есмь-бывший». И оно способно быть бывшим лишь пока оно есть. Прошлым мы, наоборот, называем сущее, которое больше не налично. Потому
присутствие никогда не может экзистируя установить себя как наличную эмпирию, возникающую и преходящую «со временем» и частично уже прошлую.
Оно «находит себя» всегда лишь как брошенный факт. В расположении присутствие застигнуто самим собой как сущее, каким оно, еще сущее, уже было,
т.е. бывшее постоянно есть. Первичный экзистенциальный смысл фактичности лежит в бывшести. Формулировка структуры заботы указывает выражениями
«вперед» и «уже» на временной смысл экзистенциальности и фактичности.
Напротив, подобное указание отсутствует для третьего конститутивного
момента заботы: падающего бытия-при… Это не должно значить, что падение не коренится в той же временности, но призвано отметить, что
актуализация, в которой первично основано падение в озаботившую подручность и наличность, в модусе исходной временности оказывается включена в
настающее и бывшесть. Решившееся, присутствие как раз извлекло себя назад из падения, чтобы тем собственнее быть «вот» в «мгновении» на
разомкнутую ситуацию.
Временность делает возможной единство экзистенции, фактичности и падения и конституирует таким образом исходно целость
структуры заботы. Моменты заботы не скопляются через аккумуляцию, равно как временность сама не суммируется «со временем» из настающего,
бывшести и актуальности. Временность «есть» вообще не сущее. Она не есть, а временит. Почему нам тем не менее приходится говорить: «временность
’есть’ – смысл заботы», «временность ’есть’ – так и так определенная», может сделаться понятно только из проясненной идеи бытия и этого «есть»
вообще. Временность временит, а именно давая время возможным способам самой себя. Последние делают возможной множественность бытийных модусов
присутствия, прежде всего основовозможность собственной и несобственной экзистенции.
Настающее, бывшесть, актуальность кажут феноменальные черты
«для-себя-наставания», «возврата к», «допущения встречи с». Феномены этих на…, к чему…, с чем… обнажают временность как прямое
εκσταηκσι. Временность есть исходное «вне-себя» по себе и для себя самого. Мы именуем поэтому
означенные феномены настающего, бывшести, актуальности экстазами временности. Она не есть сперва некое сущее, только выступающее из себя, но ее
существо есть временение в единстве экстазов. Характерность доступного расхожему пониманию «времени» состоит м. пр. именно в том, что в нем как
в чистой, безначальной и бесконечной последовательности всех теперь нивелирован экстатичный характер исходной временности. Эта нивелировка сама
однако по своему экзистенциальному смыслу основана в определенной возможности временения, в меру которой временность как несобственная временит
названное «время». Если таким образом доступное понятливости присутствия «время» оказывается не исходным, а напротив возникающим из собственной
временности, то по правилу a potiori fit denominatioоправданно именование выявленной сейчас временности как исходного времени.
При перечислении
экстазов мы всегда именовали на первом месте будущее. Это призвано показать, что в экстатическом единстве исходной и собственной временности
настающее имеет приоритет, хотя временность не возникает впервые через наслоение и последование экстазов, но временит всегда в их
равноисходности. Однако внутри последней модусы временения разные. И различие заключается в том, что временение может первично определяться из
разных экстазов. Исходная и собственная временность временит из собственного будущего, а именно так, что оно, настающе бывшее, впервые
пробуждает настоящее. Первичный феномен исходной и собственной временности есть будущее. Приоритет настающего сам будет сообразно
модифицированному временению несобственной временности видоизменяться, но даже еще и в производном «времени» не перестанет выходить на передний
план.
