так и новых, всего менее была признана в ее значении. О Платоне Диоген Лаертиец говорит, что как Фалес был родоначальником философии природы, Сократ – моральной философии, так Платон был родоначальником третьей относящейся к философии науки, диалектики; заслуга, которую древность тем самым ценила особенно высоко, но которая часто совершенно оставляется без внимания теми, которые всего более говорят о нем. Диалектику часто рассматривали, как некоторое искусство, как будто она основывается на некотором субъективном таланте, а не принадлежит к объективности понятия. Какой вид и какой результат получила она в философии Канта, уже указано на определенных примерах этого его взгляда. Должно считать бесконечно важным шагом вперед признание диалектики вновь необходимою принадлежностью разума, хотя (Кантом) был получен результат противоположный тому, который отсюда вытекает.
Независимо от того, что диалектика обычно является чем-то случайным, ей придают ту ближайшую форму, что по поводу какого-либо предмета, напр., мира, движения, точки и т.д., указывается, что ему присуще какое-либо определение, напр. относительно порядка названных предметов конечность в пространстве или во времени, бытие в этом месте, абсолютная отрицательность пространства; но далее столь же необходимо и противоположное определение, напр. бесконечность в пространстве и времени, небытие в этом месте, отношение к пространству и тем самым пространственность. Древняя элейская школа направляла свою диалектику главным образом против движения, Платон же часто против представлений и понятий своего времени, особенно против софистов, но также против чистых категорий и определений рефлексии; позднейший более развитой скептицизм распространил ее не только на непосредственные т. наз. факты сознания и правила обыденной жизни, но и на все научные понятия. А следствие, выводимое из такой диалектики, есть вообще противоречие и ничтожество признанных утверждений. Но такой результат может иметь двоякий смысл, – или объективный, согласно коему самый предмет, который таким образом сам себе противоречит, снимает и уничтожает себя; – таково напр. заключение элейцев, по которому от мира, движения, точки отрицается истина; или субъективный, по коему недостаточность заключается в познании. Последнее заключение понимается или так, что только эта диалектика производит фокус некоторой ложной видимости. Таков обычный взгляд так называемого здорового человеческого смысла, придерживающегося чувственной очевидности и привычных представлений и выражений; иногда он обнаруживается спокойно, как, напр., Диогеном – собакою, доказывавшего ошибку диалектики движения посредством молчаливого хождения взад и вперед, иногда же в виде гнева, или только как на глупость, или как на преступление, пытающееся поколебать то, что по существу должно быть прочным и служащее основанием пороку; взгляд, который встречается в сократовой диалектике против софистической, и негодование, которое наоборот стоило жизни самому Сократу. То грубое опровержение, которое, как то сделал Диоген, противоставляет мышлению чувственное сознание и полагает найти истину в последнем, может быть предоставлено самому себе; поскольку же диалектика снимает нравственные определения, то надлежит питать доверие к тому, что разум сумеет восстановить их в их истине и в сознании их права, но также и их границы. Или же заключение о субъективном ничтожестве диалектики касается не ее самой, а скорее того познания, против которого она направлена, именно в духе скептицизма, равно как кантовой философии, против познания вообще.
Главный предрассудок состоит здесь в том, будто диалектика имеет лишь отрицательный результат, что сейчас будет определено ближе. Прежде всего следует заметить о вышеуказанной форме, в которой обычно является диалектика, что согласно этой форме диалектика и ее результат касаются или испытуемого предмета или также субъективного познания и объявляют ничтожными или последнее или предмет; напротив те определения, которые указываются в предмете, как некотором третьем, оставляются без рассмотрения и признаются законными для себя. Бесконечная заслуга кантовой философии состояла в том, что она обратила внимание на этот некритический образ действия и тем самым дала толчок к восстановлению логики и диалектики в смысле рассмотрения мысленных определений в себе и для себя. Предмет, каков он без мышления и без понятия, есть некоторое представление или также некоторое название; определения мышления и понятия суть то, в чем он есть то, что он есть. Поэтому, в действительности дело в них одних; они суть истинный предмет и содержание разума, а нечто такое, что считается предметом и содержанием в отличение от них, имеет значение лишь чрез них и в них. Поэтому нельзя признавать виною некоторого предмета или познания, если они по своему свойству или некоторой внешней связи оказываются диалектическими. То и другое представляется этим путем, как некоторый субъект, в коем определения в форме предикатов, свойств, самостоятельных общностей так сопоставлены, что они полагаются, как постоянные и правильные для себя лишь через чуждое им и случайное соединение в чем-либо третьем и через него, в диалектическом отношении и противоречии. Такой внешний и постоянный субъект представления и рассудка, равно как отвлеченные определения, вместо того, чтобы считаться последними, прочно лежащими в основании, должны скорее быть рассматриваемы сами, как нечто непосредственное, предположенное и начинающее, которое, как указано выше, должно в себе и для себя подпасть диалектике, так как оно должно считаться понятием в себе. Так все признаваемые за упроченные противоположности, наприм. конечного и бесконечного, единичного и общего, суть противоречия не через какое-либо внешнее соединение, а скорее в себе и для себя; как показывает рассмотрение их природы, они сами суть некоторый переход; синтез и субъект, в коем они являются, есть продукт собственной рефлексии их понятия. Если чуждое понятию рассмотрение остается при их внешних отношениях, изолирует их и оставляет устойчивыми предположениями, то напротив понятие, имеющее их самих в виду, движет ими, как их душа, и порождает их диалектику.
