забота, ближайшим образом и большей
частью в «беглой» Я-речи озабочения. Человеко-самость всего громче и чаще говорит Я-Я, ибо по сути она не есть собственно она сама, и
уклоняется от собственной способности-быть. Если онтологическое устройство самости не поддается редукции ни к Я-субстанции, ни к «субъекту», но
наоборот, обыденно-беглое Я-Я-говорение надо понимать из собственной способности быть, то отсюда еще не следует тезис: самость есть тогда
постоянно наличная основа заботы. Самостность экзистенциально считывается только с собственной способности-быть-собой, т.е. с собственности
бытия присутствия как заботы. Из нее получает свое прояснение постоянство самости как мнимая устойчивость субъекта. Но феномен собственной
способности быть, открывает и вид на устойчивость самости в смысле достигнутости устоявшегося положения. Устойчивость самости в двояком смысле
устоявшегося постоянства есть собственная противовозможность к несамо-стоянию нерешительного падения. Само-стояние означает экзистенциально не
что иное, как заступающую решимость. Онтологическая структура последней обнажает экзистенциальность самостности самости.
собственно само в исходном одиночестве молчаливой, берущей на себя ужас, решимости. Собственное бытие-coбой как молчащее, именно не говорит
«Я-Я», но «есть» в молчаливости то брошенное сущее, в качестве какого оно способно собственно быть. Самость, которую развертывает молчаливость
решившейся экзистенции, есть исходная феноменальная почва для вопроса о бытии «Я». Феноменальная ориентация на бытийный смысл собственной
способности-быть-собой только и приводит в состояние, когда можно разобрать, какие онтологические права могут быть отведены субстанциальности,
простоте и личности как чертам самостности. Онтологический вопрос о бытии самости должен быть оторван от постоянно подсовываемого
господствующим Я-говорением предвзятия некой перманентно наличной веще-самости.
Забота не требует фундирования в самости, но экзистенциальность,
как конститутив заботы придает онтологическое устройство само-стоянию присутствия, к которому, отвечая полному структурному содержанию заботы,
принадлежит фактичное падение его бытия в несамо-стояние. Полно понятая структура заботы включает феномен самостности. Его прояснением станет
интерпретация смысла заботы, в качестве какой была определена бытийная целость присутствия.
§ 65. Временность как онтологический смысл заботы
Характеристика «взаимосвязи» между заботой и самостностью имела целью не только прояснение частной проблемы Я, она была призвана служить
последней подготовкой феноменального осмысления целости структурного целого присутствия. Нужна ненарушенная дисциплина экзистенциальной
постановки вопроса, чтобы образ бытия присутствия не исказился в итоге для онтологического взгляда все-таки в модус наличности, пусть и
совершенно индифферентный. Присутствие становится «сущностным» в собственной экзистенции, которая конституируется как заступающая решимость.
Этот модус собственности заботы содержит исходное само-стояние и целость присутствия. В нерассеянном, экзистенциально понимающем взгляде на нее
надлежит достичь высветления онтологического смысла бытия присутствия.
Что онтологически отыскивается со смыслом заботы? Что значит смысл? Этот
феномен встретился разысканию во взаимосвязи анализа понимания и толкования (1 , 2 , 3 ). В его связи смысл есть то, в чем держится
понимаемость чего-либо, без того, чтобы сам он входил специально и тематически в обзор. Смысл означает на-что первичного наброска, из которого
нечто как то, что оно есть, может быть понято в своей возможности. Набросок размыкает возможности, т.е. такое, что делает возможным.
на-что наброска, значит, разомкнуть то, что делает набросанное возможным. Это высвобождение требует методически так расследовать лежащий в
основе толкования, большей частью неявный набросок, чтобы набросанное в наброске стало со стороны своего на-что разомкнуто и постижимо.
Установить смысл заботы тогда значит: проследить за лежащим в основе исходной экзистенциальной интерпретации присутствия и ею руководящим
наброском так, чтобы в им набросанном стало видно его на-что. Набросанное есть бытие присутствия, и именно разомкнутое в том, что его
конституирует как способность быть собственно целым. На-что этого набросанного, разомкнутого, так конституированного бытия есть то, что делает
возможной саму эту конституцию бытия как заботы. Вопросом о смысле заботы спрошено: что делает возможной целость членораздельного структурного
целого заботы в единстве ее развернутого членения ?