Забота есть бытие к смерти. Заступающую решимость мы определили как собственное бытие к характеризованной возможности прямой невозможности
присутствия. В таком бытии к своему концу присутствие экзистирует собственно цело как сущее, каким оно, «брошенное в смерть», может быть. Оно
не имеет конца, где оно просто прекращается, но экзистирует конечно. Собственное будущее, первично временящее ту временность, которая
составляет смысл заступающей решимости, само тем себя раскрывает как конечное. Но разве время не «идет своим ходом дальше» невзирая на уже-не-
присутствие меня самого? И не безгранично ли много чего еще может лежать «в будущем» и настать из него?
На эти вопросы надо ответить да. Тем не
менее они не содержат возражения против конечности исходной временности – ибо вообще трактуют уже не о ней. Вопрос не что там вообще может
произойти «с течением времени» и что «из этого времени» может встретиться допущению-для-себя-настать, а в том, как исходно определено само
для-себя-наставание как такое. Его конечность не означает первично прекращения, но есть черта самого временения. Исходное и собственное будущее
есть для-себя-наступание, для себя, экзистирующего как не-обходимая возможность ничтожности. Экстатичный характер исходного настающего лежит
как раз в том, что оно замыкает способность быть, т.е. само замкнуто и как такое делает возможным решившееся экзистентное понимание
ничтожности. Исходное и собственное для-себя-наставание есть смысл экзистирования в наиболее своей ничтожности. Тезис об исходной конечности
временности не оспаривает, что «время продолжается», но он призван лишь фиксировать феноменальный характер исходной временности, кажущий себя в
том, что набросано исходным экзистенциальным броском самого присутствия.
Соблазн просмотреть конечность исходного и собственного настающего и с
ним временности, соотв. принять ее «a priori» за невозможную, возникает из постоянно подвертывающейся расхожей понятности времени. Если она по
праву знает некое бесконечное время и только его, то этим еще не доказано, что она это время и его «бесконечность» уже и понимает. Что значит:
время «продолжает идти» и «продолжает проходить»? Что означает «во времени» вообще и «в будущем» и «из будущего» в частности? В каком смысле
«время» бесконечно? Подобное требует прояснения, если расхожие возражения против конечности исходного времени не хотят остаться беспочвенными.
Но такое прояснение удастся осуществить только если в отношении конечности и бесконечности будет достигнута адекватная постановка вопроса.
Последняя же возникает из понимающего взгляда на исходный феномен времени. Проблема не может гласить: как «производное» бесконечное время, «в
котором» возникает и проходит наличность, становится исходной конечной временностью, но как из конечной собственной временности возникает
«собственная» и как эта последняя в качестве «собственной» временит из конечного бесконечное время? Лишь поскольку исходное время конечно,
«производное» может временить как бесконечное. В порядке понимающего осмысления конечность времени только тогда станет вполне обозрима, когда
для противопоставления ей будет выявлено «бесконечное время».
Предыдущий анализ исходной временности мы подытожим в следующих тезисах: время
исходно как временение временности, в качестве каковой оно делает возможной конституцию структуры заботы. Временность по своей сути экстатична.
Временность временит исходно из будущего. Исходное время конечно.
Однако интерпретация заботы как временности не может оставаться ограничена
полученной до сих пор узкой базой, при том, что первые шаги она делала во внимании к исходному собственному целому-бытию присутствия. Тезис,
смысл присутствия есть временность, надо выверить на конкретном составе выявленного основоустройства этого сущего.
§ 66. Временность присутствия
и возникающие из нее задачи более исходного возобновления экзистенциального анализа
Высвеченный феномен временности не просто требует более
объемной выверки его конститутивной мощи, он сам через это впервые выходит на обозрение в аспекте фундаментальных возможностей временения.
Демонстрацию возможности бытийного устройства присутствия на основе временности назовем кратко, пусть лишь предварительно, «временной»
интерпретацией.
Ближайшая задача – сверх временного анализа собственной способности присутствия быть целым и общей характеристики временности
заботы высветить несобственность присутствия в ее специфической временности. Временность дала о себе знать сначала на заступающей решимости.
