самом деле, надежда предполагает уверенность и упорство, в связи с чем ее даже сравнивают с якорем (Евр. 6:19). Но юнцам и пьяницам недостает упорства, поскольку их умы переменчивы. Следовательно, молодость и опьянение не могут являться причинами надежды.

Возражение 2. Далее, как уже было сказано (5), причина надежды в большинстве случаев усиливает способности. Но молодость и опьянение скорее предполагают слабость. Следовательно, они не могут являться причинами надежды.

Возражение 3. Далее, причиной надежды является опыт (5). Но юности недостает опыта. Следовательно, она не является причиной надежды.

Этому противоречит сказанное Философом о том, что «пьяные становятся самонадеянными»715; и еще, что «юноши полны надежд»716.

Отвечаю: молодость, по словам Философа717, обусловливает надежду по трем причинам, и эти три причины связаны с тремя условиями являющегося объектом надежды блага, а именно, что оно, как было показано выше (1), суть благо будущее, труднодостижимое и возможное. В самом деле, будущего у молодости куда больше, чем прошлого, и коль скоро с прошлым связана память, а с будущим – надежда, то молодость помнит немногое и на многое надеется. Опять-таки, у молодых людей в силу высокого жара их природы достаточно духа для расширения их сердец, вследствие чего для них характерно стремление к достижению трудного, по каковой причине юноши энергичны и самонадеянны. Кроме того, те, кому не довелось испытывать поражений, по каковой причине они лишены опыта встреч с препятствиями на своем пути, склонны все полагать возможным. Поэтому молодежь, не пережившая разочарований и не имеющая достаточного представления об ограниченности своих сил, легко принимает желаемое за действительное и, следовательно, полна надежд. Последние две причины действенны и в случае опьянения вином, а именно жар и подъем духа, а также пренебрежение опасностями и собственными слабостями. В силу того же безответственные люди и глупцы самонадеянны и готовы браться за любое дело.

Ответ на возражение 1. Хотя юнцам и пьяницам в действительности недостает упорства, тем не менее они полагают себя упорными, поскольку не сомневаются в том, что обретут предмет своей надежды.

Сказанное справедливо и в случае ответа на возражение 2; в самом деле, мы видим, что юнцы и пьяницы лишены упорства в действительности, но им самим кажется, что они на него способны, поскольку о своих собственных слабостях им невдомек.

Ответ на возражение 3. Как было разъяснено выше (5), не только опыт, но также и недостаток опыта в определенном смысле является причиной надежды.

Раздел 7 . Является ли надежда причиной любви?

С седьмым положением дело обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что надежда не является причиной любви. Ведь, как говорит Августин, любовь – это первое движение души718. Но надежда – это движение души. Следовательно, любовь предшествует надежде и, таким образом, надежда не является причиной любви.

Возражение 2. Далее, желание предшествует надежде. Но желание, как уже было сказано (25, 2), обусловливается любовью. Следовательно, надежда последует любви и, таким образом, не является ее причиной.

Возражение 3. Далее, как было показано выше (32,3), надежда обусловливает удовольствие. Но удовольствие доставляется только любимым благом. Следовательно, любовь предшествует надежде.

Этому противоречит следующее: в глоссе, комментирующей слова Матфея: «Авраам родил Исаака; Исаак родил Якова» (Мф. 1:2), говорится, что именно так «вера порождает надежду, а надежда порождает любовь к высшему». Но любовь к высшему (Caritas) – это любовь (amor). Следовательно, любовь обусловливается надеждой.

Отвечаю: надежда может быть связана с двумя вещами, относящимися как к своему объекту к тому благу, на которое надеются. Ведь коль скоро благо, на которое надеются, суть нечто такое, что обрести трудно, но возможно, и коль скоро порою случается так, что трудное становится возможным не благодаря нам самим, но благодаря кому-то другому, то, следовательно, с такими типами возможностей связана и надежда.

Таким образом, поскольку надежда относится к благу, которое мы чаем обрести, постольку она обусловливается любовью – ведь мы надеемся на то, что желаем и любим. Но если надежда связана с тем, благодаря кому нечто может стать для нас возможным, то любовь обусловливается надеждой, а никак не наоборот. В самом деле, уже только потому, что мы надеемся на доброе расположение к нам кого-то другого, мы подвигаемся к нему как к своему собственному благу и, таким образом, начинаем его любить. В то же время если мы кого-либо любим, то не надеемся на него иначе, как только акцидентно, а именно постольку, поскольку ожидаем взаимности. Следовательно, любовь любящего нас обусловливает нашу надежду на него, а эта надежда в свою очередь обусловливает нашу к нему любовь.

Из сказанного очевидны ответы на все возражения.

Раздел 8. Способствует ли надежда действию или (напротив) препятствует?

С восьмым положением дело обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что надежда не способствует, но напротив препятствует действию. В самом деле, надежда подразумевает чувство безопасности. Но из этого чувства родится беспечность, которая препятствует действию. Следовательно, надежда препятствует действию.

Возражение 2. Далее, как было показано выше (37, 3), страдание препятствует действию. Но иногда надежда обусловливает страдание, в связи с чем в Писании сказано: «Надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце» (Прит. 13:12). Следовательно, надежда препятствует действию.

Возражение 3. Далее, как уже было сказано (4), отчаяние противоположно надежде. Но отчаяние, особенно в военных делах, способствует действию, в связи с чем Писание говорит, что отчаяние людей порождает «последствия горестные» (2 Цар. 2:26). Поэтому надежда порождает противоположное следствие, а именно препятствие действию.