Беря строго, смысл означает на-что первичного наброска понимания бытия. Разомкнутое самому
себе, бытие-в-мире равноисходно, с бытием сущего, которое есть оно само, понимает бытие внутримирно раскрытого сущего, хотя нетематически и
даже еще недифференцированно в его первичных модусах экзистенции и реальности. Весь онтический опыт сущего, усматривающий учет подручного равно
как позитивно научное познание наличного, основываются во всегда более или менее прозрачных набросках бытия соответствующего сущего. А эти
наброски хранят в себе то или иное на-что, из которого как бы питается понимание бытия.
Когда мы говорим: сущее «имеет смысл», то это значит,
оно стало доступно в его бытии, которое прежде всего, брошенное на свое на-что, «собственно» «имеет смысл». Сущее «имеет» смысл лишь поскольку
оно, заранее разомкнутое как бытие, становится понятно в наброске бытия, т.е. из его на-что. Первый набросок понимания бытия «задает» смысл.
Вопрос о смысле бытия сущего делает темой на-что бытийного понимания, лежащего в основе всякого бытия сущего.
Присутствие собственно или
несобственно разомкнуто в аспекте своей экзистенции себе самому. Экзистируя, оно понимает себя, а именно так, что это понимание не представляет
чистого постижения, но образует экзистентное бытие фактичной способности быть. Разомкнуто бытие сущего, для которого речь идет об этом бытии.
Смысл этого бытия, т.е. заботы, делая последнюю в ее конституции возможной, составляет исходно бытие способности-быть. Смысл присутствия не
нечто свободнопарящее иное и «внешнее» ему самому, но само понимающее себя присутствие. Что делает возможным бытие присутствия и тем самым его
фактичную экзистенцию?
Набросанное исходного экзистенциального наброска экзистенции раскрылось как заступающая решимость. Что делает возможным
это собственное целое-бытие присутствия в виду единства его членораздельного структурного целого? Взятая формально экзистенциально, – не
называя теперь постоянно ее полного структурного содержания, заступающая решимость есть бытие к самой своей отличительной способности быть.
Подобное возможно только так, что присутствие вообще в его самой своей возможности способно настать для себя и в таком само-допущении-себе-
настать выносит эту возможность как возможность, т.е. экзистирует. Выносящее отличительную возможность допущение-настать себе в ней для себя
есть исходный феномен будущего. Если к бытию присутствия принадлежит собственное соотв. несобственное бытие к смерти, то оно возможно лишь как
настающее в указанном сейчас и подлежащем еще ближайшему определению смысле. «Будущее» значит тут не некое теперь, которое, еще не став
«действительным», лишь когда-то будет быть, но наступление, в каком присутствие в его самой своей способности быть настает для себя. Заступание
делает присутствие собственно настающим, а именно так, что заступание само возможно лишь поскольку присутствие как сущее, вообще уже всегда
настает для себя, т.е. вообще в своем бытии наступающе.
Заступающая решимость понимает присутствие в его сущностном бытии-виновным. Так понимать
значит экзистируя принимать бытие-виновным, быть брошенным основанием ничтожности. Но принять брошенность значит собственно быть присутствием в
том, как оно всегда уже было. Принятие брошенности опять же возможно только так, что наступающее присутствие самым своим «как оно всегда уже
было», т.е. своим «уже-былым», способно быть. Лишь поскольку присутствие вообще есть как я есмь-бывшее, оно способно в будущем так само для
себя настать, чтобы вернуться в себя. Собственно наступая, присутствие есть собственно уже-бывшее. Заступание в предельнейшую и самую свою
возможность есть понимающее возвращение в самую свою бывшесть. Присутствие способно собственно бывшим быть лишь поскольку оно настающе.
Бывшесть возникает известным образом из будущего.
