человек Божий, укрепляемый Богом, пребывающим с ним. Подлинно я – более невежда, нежели кто-либо из людей»747 (Прит. 30:1, 2). И ещё читаем, что «отвечалАмос…: «Я – не пророк»» (Ам. 7:14). Следовательно, самоирония, посредством которой человек словесно уничижает себя, не является грехом.

Возражение 2. Далее, Григорий в письме английскому епископу Августину пишет, что «признаком благожелательности ума является осознание собственной виновности даже при отсутствии вины». Но любой грех противен правильному расположению ума. Следовательно, самоирония не является грехом.

Возражение 3. Далее, избегание гордости не может являться грехом. Но, по словам Философа, «некоторые говорят о себе приниженно, чтобы избежать важничанья»748. Следовательно, самоирония не является грехом.

Этому противоречат слова Августина о том, что «солгавший по причине смирения и не бывший до этой лжи грешником, становится таковым по причине лжи».

Отвечаю: слова, в которых человек уничижает себя, могут быть двоякими. Во-первых, сохраняющими правду, как когда человек скрывает в себе большее, но при этом обнаруживает и утверждает то меньшее, которое у него есть. Такого рода самоуничижение не связано с притворством самоиронии и по своему роду не является грехом, хотя и может быть им в силу извращения одного из своих обстоятельств. Во-вторых, человек может уничижать себя без сохранения правды, например, приписывая себе нечто, чего у него нет, или отрицая в себе нечто великое, чем он несомненно обладает. Именно это и есть притворство самоиронии, каковое суть грех.

Ответ на возражение 1. Существует двоякая мудрость и двоякое безумие. Так, существует мудрость по Богу, в которой присутствует толика человеческого, или мирского, безумия, согласно сказанному в Писании: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым» (1 Кор. 3:18). А есть и другая мудрость, мирская, которая, как сказано в том же месте, «есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3:19). Следовательно, тот, кто укреплен Богом, осознает себя невеждой в глазах людей (ведь он, так сказать, презирает то человеческое, которое ищет человеческая мудрость). Поэтому в приведенном тексте далее сказано: «И нет во мне мудрости человеческой, и не познал я науки святых»749 (Прит. 30:3).

А ещё можно ответить, что «человеческая мудрость» суть та, которая приобретается посредством человеческого разума, в то время как «мудрость святых» суть та, которая дается божественным вдохновением.

Амос отрицал то, что он был пророком по рождению, поскольку, так сказать, он не происходил из рода пророков, и потому далее он прибавляет: «И не сын пророка».

Ответ на возражение 2. Благодаря благожелательности ума человек стремится к совершенной праведности, и потому считает себя виновным не только тогда, когда отступает от общепринятой праведности, что является очевидным грехом, но и тогда, когда отступает от совершенной праведности, что греховно далеко не всегда. Но он не называет греховным то, что, по его мнению, не является таковым, что было бы ложью самоиронии.

Ответ на возражение 3. Человек не должен ради избегания одного греха совершать другой, и потому он никоим образом не должен лгать ради того, чтобы избежать гордости. Поэтому Августин говорит: «Не избегайте высокомерия ценой отказа от правды»750; и Григорий говорит, что «безрассудно то смирение, которое опутывает себя ложью»751.

Раздел 2. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ САМОИРОНИЯ МЕНЕЕ ТЯЖКИМ ГРЕХОМ, ЧЕМ ХВАСТОВСТВО?

Со вторым положением дело обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что самоирония не является менее тяжким грехом, чем хвастовство. В самом деле, то и другое суть грех оставления правды, которая является своего рода равенством. Но когда правду преувеличивают, её оставляют не больше, чем когда преуменьшают. Следовательно, самоирония является не менее тяжким грехом, чем хвастовство.

Возражение 2. Далее, как говорит Философ, самоирония подчас оказывается хвастовством752. Но хвастовство – это не самоирония. Следовательно, самоирония является не менее тяжким грехом, чем хвастовство.

Возражение 3. Далее, в Писании сказано о враге: «Если он говорит униженно – не верь ему, потому что семь мерзостей в сердце его»753 (Прит. 26:25). Но говорить униженно свойственно самоиронии. Следовательно, она есть средоточие многих пороков.

Этому противоречит сказанное Философом о том, что «те, которые говорят о себе приниженно и на словах отклоняются в сторону преуменьшения, представляются людьми, скорее, обходительного нрава»754.

Отвечаю: как уже было сказано (110, 2), одна ложь может быть более тяжкой, чем другая, как по причине своего предмета (так, наиболее тяжкой является ложь в религиозном учении), так и по причине побуждения к греху (так, злонамеренная ложь тяжче услужливой или шутливой лжи). Но ложь как самоиронии, так и хвастовства посредством слов или каких-либо иных внешних знаков относится к одному и тому же предмету, а именно тому, что оказывает воздействие на человека, так что в этом отношении они равны.

Однако хвастовство в большинстве случаев проистекает из подлого побуждения, а именно желания почести или наживы, тогда как самоирония является результатом нежелания человека, хотя и неупорядоченного, быть неприятным другим по причине своего превосходства. Указывая на это, Философ говорит, что «хвастовство представляется чем-то худшим, чем самоирония»755.

Впрочем, подчас случается так, что человек уничижается по какой-то другой причине, например, ради обмана, и тогда самоирония является более тяжкой.

Ответ на возражение 1. В этом аргументе о самоиронии и хвастовстве говорится как о лжи, которая рассматривается либо сама по себе, в каковом смысле она является тяжким грехом, либо со стороны её предмета, в отношении которого, как уже было сказано, самоирония и хвастовство равны.

