себя, но как определение, относительно которого сущая в себе рефлексия безразлична; его оба момента, тожество и самое различение, суть таким образом положенные внешне, не сущие в себе и для себя определения.
Это внешнее тожество есть равенство, а внешнее различение – неравенство. Равенство есть, правда, тожество, но лишь положенное, тожество, которое не есть в себе и для себя. Равным образом неравенство есть различение, но внешнее, которое не есть в себе и для себя различение самого неравного. Равно ли нечто другому нечто, или нет, не касается ни того, ни другого; каждое из них относится лишь к себе; оно в себе и для себя самого есть то, что оно есть; тожество или нетожество, в смысле равенства и неравенства, есть отношение к третьему, которое находится вне них.
3. Внешняя рефлексия относит различное к равенству и неравенству. Это отношение, сравнение, исходит попеременно от равенства к неравенству и от последнего к первому. Но это перемежающееся отношение равенства и неравенства внешне для самих этих определений; равным образом они относятся не одно к другому, но лишь к чему-либо третьему. Каждое в этой смене выступает непосредственно для себя. Внешняя рефлексия, как таковая, внешня для самой себя; определенное различение есть отрицаемое абсолютное различение; поэтому оно не просто, не есть рефлексия в себя, но имеет ее вне себя; вследствие того его моменты распадаются и так же относятся, как внешние один другому, к противоположной им рефлексии в себя.
В отчуждающую себя рефлексию привходят, стало быть, равенство и неравенство, как относящиеся одно к другому, и она разделяет их, относя их к одному и тому же посредством выражений постольку, с той или другой стороны, в том или ином отношении. Следовательно, различные, которые суть одно и то же, к чему относятся оба, равенство и неравенство, с одной стороны равны между собою, а с другой стороны неравны, и поскольку они равны, постольку они неравны. Равенство относится лишь к себе, и неравенство есть также лишь неравенство.
Но через это отделение одного от другого они только снимаются.
То самое, что должно препятствовать их противоречию и разложению, а именно, что нечто в одном отношении равно, а в другом неравно другому, – это разделение равенства и неравенства и есть их разрушение. Ибо оба они суть определения различения; они суть отношения одного к другому, состоящие в том, что одно есть то, что не есть другое; равное не есть неравное, а неравное не есть равное; обоим им существенно это отношение, и вне его они не имеют никакого значения; как определение различения, каждое есть то, что оно есть, и отличено от своего другого. Но в силу их безразличия одного к другому равенство отнесено лишь к себе, а неравенство есть также свое собственное отношение и рефлексия для себя; тем самым каждое равно само себе; различение исчезло, так как они не имеют определенности одно относительно другого, или каждое есть тем самым равенство.
Это отношение безразличия или внешнее различение тем самым снимается и есть своя собственная отрицательность в себе самом. Оно есть та отрицательность, которая в сравнении свойственна сравниваемому. Сравниваемое направляется от равенства к неравенству и обратно от последнего к первому; т. обр. одно исчезает в другом и есть в действительности отрицательное единство обоих. Это единство ближайшим образом находится вне сравниваемых также, как вне моментов сравнения, как субъективное, вне их совершающееся действие. Но это отрицательное единство, как оказалось, есть в действительности сама природа равенства и неравенства. Именно то самостоятельное отношение, каким оказывается каждое из них, и есть собственно их отличительность и тем самым снимающее их самих отношение к себе.
С этой стороны, как моменты внешней рефлексии и внешние самим себе, равенство и неравенство исчезают в их равенстве. Но это их отрицательное единство далее также положено в них; а именно они имеют сущую в себе рефлексию вне их или суть равенство, а неравенство некоторого третьего, другого, чем они сами. Т. обр. равное не есть равное самому себе, а неравное не есть неравное самому себе, но нечто неравное ему само есть равное. Равное и неравное есть, поэтому, неравное самому себе. Каждое тем самым есть эта рефлексия, равенство, которое есть и оно само, и неравенство, и неравенство, которое есть и оно само, и равенство.
Равенство и неравенство образовали сторону положенного в противоположность сравниваемому или различному, которое определилось в противоположность им, как сущая в себе рефлексия. Но тем самым последнее также утратило свою определенность относительно них. Именно равенство и неравенство, определения внешней рефлексии, суть лишь сущая в себе рефлексия, которая должна была быть различным, как таковым, своим лишь неопределенным различением. Сущая в себе рефлексия есть отношение к себе без отрицания, отвлеченное тожество с собою и тем самым самим положенным. Просто различное переходит таким образом через положение в отрицательную рефлексию. Различное есть просто положенное различение, т.е. различение, которое не есть различение, следовательно, есть отрицание себя в нем самом. Таким образом, само равенство и неравенство, положенное, возвращается к отрицательному единству с собою через безразличие или сущую в себе рефлексию, рефлексию, которая есть различение равенства и неравенства в самом себе. Различие, безразличные стороны которого суть также лишь моменты одного отрицательного единства, есть противоположность.
