не есть лишь учение об обязанностях, поскольку оно, следовательно, обнимает собою особенное, основанное на природной определенности характера, является, таким образом, духовной естественной историей.
Так как добродетели суть нравственное в применении к особенному и с этой субъективной стороны представляют собою нечто неопределенное, то для их определения выступает количественный момент большего и меньшего; их рассмотрение приводит к рассмотрению противостоящих им недостатков или пороков, как например, у Аристотеля, который поэтому определяет особенную добродетель согласно ее правильному смыслу, как середину между «слишком много» и «слишком мало». – То же самое содержание, которое принимает форму обязанностей, а затем – форму добродетелей, обладает также и формой влечений (§ 19). Последние также имеют своей основой то же самое содержание, но так как оно в них принадлежит еще непосредственной воле и природным чувствованиям и не развилось до такой высоты, чтобы стать определением нравственности, то у них общим с содержанием обязанностей и добродетелей является лишь абстрактный предмет, который в качестве лишенного определенности не содержит для них в самом себе границы добра или зла, – или, иначе говоря, они суть добрые, если абстрагировать положительное и – злые, если абстрагировать отрицательное (§ 18).
Прибавление. Когда человек совершает тот или другой нравственный поступок, то он этим еще не добродетелен; он добродетелен лишь в том случае, если этот способ поведения является постоянной чертой его характера. Добродетель – это больше нравственная виртуозность, и если в наше время говорят о добродетели не так много, как прежде, то это объясняется тем, что теперь нравственность уже не является в такой мере формой особенного индивидуума. Из всех народов французы чаще всего говорят о добродетели, потому что у них индивидуум представляет собою в большей мере создание его своеобразия и природного способа действования. Немцы, напротив, – более мыслящие люди и у них то же самое содержание получает форму всеобщности.
§ 151
Но в простом тожестве с действительностью индивидуумов нравственное выступает как всеобщий образ действия последних – как нравы; привычка к нравственному выступает как вторая природа, положенная вместо первой, чисто природной воли, и она есть проникающая насквозь душа, смысл и действительность наличного бытия воли, есть живой и наличный, как некий мир, дух, субстанция которого только таким образом и существует как дух.
Прибавление. Подобно тому как природа имеет свои законы, как животные, растения, солнце выполняют свой закон, так и нравы суть закон духа свободы. Нравы являются тем, чем не являются еще право и мораль, а именно, духом. Ибо в праве особенность еще не есть особенность понятия, а есть лишь особенность природной воли. И точно так же и на точке зрения морали самосознание еще не есть духовное сознание. Там дело идет лишь о ценности субъекта в самом себе: это означает, что субъект, определяющийся согласно добру и противно злу, имеет еще форму произвола. Здесь же, на точке зрения нравственности, воля существует как воля духа и обладает субстанциальным соответствующим себе содержанием. Педагогика есть искусство делать людей нравственными; она рассматривает человека как природное существо и показывает путь, следуя по которому он снова рождается, его первая природа превращается во вторую, духовную природу, так что это духовное становится в нем привычкой. В последней исчезает противоположность между природной и субъективной волей, борьба в субъекте сломлена, и постольку привычка входит в состав нравственности, точно так же как она входит и в состав философской мысли, так как последняя требует, чтобы дух был образован, развился настолько, чтобы его не сбивали с толку произвольные парадоксы, чтобы последние были сломлены и преодолены, дабы разумное мышление имело перед собою путь открытым. Человек и умирает также благодаря привычке, т.е. он умирает, когда весь и всецело вкоренился в жизнь привычкой, духовно и физически отупел, и им преодолена противоположность между субъективным сознанием и духовной деятельностью, ибо деятелен человек лишь постольку, поскольку он чего-то не достиг и хочет в отношении этого недостигнутого творить и проявлять себя. Когда это достигнуто, исчезает деятельность и жизненность, и наступающее после этого отсутствие всякого интереса есть духовная и физическая смерть.
§ 152
Нравственная субстанциальность добилась таким образом своего права, а последнее получило свою значимость, а именно: в нравственной субстанциальности исчезли то своеволие и та собственная совесть единичного, которые могли бы иметь самостоятельное наличное бытие и находились бы с нею в антагонизме, так как нравственный характер знает своей движущей целью неподвижное, но в своих определениях раскрытое в действительную разумность всеобщее, познает, что его достоинство, как и всякое наличие особенных целей, имеет свое существование в нем, и это действительно так и есть. Субъективность сама есть абсолютная форма и существующая действительность субстанции, и отличие субъекта от последней как от своего предмета, своей цели и мощи, есть вместе с тем лишь столь же непосредственно исчезнувшее различие формы.
Примечание. Субъективность, представляющая собою почву существования понятия свободы (§ 106) и на точке зрения морали еще отличающаяся от этого своего понятия, есть в нравственности его адекватное ему существование.
§ 153
Право индивидуумов на свое субъективное определение к свободе находит свое исполнение в том, что они принадлежат нравственной действительности, так как их уверенность в своей свободе имеет свою истину в такой объективности, и в нравственном они действительно обладают своей собственной сущностью, своей внутренней всеобщностью (§ 147).