Заступающая решимость так размыкает конкретную ситуацию своего вот, что экзистенция, поступая,
усматривающе озабочивается фактично мироокружно подручным. Решительное бытие при ситуативно подручном, т.е. поступающее допущение-встречи с
мироокружно пребывающим, возможно лишь в актуализации этого сущего. Лишь как настоящее в смысле актуализации решимость способна быть тем, что
она есть: неискаженным допущением встречи того, за что она поступая берется.
Наступающе возвращаясь к себе, решимость актуализируя вводит себя в
ситуацию. Бывшесть возникает из будущего, а именно так, что бывшее (лучше бывшествующее) настающе выпускает из себя настоящее. Этот феномен,
как бывшествующе-актуализирующее настающее единый, мы именуем временностью. Лишь поскольку присутствие определено как временность, оно делает
для себя самого возможной означенную способность быть собственно целым в заступающей решимости. Временность обнажается как смысл собственной
заботы.
Феноменальное, из бытийного устройства заступающей решимости почерпнутое содержание этого смысла покрывает значение термина временность.
Терминологическое употребление этого выражения должно сразу отвести все навязываемые расхожей концепцией времени значения «будущего»,
«прошлого» и «настоящего». То же верно о понятиях «субъективного» и «объективного», соотв. «имманентного» и «трансцендентного» «времени».
Поскольку присутствие понимает себя ближайшим образом и большей частью несобственно, можно предполагать, что «время» расхожего понимания
времени представляет пусть аутентичный, но производный феномен. Он возникает из несобственной временности, которая сама имеет свое
происхождение. Понятия «будущего», «прошлого» и «настоящего» возникли ближайшим образом из несобственного понимания времени. Терминологическое
очерчивание соответствующих исходных и собственных феноменов борется с той же трудностью, какой остается отягчена вся онтологическая
терминология. Силовые приемы в этом поле разыскания не произвол, а обоснованная делом необходимость. Но чтобы суметь без пробелов выявить
происхождение несобственной временности из исходной и собственной, потребна сперва конкретная разработка обозначенного пока лишь вчерне
исходного феномена.
Если решимость составляет модус собственной заботы, сама же возможна лишь через временность, то полученный в рассмотрении
решимости феномен сам должен представлять лишь модальность временности, которая вообще делает возможной заботу как таковую. Бытийная целость
присутствия как забота означает: уже-бытие-вперед-себя-в (мире) как бытие-при (внутримирно встречном сущем). При первой фиксации этой
членораздельной структуры было указано на то, что в виду такой расчлененности онтологический вопрос надо прогнать еще дальше назад вплоть до
выявления единства целости структурной множественности . Исходное единство структуры заботы лежит во временности.
Вперед-себя основано в
настающем. Уже-бытие-в… дает опознать в себе бывшесть. Бытие-при… делается возможно в актуализации. Причем, по сказанному, само собой
воспрещается осмысливать «перед» во «вперед» и «уже» из расхожей понятности времени. «Перед» подразумевает не «впереди» в смысле «еще-не-теперь
– но потом»; равным образом «уже» не значит «теперь-больше-нет – но раньше». Имей выражения «перед» и «уже» это временное значение, какое они и
могут иметь, временность заботы говорила бы, что она есть нечто такое, что сразу «раньше» и «после», «еще не» и «больше не». Забота тогда
осмысливалась бы как сущее, случающееся и протекающее «во времени». Бытие сущего характера присутствия стало бы чем-то наличным. Если подобное
невозможно, то временное значение названных выражений должно быть другим. «Перед» и «вперед» показывают настающее как такое, какое вообще
впервые делает возможным для присутствия быть так, что речь для него идет о его способности быть. Основанное в настающем бросание себя на «ради
себя самого» есть сущностная черта экзистенциальности. Ее первичный смысл есть будущее.
Равным образом «уже» подразумевает экзистенциальный
временной смысл сущего, которое, насколько оно есть, есть всегда уже брошенное. Лишь поскольку забота основана в бывшести, присутствие способно
экзистировать как брошенное сущее, какое оно есть. «Пока» присутствие фактично экзистирует, оно никогда не прошлое, но зато всегда уже бывшее в
смысле «я
