реальность, есть не что иное, как субъективная отвлеченность некоторой мыслимой формы и некоторой бесформенной материи. Дух, который не был бы идеею, единством самого понятия с собою, понятие, которое имело бы своею реальностью самое понятие, были бы мертвым, бездушным духом, материальным объектом.
Бытие достигло значения истины, так как идея есть единство понятия и реальности; бытие есть отныне лишь то, что есть идея. Конечные вещи постольку конечны, поскольку они не вполне имеют в них самих реальность их понятия, но нуждаются для того в других; или наоборот, поскольку они предположены, как объекты и тем самым имеют понятие, как внешнее в них определение. Высшее, до чего они достигают по стороне этой конечности, есть внешняя целесообразность. Что действительные вещи не совпадают с идеею, – это сторона их конечности, не-истины, по которой объекты, каждый в своей различной сфере и в отношениях объективности, определены механически, химически или через некоторую внешнюю цель. Что идея не вполне перерабатывает свою реальность, не вполне подчиняет ее понятию, – от этого зависит возможность того, что идея сама имеет ограниченное содержание, что она, будучи по существу единством понятия и реальности, столь же по существу есть также их различие; ибо лишь объект есть непосредственное, т.е. лишь в себе сущее единство. Но если бы некоторый предмет, напр., государство, совсем не соответствовало своей идее, т.е. если бы идеи государства вовсе не было, если бы его реальность – самосознательные неделимые – совсем не соответствовала понятию, то его душа и тело разделились бы; первая отошла бы в отделенные области мысли, а последнее распалось бы на единичных неделимых; но так как понятие государства составляет столь существенно их природу, то это понятие составляет в них столь сильное стремление, что они вынуждаются перевести его в реальность или дать ему осуществиться хотя бы лишь в форме внешней целесообразности, ибо иначе они должны бы были погибнуть. Даже худшее из государств, реальность которого наименее соответствует понятию, есть, поскольку оно еще осуществляется, еще идея, неделимые подчиняются еще в нем властвующему понятию.
Но идея имеет не только общий смысл истинного бытия, единства понятия и реальности, но и более определенный смысл субъективного понятия и объективности. А именно понятие, как таковое, есть само уже тожество себя и реальности, ибо неопределенное выражение реальность означает вообще не что иное, как определенное бытие; последнему же присуще понятие в его частности и единичности. Равным образом далее объективность есть возвратившееся из своей определенности в тожество с собою целостное понятие. В той субъективности определенность или различение понятия, присущий ему предикат, есть некоторая видимость, которая непосредственно снята и возвратилась в бытие для себя или в отрицательное единство. А в этой объективности определенность положена, как непосредственная целостность, как внешнее целое. Идея обнаружила себя теперь, как вновь освобожденное из субъективности от непосредственности, в которую оно было погружено в объекте, понятие, которое отличает себя от своей объективности, но при этом равным образом определено ею и имеет свою субстанциальность лишь в этом понятии.
Это тожество правильно определено, как субъект – объект; оно есть столь же формальное или субъективное понятие, сколь и объект, как таковой. Но это должно быть постигнуто определеннее. Понятие, так как оно по истине достигло своей реальности, есть то абсолютное суждение, субъект которого отличается, как относящееся к себе отрицательное единство, от своей объективности, и есть ее бытие в себе и для себя или по существу относится к ней через себя самого, – есть самоцель или побуждение; объективность же именно потому не имеет непосредственно субъекта в нем, так как иначе он был бы лишь утраченная в ней целостность объекта, как такового, но она есть реализация цели, некоторая через деятельность цели положенная объективность, которая, как бытие в положении, имеет свое существование и свою форму; лишь как проникнутые ее субъектом. Как объективность, она имеет в ней момент внешности понятия и есть поэтому вообще сторона конечности, изменчивости и явления, находящая, однако, свое уничтожение в обратном переходе в отрицательное единство понятия; отрицательность, через которую ее безразличное внебытие обнаруживается, как несущественное и положенное, и есть само понятие. Поэтому идея, несмотря на эту объективность, совершенно проста и нематериальна, так как внешность определена лишь через понятие и принята в свое отрицательное единство; поскольку она существует, лишь как безразличная внешность, она вообще не только предана на жертву механизма, но есть лишь преходящее и неистинное. Имеет ли идея, таким образом, также свою реальность в некоторой материальности, – последняя все же не есть некоторое отвлеченное, противоположное понятию бытие для себя, а лишь становление через отрицательность безразличного бытия, как простая определенность понятия.
Отсюда вытекают следующие ближайшие определения идеи. Она есть, во-первых, простая истина, тожество понятия и объективности, как общее, в коем противоположность и существование частного разрешено в свою тожественную себе отрицательность и есть равенство с самим собою. Во-вторых, она есть отношение сущей для себя субъективности простого понятия и отличенной от него объективности; первая есть по существу побуждение снять это разделение, а вторая – безразличное положенное бытие, в себе и для себя уничтоженное существование. Как это отношение, идея есть процесс, направленный к разделению на индивидуальность и на ее неорганическую природу, к подчинению последней вновь власти субъекта и к возврату к первой простой общности. Тожество идеи с самой собою есть одно с процессом; мысль, освобождающая действительность от видимости бесцельной изменчивости и просветляющая ее в идею, должна представлять эту истину действительности, не как мертвый покой, не как простой образ, тусклый, без побуждения и движения, не как некоторого гения, или число, или отвлеченную мысль; идея, в силу свободы, которой достигает в ней понятие, имеет в себе также упорнейшую противоположность; ее покой состоит в незыблемости и уверенности, с коими она вечно производит и вечно преодолевает и совпадает в ней (противоположности) с самой собою.
