «соборностью»? Ясно поэтому, что первым этапом православного воцерковления понятия «соборность» стало распространение его на каждую общину с епископом во главе и разъяснение «внутреннего» смысла в самой «внешней» организации Церкви (здесь велико историческое значение статьи о. Георгия Флоровского о иерархии (1934): The Sacrament of Pentecost // Florovsky III, 189–200).

Очевидно, что Хомякову пришлось выхолостить учение о поместной Церкви, чтобы оправдать свое моралистическое понимание очищения от греха, святости и цели христианской жизни, — столь чуждое православному учению о спасении как обожении, живой проповедью которого был тогда Св. Серафим Саровский с его «стяжанием Духа Святаго». Подмена христи¬анской аскетики моралистическим суррогатом была обычной в обществе и духовных школах (ср. в прим. ****** к С. 104 слова Св. Серафима о том, в какую тьму мы зашли под видом просвещения), но никто, кроме Хомякова, не думал с его помощью доказывать исключительность и божественность православной Церкви. В самой постановке такой задачи чувствуется, на¬сколько далеко Хомяков ушел от своих же воззрений: обычно те, кто, подобно ему, хотели строить христианскую жизнь не на путях «Добротолю- бия», исходили из другого духовного опыта — опыта жизни, прежде всего, «хорошим человеком», по–человечески добросовестно относящимся и к своей религии, — а этот опыт невозможно отрицать в инославии.

Итак, в письмах к Пальмеру перед нами существенно другой Хомяков: не «рыцарь Церкви», поражающий светское безбожие, латинскую схола¬стику и протестантство Лютерова образца, но человек растерянный и мечущийся перед лицом непонятного противника, которого он так и не успел как следует разглядеть, — перед лицом «теории ответвлений» в варианте «оксфордцев» и нового свободного от схоластики поколения латинян. Эта теория, столь распространившаяся в XX в., бывает готова принять всю православную догматику, прося только одной уступки: в самых ограничен¬ных пределах, но допустить заблуждение в вере как норму для христианства, а не как грех или следствие греха. И разве найдутся силы отказать в этой просьбе, когда бывающее по освобождении от страстей прямое ведение Бога подменяют человеческим «нравственным совершенством», и когда осущест¬вление в себе жизни Тела Христова — абсолютно безгрешной жизни воплощенного Бога — не воспринимается как единственная и реальная цель земного существования, за небрежение о которой «много спросится» (Лк. 12, 48)?

II ПИСЬМО

В ответ на первое письмо, встреченное с искренней заинтересованно¬стью и радостью, Пальмер прислал свою книгу стихотворных переводов на английский различных произведений церковной поэзии, преимущественно с латинского: Palmer W Short Poems and Hymns, the latter mostly translations. Oxford, 1845. В эпиграф (на титульном листе по–английски) были вынесены слова «О мире всего Mipa… Господу помолимся». На обороте титула смесью русских и греческих букв было написано СТИХОТВОРЕНИЯ // Д1АКОНА В. В. ПАЛЬМЕРА. ОКСФОРДЪ. 1845. В. Биркбек 02) объ¬ясняет инициалы «В. В.» как «Василия Васильевича» — это имя казалось Пальмеру наиболее близким, по церковному календарю, к его имени Вильям. Книге было предпослано Letter Dedicatory — «Посвятительное послание», обращенное к Хомякову и содержащее подробный ответ на его I письмо (Д. А. Хомяков называет его «печатным ответом» на I письмо). Этот «печатный ответ» и имеет в виду Хомяков, когда отвечает Пальмеру в своем II письме. Присылку книги Хомякову Пальмер сопроводил еще и особым письмом («письменный ответ», по Д. А. Хомякову), в котором не касался вопросов веры. Содержание печатного ответа Пальмера нам кажется достаточно ясно изложенным в ответе на него Хомякова.

