полагает свои определения в определенных и безразличных различениях, а в умозаключении противопоставляет им само себя. Так как оно таким образом есть лишь внутреннее этой своей внешности, то через развитие умозаключений эта внешность совпадает с внутренним единством; различные определения через опосредование, в коем они ближайшим образом объединяются лишь в некотором третьем, возвращаются в это единство, и внешность тем самым представляет собою понятие в ней самой, понятие, которое поэтому также уже не отличается от нее, как внутреннее единство.
Но определение понятия, рассматриваемое, как реальность, есть, наоборот, также некоторое положение. Ибо не только этот результат представляет собою, как истину понятия, тожество его внутренности и внешности, но уже моменты понятия в суждении остаются также в их взаимном безразличии, определениями, имеющими значение лишь в их отношении. Умозаключение есть опосредование, полное понятие в своем положении. Его движение есть снятие этого опосредования, в коем нет ничего в себе и для себя, а каждое есть лишь через посредство другого. Поэтому результат есть некоторая непосредственность, возникшая через снятие опосредования, бытие, которое равным образом тожественно с опосредованием, которое есть понятие, восстановившее само себя из своего инобытия и в своем инобытии. Это бытие есть поэтому некоторая вещь (Sache), сущая в себе и для себя, – объективность.
ОБЪЕКТИВНОСТЬ
В первой книге объективной логики отвлеченное бытие было изображено, как переходящее в существование, но также возвращающееся в сущность. Во второй сущность оказывается определенною, как основание, тем самым переходящее в осуществление и реализуемое в субстанцию, опять-таки возвращающуюся в понятие. Теперь относительно понятия ближайшим образом показано, что оно определяет себя, как объективность. Само собою ясно, что этот последний переход по своему определению тожествен тому, что в прежнее время допускалось в метафизике, как умозаключение от понятия, именно от понятия Бога к его существованию, или как так называемое онтологическое доказательство бытия Бога. Известно также, что возвышеннейшая мысль Декарта, что Бог есть то, понятие чего включает в себя Его бытие, после того, как она понизилась до плохой формы формального умозаключения, именно до формы этого доказательства, была побеждена критикою разума и тою мыслию, что существования нельзя выколупать из понятия. Нечто касающееся этого доказательства было объяснено уже ранее в первой книге; так как бытие исчезло в своей ближайшей противоположности – небытии, и истиною обоих оказалось становление, то было обращено внимание на смешение, возникающее в том случае, если при некотором определенном существовании имеют в виду не его бытие, а его определенное содержание, и потому полагают, что при сравнении этого определенного содержания, напр., ста талеров, с некоторым другим определенным содержанием, напр., с контекстом моего восприятия, состоянием моего имущества, может быть различено, совпадает или нет первое содержание с вторым; как будто в этом случае говорится о различении бытия и небытия или даже о различении бытия и понятия. Далее там же и во второй книге было объяснено входящее в онтологическое доказательство определение совокупности всех реальностей. Но существенного предмета этого доказательства, связи понятия и существования, касается только что законченное рассмотрение понятия и всего развития, через которое оно определило себя, как объективность. Понятие, как абсолютно тожественная себе отрицательность, есть определяющее само себя; было замечено, что уже поскольку оно решается быть единичностью суждения, оно полагает себя, как реальное, сущее; эта еще отвлеченная реальность завершает себя в объективности.
Если бы могло показаться, что переход понятия в объективность есть нечто иное, чем переход понятия Бога в Его существование, то надлежало бы с одной стороны сообразить, что определенное содержание, Бог, ни в чем не изменяет хода логического развития, и что онтологическое доказательство есть лишь применения этого хода логического развития к тому частному содержанию. С другой стороны, существенно важно припомнить сделанное выше замечание о том, что субъект лишь в своем предикате приобретает определенность и содержание, а ранее того, чем бы первый ни был для чувства, воззрения и представления, он есть для познания через понятие лишь одно название; в предикате же вместе с определенностью возникает и реализация вообще. Предикаты же должны быть понимаемы, как сами еще заключенные в понятии, стало быть, как нечто субъективное, с коим еще не совершается выхода к существованию; поэтому с одной стороны конечно реализация понятия еще не завершена в суждении. Но, с другой стороны, и определение некоторого предмета только через предикаты, без того, чтобы оно было вместе с тем реализациею и объективированием понятия, есть нечто столь субъективное, что оно также еще не есть истинное познание и определение понятия предмета; нечто субъективное в смысле отвлеченной рефлексии и чуждых пониманию представлений. Бог, как живой Бог и еще более как абсолютный дух, познается лишь в Его деянии. Человеку уже рано дано указание познать Его в Его делах; из них лишь могут проистекать те определения, которые именуются Его свойствами, равно как также лишь в них содержится Его бытие. Таким образом понимающее познание Его действия, т.е. Его самого, схватывает понятие Бога в Его бытии и Его бытие в Его понятии. Бытие для себя или даже существование есть столь бедное и ограниченное определение, что трудность найти последнее в понятии может произойти лишь от того, что не принимается в соображение, что же такое есть само бытие или существование. Бытие, как вполне отвлеченное, непосредственное отношение к себе самому, есть не что иное, как отвлеченный момент понятия, который есть отвлеченная общность, приводящая к тому, что и то, что требуется от бытия, находится вне понятия; ибо хотя она есть момент понятия, но она есть также отличение, отвлеченное суждение о нем, как противопоставленном самому себе. Понятие, даже формальное, уже непосредственно содержит в себе бытие в истинной и более богатой содержанием форме, поскольку понятие есть относящаяся к себе отрицательность, единичность.