Но ближайшим образом идея опять-таки лишь непосредственна или есть в ее понятии; объективная реальность хотя и соответствует понятию, но еще не освободилась в понятие, и последнее еще не осуществлено для себя, как понятие. Таким образом, понятие, правда, есть душа, но душа в образе некоторого непосредственного, т.е. ее определенность еще не есть она сама, она еще не постигла себя, как душу, не есть еще в ней самой ее объективная реальность; понятие есть некоторая душа, которая еще не полна душою.
Таким образом, идея есть, во-первых, жизнь, – понятие, которое, отличенное от своей объективности, просто проникает внутри себя свою объективность, и, как самоцель, имеет в ней свое средство и полагает ее, как свое средство, но в этом средстве имманентно и образует в ней реализованную тожественную себе цель. В силу своей непосредственности идея имеет тут формою своего осуществления единичность. Но рефлексия ее абсолютного процесса в себя самого есть снятие этой непосредственной единичности; тем самым понятие, которое в ней, как общность, есть внутреннее, обращает внешность в общность или полагает свою объективность, как равенство с самим собою. Таким образом, идея есть,
во-вторых, идея истинного и доброго, как познания и воли. Ближайшим образом она есть конечное познание и конечная воля, в которых истинное и доброе еще различены, и оба суть цель. Понятие ближайшим образом освободило себя в себя само и установило, как реальность, отвлеченную объективность. Но процесс этих конечных познания и действия обращает первоначально отвлеченную общность в целостность, вследствие чего она становится полною объективностью. Или иначе рассматриваемый с другой стороны конечный, т.е. субъективный дух образует предположение некоторого объективного мира, каковое уже имеет жизнь; но деятельность духа состоит в том, чтобы снять это предположение и сделать его положенным. Таким образом, реальность духа есть для него объективный мир, или, наоборот, объективный мир есть идеальность, в которой дух познает сам себя.
В-третьих, дух познает идею, как свою абсолютную истину, сущую в себе и для себя, – бесконечную идею, в коей познание и действие приравнялись, и которая есть абсолютное знание ее самой.
Первая глава.
Идея жизни касается столь конкретного и, если угодно, реального предмета, что по обычному представлению о логике может показаться, будто, вступая в эту область, логика выходит за свои границы. Конечно, если бы логика должна была содержать в себе лишь пустые, мертвые формы мысли, то в ней вообще не могло бы идти речи ни о каком таком содержании, как идея или жизнь. Но если предмет логики есть абсолютная истина, а истина, как таковая, по существу заключается в познании, то по крайней мере познание должно бы было быть рассматриваемо в логике. Поэтому обыкновенно за так называемой чистою логикою дают следовать некоторой прикладной логике, – логике, имеющей дело с конкретным познанием; не говоря уже о большом количестве психологии и антропологии, вплетение которого в логику часто признается нужным. Но антропологическая и психологическая сторона познания касается его явления, в котором понятие для себя самого еще не таково, чтобы иметь равную ему объективность, т.е. иметь объектом само себя. Та часть логики, которая его рассматривает, не принадлежит к прикладной логике, как таковой; таким путем можно бы было включить в логику всякую науку, ибо каждая наука есть постольку прикладная логика, поскольку она (наука) состоит в том, чтобы усвоить свой предмет в формах мысли и понятия. Субъективному понятию свойственны предположения, изображаемые в психологической, антропологической или иной форме. Логике же принадлежат лишь предположения чистого понятия, поскольку они имеют форму чистой мысли, отвлеченных существенностей, определений бытия и сущности. Равным образом из состава познания, самопонимания понятия, должны быть рассматриваемы в логике не какие бы то ни было виды его предположения, а лишь то, которое составляет самую идею; последнее же рассматривается в ней необходимо. А это предположение есть непосредственная идея; ибо хотя познание есть понятие, но поскольку оно для самого себя, как субъективное, находится в отношении к объективному, то оно относится к идее, как предположенной или непосредственной. Непосредственная же идея есть жизнь.
По силе сказанного необходимость рассматривать в логике идею жизни основывалась бы на также призванной уже необходимости рассматривать здесь конкретное понятие познания. Но эта идея выдвигает себя и по внутренней необходимости понятия; идея, истинное в себе и для себя, есть по существу предмет логики; но так как она прежде всего должна быть рассматриваема в своей непосредственности, то она должна быть понята и познана в той определенности, в коей она есть жизнь, дабы ее рассмотрение не было чем-то пустым и лишенным определения. Можно только обратить внимание на то, насколько взгляд логики на жизнь