ПИСЬМО III

В чистовом оригинале письмо датировано 28 ноября 1846 г. В III письме Хомяков, главным образом, стремится обосновать свое различение непогре¬шимой истинной кафолической Церкви и несовершенства тех народов, которые являются ее членами; при этом Пальмер вынуждает его признать возможность заблуждений для поместных Церквей. Такая постановка воп¬роса была обусловлена серьезными возражениями, представленными Паль- мером в ответе на II письмо. Приводим этот ответ в пространных извлече¬ниях, т. к. в противном случае не было бы возможности оценить, насколько ответы Хомякова соответствуют аргументации оппонента. Три важнейших из доводов Пальмера направлены на доказательство того, что восточная Церковь является лишь одной из поместных Церквей или, точнее, что совокупность поместных Церквей, ее составляющих, не представляет пол¬ноты кафолической Церкви. 1. «Главный довод» — нет ревности к мисси¬онерству: «Я утверждаю лично от себя, что никогда до сих пор еще не встречал ни одного члена восточной Церкви, ни светского, ни священника, ни епископа, который выказывал бы малейший признак истинного убежде¬ния в том, что его Церковь — «одна истинная». Я не встречал ни одного, который не признал бы, при настоятельной постановке вопроса, что рим¬ская, латинская Церковь живет истинною духовною жизнию. Я не встречал ни одного, который, движимый внезапным порывом собственной веры, приглашал бы меня обратиться <…>. Вы оговариваетесь, правда, тем, что просите не судить о вас по действиям вашим или по складу ума, вам свойственного, а только желаете беспристрастного рассмотрения вопроса об «исхождении» и т. д. Но ведь не можете же вы не усматривать сами, что некоторые духовные черты (равно как и некоторые обстоятельства), когда они очень развиты и укоренены, налагают некий отпечаток на самое общество образование. — В. Л.> и пере¬стают быть недостатками только личными. Отдельные члены истинной Церкви могут иметь недостаточную ревность к просвещению и обращению народов: но общество < body. — В. Л. > как целое и очень многие из членов в частности всегда и необходимо будут иметь и проявлять наглядно всему миру свойственный им дух проповеди. Если такое общество является всему миру лишенным сего духа, то одного этого, без всяких других доводов, достаточно, чтобы опровергнуть его похвальбу, что оно одно — истинная Церковь. Не рассмеялись ли бы вы сами, если бы несторианин, или абиссинец, или армянин на ваше замечание, что полное отсуствие в них ревности к обращению остального мира и других отторгшихся (по мнению их) Церквей опровергает их жалкие притязания; если бы они, говорю я, ответили оправданием или разъяснениями, почерпнутыми из их местных условий и иных частных обстоятельств их истории? Такие оправдания могли бы быть основательными и достаточными в некоторой степени для еретиче¬ских или схизматических обществ или даже для частных Церквей, которые не еретичны и не схизматичны, но которые, составляя сами часть, не обязаны проявлять все необходимые признаки или черты «целого». Но такие оправдания, связанные с исключительным притязанием быть «целым», только сильнее оттеняют заблуждение и делают такое умопомрачение еще более жалким, так как оно бессознательное» (Цит. по: ЯСС, II, 457–458). Из возражений Хомякова на это главным было различение характера кафолической Церкви и характера принадлежащих к ней народов. 2. Церковь римская обладает существенными чертами истинной Церкви, которых Церковь восточная лишена: «<…> Если бы даже несториане были одни во всем мире, и не было бы других христиан для противопоставления им, можно было бы почесть христианство само за нечто явно неудавшееся, и что данные ему обещания «сошли на нет», коль скоро истинная Церковь дошла до такого состояния, или коль скоро когда бы то ни было лишилась своих существенных отличий. Но когда рядом с этим обществом, считающим себя единственною истинною Церковью (хотя оно и лишено некоторых существенных черт оной), имеется другое большее общество, вполне обла¬дающее тем, чего первое лишено, — тогда уже не одни недостатки первого доказывают несостоятельность его притязаний, но и сравнительный контр¬аст, представляемый вторым. Теперь латинская Церковь являет не только одну, но много важных черт такого именно превосходства <…>» (Там же, 459). Ответы Хомякова — о том, что бедность — не порок, а латинское миссионерство не вполне христианское, — попрежнему (ср. письмо II) не подходят близко к православному пониманию свидетельствования о Христе. 3. Хомяков, по утверждению Пальмера, сам не верит в то, о чем пишет, ибо в своих надеждах на просвещение заблудших братьев уповает не на свидетельствование истины истинною Церковью, а лишь на здоровые силы человеческой природы: «Вас удивит, когда я скажу, что в собственном письме вашем нахожу выражение этого неверия? «Что можем мы делать на Западе?» спрашиваете вы и т. д. «Единственный остающийся нам путь —тревожное ожидание исхода борьбы, идущей теперь везде, и выражение нашего сочувствия в молитвах к Богу, да дарует Он победу лучшей части» — чего? Мира, именуемого христианским, т. е. истинной Церкви и ее представителям, ибо они лучшая часть именуемого христианским мира? Нет, — лучшей лишь стороне человеческой природы. Совершенно отличны от этого должны быть язык и чувства единой истинной Церкви и ее членов, как бы ни были многочисленны, велики, сильны, учены важнейшие епи¬скопы той Церкви, еретические и схизматические, с которыми ей прихо¬дится бороться. Такие ьыражения в устах ваших, в то время, когда вы особенно наклонны к «восточничанию», есть сознание того, что вы либо ничто, либо никак не более частной Церкви» (Там же). Во II письме у Хомякова было буквально сказано: «… выражать сочувствие наше теплыми молитвами к Господу, дабы Он даровал победу чистейшим побуждениям и лучшим силам человеческой природы» (С. 250 наст. изд.). Прямого ответа на это возражение Хомяков не дает вообще (см. ниже, в прим.).

Письменного ответа Пальмера на III письмо Хомякова, по–видимому, не последовало, т. к. в июле 1847 г. сам Хомяков посетил Англию и познакомился лично с Пальмером и другими представителями «оксфордско¬го движения» (Birkbeck, 73).

IV ПИСЬМО

Часть до первого постскриптума датирована 18 сентября 1847, по¬стскриптум — 14