дружба, растущая уверенность обеих сторон в боевом содружестве — все это для меня непривычно и странно в том смысле, в каком мир и жизнь непривычны и странны для философа.
Еще раз сердечно благодарю Вас за эти дни.
Когда я вернулся сюда, Гуссерль ожидал меня с сообщением, что в Марбурге знают о моих лекциях по Аристотелю и т. п.; по его словам, Наторп[34] хотел бы иметь конкретное представление о планируемых мною работах. После этого я на три недели засел за компиляции из себя самого и в результате написал «Введение»; все это (60 страниц) я затем надиктовал и через Гуссерля послал по одному экземпляру в Марбург и Гётганген.
«Успех» в Гёттингене Вы увидите из прилагаемого письма Миша[35]. Правда, мне это ничего не даст, поскольку в правительствах меня знают еще меньше, чем на факультетах. Необходимые для этого «деловые поездки» мне не по душе.
В Марбурге работа также произвела впечатление; Наторп пишет, что, кроме трех других кандидатов, я в любом случае окажусь в списке на «выдающемся месте». Предполагаю, что это знаменитое второе место. Кронер, о котором речь, по-видимому, шла еще в предыдущем семестре, соответственно будет на первом месте — он «старше»^а главное, бумаги много[36].
Сам я такое распределение мест воспринял бы как «позор» для себя.
Но прежде всего мне — так или иначе — хочется покоя. Эта дерготня, половинчатые надежды, лесть и тому подобное приводят в отвратное состояние, даже если даешь себе зарок с ними не связываться.
В этом семестре я веду лишь два семинара: один для начинающих, другой — по Аристотелю[37].
Однако у людей нет инициативы и твердости в работе.
Пока их можно научить лишь тому, чтобы они не говорили пустых фраз и не попадались на надувательство.
Для большинства и этого достаточно. Лёвиг, по-видимому, облегчил себе задачу. Работа должна быть представлена Гайгеру[38]. Поскольку я так и не увидел требуемой переработки, я снял с себя всякую ответственность.
После завершения «обзора» я провел несколько прекрасных солнечных дней в хижине, с женой и детьми[39]. А еще как следует запасся дровами на зиму.
Одновременно посылаю Вам работу Шелера[40].
На семинарах по Аристотелю[41] у меня есть настоящий иезуит, который передавал мне приветы от моих старых знакомых.
При случае перешлите мне, пожалуйста, письмо Миша обратно. Все связанное с назначением, разумеется, как и прежде, «конфиденциально».
С сердечным приветом всей Вашей семье,
благодарный Вам
Мартин Хайдеггер.
[13] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг, 24.11.22 Дорогой Хайдеггер!
Сердечное спасибо! Вы знаете, как много значила и для меня наша с Вами совместная жизнь и какие у меня надежды на будущее. В философской пустыне нынешнего времени чудесно ощутить, что можно питать доверие. И мы оба сами не знаем, чего хотим, т. е. нас обоих несет знание, пока не существующее эксплицитно. Что. еще может из этого получиться! В частых размышлениях о тех днях я истолковал Ваше давнее высказывание, что когда-нибудь должен бы возникнуть настоящий «Критический ежегодник», в том смысле, что нам обоим нужно создать таковой: «Философия современности. Критические выпуски Мартина Хайдеггера и Карла Ясперса»[42]. Писать в нем будем только мы двое, а выходить он будет произвольными номерами. Мы начнем его, только когда у нас обоих наберется достаточное количество статей. И прекратим выпуск, когда устанем или когда пропадет охота. Он будет посвящен подлинной философии современности, каждой черте философской и антифилософской жизненной позиции, и профессора философии будут лишь одной темой из многих. Краткие статьи, ясные и определенные. Наука — на заднем плане, как основа, но сама она не представлена в эксплицитном виде. Мы должны заняться и такими людьми, как Макс Вебер[43] и Ратенау[44] (это «и» не режет мне слух[45]). Мы не станем ругать, однако разбор будет нелицеприятным. Потому начнем мы, только когда у Вас будет должность. Но в мечтах я радуюсь этому уже сейчас. В то, что у Вас есть желание, я верю, [даже] не зная этого.
То, что Вы находите невыносимым это дерганье между возможными должностями, я понимаю тем более хорошо, что и сам в течение двух лет переживал такое, правда не при нынешней, много более тяжелой ситуации. Но, несмотря ни на что, я рад, что Ваши работы произвели впечатление в Гёттингене и Мар-бурге. К сожалению, я, как и Вы, весьма скептически настроен относительно конечного результата. Но небольшая надежда у меня все же есть. Вы в обоих списках, будем надеяться, что другае нет. Правительство (я познакомился с Венде[46] и Беккером[47]) относится к факультетам с недоверием и старается привлечь все возможные отзывы. Давнего проталкивания через руководителей подразделений больше не существует. Во всяком случае, Вы серьезно осложняете людям задачу. Ведь нельзя же требовать от каждого, чтобы он видел, кто Вы есть. Письмо Миша мне нравится. Оно совершенно безобидно, видимо, он не слишком разбирается в ситуации, однако же, вне всякого сомнения, написал прекрасный отзыв о Вас и за это заслуживает похвалы.
Шелера — сердечно благодарен Вам за его пересылку — я пролистал. Многие суждения я почти в точности высказал в своей лекции по истории[48]. Кое-что он видит верно. Но в целом кажется мне поверхностным — не в приемах работы, это бы еще ладно, а в жизни. Он игнорирует различия в уровнях. В конечном счете сваливает все в одну кучу. И при том, как мне кажется, даже не раз превосходно формулирует современные задачи. Как бы то ни было, он читается. Это много, ведь большинство нынешних «философов» я читаю, только если должен.