Но конечно непреодолима трудность найти в понятии вообще и равным образом в понятии Бога бытие, если последнее должны быть таким, какое должно быть чем-то присущим контексту внешнего опыта или форме чувственного восприятия, как сто талеров в составе моего имущества, чем-то схватываемым рукою, а не духом, видимым по существу внешнему, а не внутреннему оку; если именуется бытием, реальностью, истиною то, что свойственно вещам, как чувственным, временным и преходящим. Если философствование о бытии не возвышается над чувственностью, то оно осложняется тем, что и в понятии оно не освобождается от мысли лишь отвлеченной, которая противоположна бытию.
Уже привычка принимать понятие за нечто столь одностороннее, как отвлеченная мысль, может служить препятствием к признанию того, что предположено ранее, именно к переходу от понятия Бога к Его бытию, как приложению изложенного логического процесса объективирования. Но если, как делается обыкновенно, согласиться с тем, что логическое, как формальное, составляет форму для познания всякого определенного содержания, то следует по меньшей мере допустить это отношение, если только вообще не остановиться, как на чем-то окончательном, на противоположении понятия объективности, на ложном понятии и столь же ложной реальности. Однако, при изложении чистого понятия было еще далее указано, что оно есть само абсолютное, Божеское понятие, так что поистине тут имело бы место не отношение некоторого приложения, но сказанный логический процесс был бы непосредственным изображением самоопределения Бога к бытию. Но при этом следует заметить, что поскольку понятие должно быть изображено, как понятие Бога, оно должно быть понимаемо, уже как принятое в идею. Это чистое понятие протекает конечные формы суждения и умозаключения потому, что оно в себе и для себя еще не положено, как единое с объективностью, но понимается еще, как становление последней. Таким образом и эта объективность не есть еще осуществление Бога, показывающаяся в идее реальность. Но все же объективность настолько же содержательнее и выше бытия или существования в онтологическом доказательстве, насколько чистое понятие содержательнее и выше, чем та метафизическая пустота совокупности всех реальностей. Однако я оставляю до другого раза ближайшее рассмотрение того многообразного недоразумения, которое внесено логическим формализмом в онтологическое, равно как и в другие так называемые доказательства существования Бога, также как и кантовой критики их, равно как восстановление ценности и важности ее основных мыслей через обнаружение ее истинного значения.
Как было упомянуто, уже имели место многие формы непосредственности, но в различных определениях. В сфере бытия она есть самое бытие и существование; в сфере сущности – осуществление и затем действительность и субстанциальность, в сфере же понятия, кроме непосредственности, как отвлеченной общности, она оказывается теперь объективностью. Эти выражения могли бы, если бы не имелась в виду точность философского различения понятий, быть употребляемы, как синонимы; сказанные определения вытекают из необходимости понятия. Бытие есть вообще первая непосредственность, а существование – она же с первою определенностью. Осуществление и вещь есть непосредственность, возникающая из основания, из снимающего себя опосредования простой рефлексии сущности. Действительность же и субстанциальность есть непосредственность, происходящая из снятого различения еще несущественного осуществления, как явления, и его существенности. Наконец, объективность есть непосредственность, к коей понятие определяет себя через снятие своей отвлеченности и опосредования. Философия имеет право выбирать из языка повседневной жизни, созданного для мира представлений, такие выражения, которые кажутся близко подходящими к определениям понятия. Нет надобности стремиться к доказательству того, что с выбранным из языка повседневной жизни словом в этой же жизни связано то же понятие, для коего его употребляет философия, ибо повседневная жизнь имеет не понятия, а представления, и сама философия должна познать понятие того, что вне ее есть только представление. Поэтому должно довольствоваться тем, если для представления при тех его выражениях, которые употребляются для философских определений, предносится нечто приблизительно означающее различения последних, ибо при таких выражениях может иметь место то, что в их оттенках узнаются представления, более близко относящиеся к соответствующим им понятиям. Быть может многим труднее допустить, что нечто может быть без того, чтобы осуществляться; но по меньшей мере не станут, напр., смешивать бытие, как связку суждения, с выражением осуществляться и говорить: этот товар осуществляется, как дорогой, пригодный и т.д., деньги осуществляются, как металл[7 — В одном французском отчете, в котором начальник сообщает, что он ожидал обычно около утра поднимающегося у острова ветра для того, чтобы пристать к берегу, является выражение: le vent ayant été longtemps sans exister; здесь это различие возникло по примеру прочих оборотов речи, напр. il a été longtemps sans m’écrire.]; а бытие и явление, явление и действительность, равно как простое бытие в противоположность действительности, также конечно различаются, а еще более все эти выражения отличаются от объективности. Но если следует также употреблять синонимы, то философия и помимо того