Примечание. Различие, как и тожество, выражается в некотором собственном предложении. Впрочем, оба эти предложения остаются одно против другого в безразличном различии так, что каждое употребляется для себя без отношения к другому.
Все вещи различны или: нет двух вещей, которые были бы тожественны. Это предложение действительно противоположно предложению тожества, ибо первое гласит: А есть различное, следовательно А также не есть А; или А в другом не-тожественно себе, т.е. оно не есть А вообще, а собственно определенное А. В тожественном предложении вместо А может быть поставлен любой другой субстрат, но А, как не-тожественное, уже не может быть заменено чем-либо другим. Правда, оно должно быть различным не от себя, а лишь от другого; но это различие есть его собственное определение. Как тожественное с собою, А есть неопределенное; а как определенное, оно есть противоположное себе, оно уже не только не тожественно себе, но причастно в нем самом отрицанию, следовательно, различию себя самого от себя.
Что все вещи различны одна от другой, – это совсем излишнее предложение, так как множественность вещей уже непосредственно заключает в себе их множество и совершенно неопределенное различие. Но предложение: нет двух вещей, которые совершенно тожественны одна другой, выражает нечто большее, а именно определенное различие. Две вещи не только две; численное множество указывает лишь на единообразие, а между тем вещи различны по своему определению. Предложение, по которому нет двух одинаковых между собою вещей, доступно представлению, – как видно из того анекдота, случившегося при одном дворе, где Лейбниц высказал это предложение и предложил дамам найти между листьями дерева два одинаковых. Счастливые времена для метафизики, когда ею занимались при дворе, и когда для проверки сказанного не требовалось иного труда, кроме сравнения листьев дерева! Основание очевидности предложения о тожестве заключается в сказанном о том, что два или численное множество еще не содержит в себе определенного различия, и что различие, как таковое, в своей отвлеченности прежде всего безразлично к равенству и неравенству. Представление, поскольку оно переходит и в определение, берет самые эти моменты, как безразличные один к другому, так что для определения считается достаточным то или другое, – или простое равенство вещей без неравенства, или различие вещей, хотя бы они были лишь численно многими, различными вообще, а не неравными. Напротив, предложение о различии выражает собою, что вещи различны одна от другой вследствие неравенства, что определение неравенства свойственно им в той же мере, как и определение равенства, ибо лишь оба эти определения вместе составляют определенное различение.
Но предложение, по коему всем вещам свойственно определение неравенства, нуждалось бы в доказательстве; оно не может быть установлено непосредственно, ибо самообычный прием познания требует для связи различных определений в синтетическом предложении доказательства или указания чего-либо третьего, чем они опосредованы. Этим доказательством должен был бы служить переход тожества в различие, и затем переход последнего в определенное различие, в неравенство. Но это не может быть осуществлено, ибо оказалось, что различие или внешнее различение есть в действительности рефлектированное в себя различение в нем самом, что безразличное удержание различного есть простое положение, а потому не внешнее, безразличное различение, а единое отношение обоих моментов.
Здесь имеет место разложение и уничтожение предложения о различии. Две вещи совершенно равны; они вместе равны и неравны; равны уже потому, что они суть две вещи или вообще две, что каждая из них есть одна вещь, есть одно так же, как и другое, и что поэтому каждая есть то же самое, что и другая; неравны же они по предположению. Тем самым дано определение, что оба момента, равенство и неравенство, различны в одном и том же, или что разделяющее их различение есть вместе с тем одно и то же отношение. Тем самым они перешли в противоположность.
Правда, что вместе с тем обоих предикатов ставится одно вне другого через постольку; две вещи постольку равны, постольку же неравны, или с одной стороны и в одном отношении равны, с другой же стороны и в другом отношении неравны. Тем самым единство равенства и неравенства удаляется из вещи, и то, что было бы ее собственною рефлексиею равенства и неравенства в себе, сохраняется, как внешняя для вещи рефлексия. Но вследствие того последняя в одной и той же деятельности различает две стороны равенства и неравенства и тем самым содержит обе в одной деятельности, дает проявляться и рефлектирует одну в другой. Обычная нежность к вещам, заботящаяся лишь о том, чтобы они не противоречили себе, как в этих, так и в других случаях забывает, что таким путем противоречие не разрешается, а переносится лишь в другое место, в субъективную или внешнюю рефлексию вообще, и что последняя действительно содержит оба момента, которые вследствие такого удаления и перемещения высказываются просто, как положенное, как снятые и отнесенные один к другому в одном единстве.
В противоположности завершается определенная рефлексия, различение. Противоположность есть единство тожества и различия; ее моменты различны в одном тожестве; в этом смысле они противоположны.
Тожество и различение суть моменты различения, содержимые внутри его; они суть рефлектированные моменты его единства. Равенство же и неравенство суть ставшая внешнею рефлексия; их тожество с собою есть не только безразличие каждого из них