Ответ на возражение 2. Превосходство бывает двояким: одно – в отношении преходящего, другое – в отношении духовного. Затем, иногда человек при помощи слов или других внешних знаков притворяется, что испытывает недостаток во внешних вещах, например, нося ветхую одежду или делая что-то подобное, желая этим показать свое духовное превосходство. О некоторых из таких людей Господь говорит, что «они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людьми постящимися» (Мф. 6:16). Поэтому такие люди виновны, хотя и no-разному как в самоиронии, так и в хвастовстве, по каковой причине их грех наиболее тяжек. В связи с этим Философ говорит, что «хвастливыми могут быть и излишек, и нарочитый недостаток»756. А об Августине говорят, что он не желал иметь одежды как излишне дорогой, так и излишне бедной, поскольку ту и другую носят ради славы.

Ответ на возражение 3. Как сказано в Писании, «есть лукавый, который ходит согнувшись, в унынии – но внутри он полон коварства» (Сир. 19:23), и именно это имеет в виду Соломон, когда говорит о человеке, который из притворного смирения «говорит униженно», как о нечестивце.

Вопрос 114. О ДРУЖЕЛЮБИИ, КОТОРОЕ НАЗЫВАЮТ ЛЮБЕЗНОСТЬЮ

Далее нам предстоит рассмотреть дружелюбие, которое называют любезностью, а также противоположные ему пороки, каковые суть льстивость и вздорность.

Что касается дружелюбия, или любезности, то в отношении него будет исследовано два пункта: 1) является ли оно особой добродетелью; 2) является ли оно частью правосудности.

Раздел 1. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ДРУЖЕЛЮБИЕ ОСОБОЙ ДОБРОДЕТЕЛЬЮ?

С первым положением дело обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что дружелюбие не является особой добродетелью. Ведь сказал же Философ, что «совершенная дружба существует ради добродетели»757. Но обусловливать дружбу может любая добродетель, поскольку по утверждению Дионисия, «благо любимо всеми»758. Таким образом, дружелюбие – это не особая добродетель, а следствие каждой добродетели.

Возражение 2. Далее, Философ говорит, что этот вид дружбы таков, что его обладатель «все принимает как должно, не из дружественности или враждебности»759. Но демонстрация дружбы по отношению к тем, к кому человек испытывает вражду похоже, является притворством, которое несовместимо с добродетелью. Следовательно, такое дружелюбие не является добродетелью.

Возражение 3. Далее, добродетель «блюдет середину, определенную таким суждением, каким определит её рассудительный человек»760. Затем, в Писании сказано, что «сердце мудрых – в доме плача, а сердце глупых – в доме веселья» (Еккл. 7:4), и так это потому, что «добродетельному следует больше всего остерегаться удовольствия»761. Но этот вид дружбы, по словам Философа, «предпочитает доставлять удовольствия и остерегается доставлять страдания»762. Следовательно, это дружелюбие не является добродетелью.

Этому противоречит следующее: предписания Закона даны в отношении актов добродетели. Но в Писании сказано: «В собрании бедных старайся быть любезным»763 (Сир. 4:7). Следовательно, любезность, которую мы называем дружелюбием, является особой добродетелью.

Отвечаю: нами уже было сказано (109, 2; 55, 3) о том, что коль скоро добродетель определяет к благу, то там, где наличествует особый вид блага, необходимо должен наличествовать и особый вид добродетели. В том же месте было указано, что благо состоит в порядке (109, 2). Поэтому человеку надлежит в своих словах и поступках приличествующим образом упорядочивать себя к другим, так чтобы все правильно вели себя по отношению друг к другу. Следовательно, необходима особая добродетель, которая поддерживала бы благопристойность такого порядка, и эта добродетель называется дружелюбием.

Ответ на возражение 1. Философ в своей «Этике» говорит о двух видах дружбы. Один в первую очередь состоит в привязанности, посредством которой один человек любит другого, и она может быть следствием любой добродетели. В своих рассуждениях о любви мы уже говорили (23, 1; 25; 26) о том, что связано с этим видом дружбы. Но он говорит и о другом виде дружбы, а именно дружелюбии, которое состоит исключительно в словах и внешних поступках. Оно далеко от совершенной природы дружбы и только подобно ей в той мере, в какой человек правильно ведет себя с теми, с кем имеет дело.

Ответ на возражение 2. Каждый человек по природе является другом каждого человека посредством некоей общей любви, в связи с чем в Писании сказано, что «всякое животное любит подобное себе» (Сир. 13:19). Эта любовь выражается знаками дружбы, демонстрируемыми вовне посредством слов или дел, и обращена она даже к тем, кого мы не знаем или с кем не знакомы. И в этом нет никакого притворства – ведь мы не демонстрируем им знаки совершенной дружбы и не относимся к незнакомцам с той доверительностью, с которой мы относимся к тем, с кем нас связывает особая дружба.

Ответ на возражение 3. Когда говорят, что «сердце мудрых –

в доме плача», то не имеют в виду, что они причиняют страдания ближним, в связи с чем апостол говорит: «Если же за пищу огорчается брат твой, то ты уже не по любви поступаешь» (Рим. 14:15), но что они могут приносить утешение скорбящим, согласно сказанному в Писании: «Не устраняйся от плачущих и с сетующими сетуй» (Сир. 7:37). А слова о том, что «сердце глупых – в доме веселья», означают не то, что глупо веселить других, а то, что глупо веселиться чужим весельем. Поэтому мудрому надлежит разделять с теми, с кем он пребывает, не удовольствия похоти, которых чурается добродетель, а удовольствия добродетели, согласно сказанному в Писании: «Как хорошо