Примечание. На вопрос отца, каков наилучший способ нравственно воспитать сына, пифагореец дал следующий ответ (этот ответ влагают также и в уста других): сделав его гражданином государства, в котором господствуют хорошие законы.
Прибавление. Педагогические попытки отвлечь человека от всеобщей жизни современности и воспитывать его в деревне (Руссо в «Эмиле») оказались безуспешными, потому что не может удасться стремление отчудить человека от законов мира. Хотя образование юношества и должно происходить в одиночестве, однако не надо думать, что дыхание мира духов не проникает, наконец, и в это одиночество и что сила мирового духа слишком мала для того, чтобы овладеть так же и этими отдаленными частями. Лишь в том, что он – гражданин хорошего государства, индивидуум достигает своего права.
§ 154
Право индивидуумов на их особенность также содержится в нравственной субстанциальности, ибо особенность есть внешний способ проявления существования нравственного.
§ 155
В этом тожестве всеобщей и особенной воли обязанность и право, следовательно, совпадают, и человек обладает посредством нравственности правами постольку, поскольку у него есть обязанности, и у него есть обязанности постольку, поскольку он обладает правами. В абстрактном праве я обладаю правом, а у другого есть в отношении последнего обязанности: в области морали право на свое собственное ведение и воление, равно как и право на свое благо лишь должно находиться в единении с обязанностями и быть объективным.
Прибавление. Раб не может иметь обязанностей, и лишь свободный человек имеет таковые. Если бы у одной стороны были все права, а у другой – все обязанности, то целое распалось бы, ибо лишь тожество есть та основа, которую мы здесь неизменно должны иметь в виду.
§ 156
Нравственная субстанция, как содержащая в себе для себя сущее самосознание в единении с его понятием, есть действительный дух семьи и народа.
Прибавление. Нравственное не абстрактно, подобно добру, а в сильнейшей степени действительно. Дух обладает действительностью, и акциденциями последней являются индивидуумы. При рассмотрении нравственного возможны поэтому всегда лишь две точки зрения: либо мы исходим из субстанциальности, либо мы рассуждаем атомистически и, положив в основу единичное, восходим от нее все выше и выше; в этой последней точке зрения нет духа, так как она ведет лишь к составлению целого из частей; дух же не есть единичное, а есть лишь единство единичного и всеобщего.
§ 157
Понятие этой идеи существует как дух, как знающее себя и действительное, лишь постольку, поскольку оно есть объективирование самого себя, движение через формы своих моментов. Оно есть поэтому:
A. Непосредственный или природный нравственный дух – семья.
Эта субстанциальность переходит в потерю своего единства, в раздвоение и в точку зрения относительности, и есть, таким образом:
B. Гражданское общество, связь членов, как самостоятельных единичных, в некоей, стало быть, формальной всеобщности, связь через потребности этих членов, через правовые учреждения, как представляющие собою средство обеспечения лиц и собственности, и через некоторый внешний порядок, служащий для охраны их особенных и общих интересов, каковое внешнее государство берет себя обратно и концентрируется,
С. переходя в цель и действительность субстанциального всеобщего и посвященной последнему публичной жизни, – переходя в государственный строй.
§ 158
Семья как непосредственная субстанциальность духа имеет своим определением свое чувствующее себя единство, любовь, так что соответствующее умонастроение состоит в обладании самосознанием своей индивидуальности в этом единстве, как во в себе и для себя сущей существенности, чтобы быть в нем не как самостоятельное лицо, а как член этого единства.
Прибавление. Любовь означает вообще сознание моего единства с другим, так что я для себя не изолирован, а приобретаю свое самосознание лишь как отказ от своего особенного бытия и посредством знания себя моим единством с другим и единством другого со мною. Но любовь есть чувство, т.е. нравственность в природной форме; в государстве нет уже любви: в нем мы сознаем единство как закон; в нем содержание необходимо должно быть разумным, и я необходимо должен его знать. Первым моментом в любви является то, что я не хочу быть самостоятельным, стоящим отдельно лицом и что, если вы я был таковым, я чувствовал бы себя несовершенным и неполным. Вторым моментом является то, что я обретаю себя в другом лице, что я обладаю значимостью в нем, и что оно в свою очередь достигает этого же во мне. Любовь поэтому представляет собою чудовищнейшее противоречие, которого рассудок не в состоянии разрешить, так как нет ничего более неподатливого, чем эта точечность самосознания, которая подвергается отрицанию, и которою я все же должен положительно обладать. Любовь есть одновременно и порождение, и разрешение противоречия; в качестве разрешения последнего она есть нравственное единение.
§ 159
Право, которое принадлежит единичному индивидууму на основании семейного единства и которое есть ближайшим образом его жизнь в самом этом единстве, лишь постольку выступает в формеправа как абстрактный момент определенной единичности, поскольку семья начинает распадаться, и те, которые должны быть ее членами, становятся в своем умонастроении и действительности самостоятельными лицами и сохраняют теперь лишь в отрозненности, следовательно, лишь с внешних сторон (имущество, алиментация, расходы на воспитание и т.д.), то чтò составляло в семье некоторый определенный момент.
Прибавление. Право семьи состоит, собственно говоря, в том, что ее субстанциальность должна иметь наличное бытие; это, следовательно, – право, направленное против внешнего и против выступления из этого единства. Но