Она есть собственный модус разомкнутости, держащийся большей частью в несобственности падающего самотолкования людей. Характеристика
временности разомкнутости вообще ведет к временному пониманию ближайше озаботившегося бытия-в-мире и с ним средней индифферентности
присутствия, от которой экзистенциальная аналитика вначале отправлялась . Средний способ бытия присутствия, в каком оно ближайшим образом и
большей частью держится, мы назвали повседневностью. Через возобновление прежнего анализа повседневность должна быть развернута в ее временном
смысле, с тем чтобы заключенная во времени проблематика вышла на свет и кажущаяся «самопонятность» подготовительных анализов полностью исчезла.
Временность должна быть правда выверена на всех сущностных структурах основоустройства присутствия. Но это все равно не приведет к внешнему
схематическому повторному прогону проведенных анализов в порядке их представления. Иначе направленный ход временного анализа призван сделать
яснее взаимосвязь предыдущих рассмотрений, сняв их случайность и кажущийся произвол. Сверх этих методических необходимостей дают о себе знать и
лежащие в самом феномене мотивы, принуждающие к другому членению возобновительных анализов.
Онтологическая структура сущего, какое есть всегда я
сам, центрирована в самостоянии экзистенции. Поскольку самость не может быть понята ни как субстанция ни как субъект, но коренится в
экзистенции, анализ несобственной самости, людей, остался полностью в фазе подготовительной интерпретации присутствия . После того, как теперь
самостность специально возвращена в структуру заботы и тем самым временности, временная интерпретация само-стояния и несамо-стояния получает
свою весомость. Она требует особого тематического проведения. Она опять же не только впервые дает верную гарантию против паралогизмов и
онтологически неадекватных вопросов о бытии Я вообще, но обеспечивает вместе с тем, отвечая своей центральной функции, большую исходность
вглядывания в структуру временения временности. Последняя раскрывается как историчность присутствия. Тезис: присутствие исторично,
подтверждается как экзистенциально-онтологическое фундаментальное высказывание. Оно далеко отстоит от чисто онтической констатации того факта,
что присутствие протекает внутри «мировой истории». Историчность присутствия есть однако основа возможного историографического понимания,
которое со своей стороны опять же несет при себе возможность особого подхода к формированию историографии как науки.
Временная интерпретация
повседневности и историчности достаточно фиксирует взгляд на исходном времени, чтобы раскрыть само его как условие возможности и необходимости
повседневного опыта времени. Присутствие как сущее, для которого дело идет о его бытии, применяет себя первично, будь то выражение или нет, для
себя самого. Ближайшим образом и большей частью забота есть усматривающее озабочение. Применяя себя ради себя самого, присутствие
«растрачивает» себя. Растрачиваясь, присутствие тратит само себя, т.е. свое время. Тратя время, оно считается с ним. Усматривающе-расчетливое
озабочение ближайшим образом открывает время и ведет к формированию счета времени. Расчеты с временем конститутивны для бытия-в-мире.
Озаботившееся раскрытие в усмотрении, считаясь со своим временем, делает раскрытое подручное и наличное встречным во времени. Внутримирное
сущее становится таким образом доступно как «существующее во времени». Мы именуем временную определенность внутримирного сущего
внутривременностью. «Время», онтически находимое сначала в ней, становится базой формирования расхожей и традиционной концепции времени. Но
время как внутривременность возникает из сущностного «способа временения исходной временности. Это происхождение говорит, что время, „в
котором“ возникает и проходит наличное, есть аутентичный временной феномен, а никак не овнешнение некоего „качественного времени“ до
пространства, как хочет представить онтологически совершенно неопределенная и недостаточная интерпретация времени Бергсона.
временности присутствия как повседневности, историчности и внутривременности впервые дает трезво вглядеться в переплетения исходной онтологии
присутствия. Как бытие-в-мире присутствие фактично экзистирует с внутримирно встречающим сущим и при нем. Бытие присутствия получает поэтому
свою полную онтологическую прозрачность