Этому противоречит сказанное в Писании: «Кто пашет, должен пахать с надеждою… получить ожидаемое» (1 Кор. 9:10); то же самое справедливо сказать и о любых других действиях.

Отвечаю: надежда по самой своей природе способствует действию, поскольку делает его более интенсивным, и так происходит по двум причинам. Во-первых, по причине ее объекта, который является трудным, но возможным благом. Ведь сама мысль о его трудности пробуждает наше внимание, в то время как мысль о его возможности не препятствует нашим усилиям. Поэтому благодаря надежде человек сосредоточивается на своем действии. Во-вторых, по причине ее следствия. Ведь надежда, как было показано выше (32, 3), обусловливает удовольствие, которое споспешествует действию, о чем также было сказано (33, 4). Следовательно, надежда способствует действию.

Ответ на возражение 1. Надежда относится к благу, которое желают обрести, чувство безопасности – к злу, которого желают избежать. Поэтому чувство безопасности, похоже, противоположно не надежде, а страху. Впрочем, чувство безопасности не порождает беспечности иначе, как только в том смысле, что ослабляет представление о трудности, вследствие чего ослабляется сам принцип надежды, поскольку если человек вообще не страшится препятствий, то у него нет никаких оснований рассматривать предмет своего желания как нечто трудное.

Ответ на возражение 2. Сама по себе надежда обусловливает удовольствие, страдание же – только акцидентно, о чем уже было сказано (32, 3).

Ответ на возражение 3. Отчаяние порождает горестные последствия на войне постольку, поскольку к нему подмешивается некоторая надежда. Ведь те, которые отчаялись спастись бегством, меньше стремятся к бегству, но, надеясь при этом дорого продать свою жизнь, благодаря этой надежде сражаются более отважно и, следовательно, их врага ожидают «последствия горестные».

Вопрос 41. О страхе как таковом

Теперь подошла очередь рассмотрения, во-первых, страха и, во-вторых, бесстрашия. Что касается страха, то в связи с ним должно исследовать: 1) страх как таковой; 2) его объект; 3) его причину; 4) его следствие.

Под первым заглавием наличествует четыре пункта: 1) является ли страх душевной страстью; 2) является ли страх отдельной страстью; 3) существует ли природный страх; 4) о видах страха.

Раздел 1. Является ли страх душевной страстью?

С первым положением дело обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что страх не является душевной страстью. Ведь сказал же Дамаскин, что «страх является усилием – посредством сокращения – отстоять свою природу719. Но, как доказано во второй книге «Этики», добродетели не являются страстями720. Следовательно, страх не является страстью.

Возражение 2. Далее, всякая страсть является следствием, обусловленным присутствием действователя. Но страх, как говорит Дамаскин, связан не с тем, что присутствует, а с тем, что ожидается в будущем721. Следовательно, страх не является страстью.

Возражение 3. Далее, всякая душевная страсть является движением чувственного желания, которое последует схватыванию чувств. Но чувство схватывает существующее сейчас, а не имеющее быть в будущем. И коль скоро страх относится к будущему злу, то похоже на то, что он не является душевной страстью.

Этому противоречит мнение Августина, полагавшего страх одной из душевных страстей722.

Отвечаю: из всех душевных страстей, за исключением страдания, страх в первую очередь подпадает под определение страсти. В самом деле, как уже было показано (22), понятие страсти подразумевает, прежде всего, движение претерпевающей способности, то есть способности, объект которой выступает по отношению к ней в качестве ее активного начала, поскольку страсть является следствием воздействия действователя. Поэтому в указанном смысле «ощущать» и «мыслить» тоже суть страсти. Во-вторых, в более строгом смысле слова страсть – это движение желающей способности, а еще правильней будет сказать, что она является движением желающей способности в телесном органе, и потому она суть движение, сопровождаемое телесным изменением. И, опять же, наиболее справедливо страстями называются те движения, которые подразумевают некоторое ухудшение. Итак, очевидно, что страх, коль скоро он связан со злом, принадлежит желающей способности, которая сама по себе соотносится с благом и злом. Далее, он принадлежит чувственному желанию, по каковой причине сопровождается некоторым изменением, а именно, как указывает Дамаскин, сокращением. Кроме того, он подразумевает отношение к злу как к тому, что превозмогает, так сказать, некоторое частное благо. Поэтому он в первую очередь подпадает под определение страсти, уступая в этом только страданию, поскольку оно связано с существующим злом, в то время как страх – со злом будущим, которое движет слабее, нежели наличное зло.

Ответ на возражение 1. Добродетелями называются начала действия. Поэтому внутренние движения желающей способности считаются добродетелями постольку, поскольку они являются началами внешнего действия. Однако Философ отрицает, что страсть является добродетелью посредством навыка.

Ответ на возражение 2. Как претерпевание природного тела обусловливается телесным присутствием действователя, точно так же душевная страсть обусловливается присутствием действователя в представлении души, хотя при этом ни телесно, ни в действительности он не существует; то есть это происходит постольку, поскольку зло, которое в действительности может случиться в будущем, в настоящем уже существует в представлении души.

Ответ на возражение 3. Чувствам не дано схватывать будущее, но на основании схватывания существующего животное подвигается природным инстинктом к надежде на будущее благо или к страху перед будущим злом.

Раздел 2. Является ли страх отдельной страстью?

Со вторым положением дело обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что страх не является отдельной страстью. Так, Августин говорит, что «кто не изводится страхом, тот не изможден желанием, не