Еще спасибо за Овербека[49]. Вы его оплатили для меня. Сколько я должен? — Я тогда сразу прочитал его. С большой симпатией. Но в конечном итоге с тем же недоверием, с каким читал его прежде. Тощая, бескровная манера, много осторожности — и лишь для защиты. Для меня никакого стимула. Тем не менее порядочный человек, оказавшийся Ницше верным другом, и неподкупный ученый. Все прекрасно. Когда читают философскую классику, используют и иные критерии. Критика его всегда разгромна. То позитивное, из чего эта критика произрастает, настолько малозаметно, для меня по крайней мере, что совсем ускользает. Самого по себе его можно обозначить лишь негативно, — однако он принадлежит к миру Ницше и Буркхардга, и уже потому я читаю его с почтением, сознавая, что нахожусь в одном из немногих оазисов современной европейской пустыни.
С сердечным приветом, не менее
благодарный, чем Вы,
Ваш Карл Ясперс.
1923–1925
[14] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Фрайбург, 19. VI. 23
Вчера я получил приглашение в Марбург на место внештатного профессора, с положением и правами ординарного. С тою же почтой пришла Ваша «Психопатология»[50]. Стечение обстоятельств — я воспринимаю это как настоятельное напоминание о том, что теперь должно быть сделано.
Поскольку у меня нет денег на поездку и пребывание в Берлине, я начал письменные переговоры относительно подъемных. Иных претензий у меня нет. Но поскольку, вероятно, можно бы высказать кое-что, о чем я не помышляю, прошу дать мне краткий совет исходя из Вашего опыта. Так как проблема жилищных условий, наверное, решится сразу, мы с женой поедем в Марбург и по этому случаю заглянем к Вам.
Радуюсь предстоящему изучению Вашей книги — безобразиям в психиатрии, похоже, сильно способствуют безобразия в феноменологии. Гуссерль увлечен вздором, который плодит фроляйн Вальтер[51]. Он не понимает, что писанина, где одним махом цитируются Рикарда Хух[52] — Кьеркегор — Хедвиг Мартиус[53], сама ставит на себе крест. Всю эту стерильную шумиху не стоит игнорировать лишь постольку, поскольку она на каждом шагу осложняет позитивную работу по воспитанию молодежи. В последних двух семестрах у меня было много радости — но и сил потрачено много. Буду рад спокойному городку и работе без помех.
Сердечный привет от моих Вашей семье, Ваш верный друг Мартин Хайдеггер.
д-р Хайдеггер, Лерхенштр., 8
[15] Карл Ясперс — Мартыну Хайдеггеру
Гейдельберг, 20 июня 1923 г.
Наконец-то заклятье снято! Я поздравляю Вас, себя и Ваших друзей. Хорошо, что в мире порой в виде исключения происходят разумные вещи. При этом у меня осталась только небольшая печаль: что смогли марбуржцы, должны были суметь и мы;[54] тогда бы мы жили вместе. Может, еще доведется!
Вы просили совета. Очень важна дата получения права на пенсию и начала ее начисления. Обычно это дата получения доцентуры, но здесь надо говорить особо, иначе юридически ею будет день зачисления на службу, что очень существенно с точки зрения вдовьей пенсии. (Во время переговоров по поводу моего приглашения Онкен[55] пустил в ход выражение: единственной сложностью остается вдова Ясперс.)
Касательно жалованья Вы вряд ли сможете выдвигать какие-либо требования. Расходы по переезду, как правило, возмещаются полностью — разумеется, за исключением новых приобретений. Предварительная выплата округленной суммы, чтобы на руках были деньги, дело обычное, это мне предлагали и в Берлине[56].
Расходы на поездку с целью переговоров, если Берлин считает таковую желательной, обычно также возмещаются по всем статьям (ночлег, еда).
Мы будем очень рады повидать Вас и Вашу жену. Если Вы удовлетворитесь кушетками (на которых мы устроим постели), мы охотно предоставим Вам кров. Тогда один будет жить в моей комнате, другой — в комнате моей жены. У нас теперь немного просторнее (живем на Плёк, 66, наискось от библиотеки, второй дом от церкви Св. Петра). Причиной переезда была опасность, что трамвайное сообщение заглохнет, а в таком случае надо жить ближе к университету.
Так много нужно спросить и обсудить, поэтому приезжайте не на очень короткое время!
Сердечные приветы,
будем крепить нашу дружбу!
Ваш Карл Ясперс Если Вам нужны деньги, я могу Вам одолжить, до миллиона, который получу от продажи одной акции Немецкого банка.
Когда письмо было готово, пришел Курциус[57]. Просил передать Вам сердечные поздравления, заметно радовался Вашему успеху.
До свидания, сердечные пожелания по поводу независимости!
Гертруда Ясперс
[16] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Фрайбург, 14 июля 23 г.
Сердечно благодарю Вас и Вашу жену за поздравления. Главный вопрос решился письменно. Но Рихтер[58] хотел бы и познакомиться со мной — зачем, не знаю, — ив августе, после своего отпуска, дать добро на служебную поездку. Несмотря на три предложения (в Кенигсберге я также был включен в список), я уже не верил в назначение — после того как узнал новейшие способы попасть на кафедру. В Марбурге Кронер предлагался
третьим — в январе он сам поехал в Берлин и повсюду жаловался, а затем даже предложил себя в Марбурге inpersona*.
Такая ничтожность человеческой натуры мне еще ни разу не встречалась — теперь он, как старая баба, ждет от всех сочувствия, а единственное доброе дело, которое для него можно было бы сделать, — прямо сейчас лишить его venia legendi**.