Такова сама та ранее указанная точка зрения, с коей некоторое общее первое, рассматриваемое в себе и для себя, оказывается другим себя самого. Понимаемое вполне обще, это определение должно быть установлено так, что тут тем самым первоначально непосредственное есть опосредованное, отнесенное к некоторому другому, или что общее есть частное. Второе, происходящее этим путем, есть тем самым отрицательное первого; и поскольку мы заранее принимаем в соображение дальнейшее развитие, первое отрицательное. Непосредственное по этой отрицательной стороне перешло в другое, но другое есть по существу не пустое отрицательное, не ничто, признаваемое объективным результатом диалектики, а другое первого, отрицательное непосредственного; следовательно оно определено, как опосредованное, вообще содержит внутри себя определение первого. Тем самым первое сберегается и сохраняется и в другом. Удержать в результате положительное в его отрицательном в содержании предположении, – вот что есть главнейшее в разумном познании; вместе с тем достаточно лишь простейшей рефлексии для того, чтобы убедиться в абсолютной истине и необходимости этого требования, и если нужно привести примеры для доказательства этого, то не в чем ином состоит вся логика.
То, что таким образом имеется отныне налицо, есть опосредованное, но которое ближайшим образом или взятое также непосредственно есть также простое определение, ибо так как первое перешло в него, то имеется налицо лишь второе. Но так и первое содержится во-втором, и последнее есть истина первого, то это единство может быть выражено предложением, в коем непосредственное поставлено, как субъект, а опосредованное, как его предикат, напр., конечное есть бесконечное, одноесть многое, единичное есть общее. Однако несоответственная форма таких предложений и суждений сама собою бросается в глаза. По поводу суждения было указано, что его форма вообще и в особенности непосредственная форма положительного суждения неспособна обнять собою умозрительное и истину. К нему по меньшей мере должно бы было также быть присоединено его ближайшее дополнение, отрицательное суждение. В суждении первое, как субъект, имеет (лишь) видимость самостоятельной устойчивости, так как оно, собственно говоря, снято в своем предикате, как в своем другом; это отрицание, правда, заключается в содержании сказанных предложений, но их положительная форма противоречит ему; тем самым положено не то, что в них заключается, между тем как именно в этом и должно бы было состоять намерение употреблять некоторое предложение.
Второе определение, отрицательное или опосредованное, есть далее, вместе с тем, опосредывающее. Ближайшим образом оно может быть признано за простое определение, по своей истине оно есть некоторое отношение; ибо оно есть (правда) отрицательное, но отрицательное положительного и заключает последнее внутри себя. Поэтому оно есть другое не чего-то такого, к чему оно безразлично, – в таком случае оно не было бы другим, ниже каким-либо отношением, – но другое в самом себе, другое некоторого другого; поэтому оно заключает внутри себя свое собственное другое и тем самым, как противоречие, есть положенная диалектика себя самого. Так так первое или непосредственное есть понятие в себе, а потому отрицательное лишь в себе, то диалектический момент последнего состоит в том, что содержащееся в нем различение положено внутри его. Напротив, второе само есть определенное, различение или отношение; его диалектический момент состоит поэтому в том, чтобы положить содержащееся в нем единство. Если поэтому отрицательное, определенное, отношение, суждение и все подразумеваемые этим вторым моментом определения не являются уже сами для себя противоречивыми и диалектическими, то это зависит просто от недостатка мышления, не сопоставляющего своих мыслей. Ибо материал – противоположные определения в одном отношении – уже дан для мышления. Но формальное мышление возводит себе в закон тожество, оставляет противоречивое содержание, находящееся перед ним, нисходит в сферу представления, в пространство и время, в коей противоречивое удерживается одно вне другого в сосуществовании и последовательности, и таким образом выступает перед сознанием без взаимного соприкосновения. Это мышление выставляет по этому поводу определенное основное правило, что противоречие немыслимо; в действительности же мышление противоречия есть существенный момент понятия. Формальное мышление фактически и мыслит противоречие, но сейчас же отвращает от него взор и в этом предрассудке отходит от него лишь в отвлеченное отрицание.
Только что рассмотренная отрицательность образует собою поворотный пункт в движении понятия. Она есть простая точка отрицательного отношения к себе, внутренний источник всякой деятельности, живого и духовного самодвижения, диалектическая душа, которая есть истинное внутри его самого, через которую оно есть единственная истина; ибо исключительно на этой субъективности основывается снятие противоположности между понятием и реальностью и то единство, которое есть истина. Второе отрицательное, отрицательное отрицательного, к коему мы пришли, есть сказанное снятие противоречия, но это снятие также мало, как и противоречие, есть действие некоторой внешней рефлексии; оно есть внутренний, наиболее объективный момент жизни и духа, через который имеет бытие субъект, лицо, свободное. Отношение отрицательного к самому себе должно быть рассматриваемо, как вторая посылка всего умозаключения. Первую посылку, если употребить определения аналитического и синтетического в их противоположности, можно считать аналитическим моментом, так как тут непосредственное относится непосредственно к
