Вас за письмо.
Из того, что я еду сначала к Вам, а потом на переговоры, Вы, наверное, поняли, что этот визит я рассматриваю не как мое частное дело.
Приеду я в пятницу в 1109, а в субботу в 1302 продолжу путь.
С сердечным приветом от нас Вашей семье,
Ваш Мартин Хайдеггер.
[100] Мартын Хайдеггер — Карлу Ясперсу
2. Г/.30
Если Вы не возражаете, я приеду к Вам уже завтра (в четверг) вечером в 830.
Если Вам это неудобно, сообщите, пожалуйста, до 4 часов пополудни.
До свидания, Ваш
Мартин Хайдеггер. 196
[101] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Фрайбург, 17 мая 30 г.
Новостей у меня нет, могу лишь повторить то, что по дружбе уже Вам доверил. Несколько дней назад я отклонил приглашение в Берлин.
Это приглашение изначально содержало тенденцию, которую мы считали недопустимой. Прежде всего, денежная гарантия за преподавание не зависела от количества лекционных часов. А это количество отдавалось на мое усмотрение — буду ли я читать 1, или 2, или 4 часа в неделю. Сверх того никаких обязательств.
Баденское правительство, конечно же, не могло тут никак повлиять, да я этого и не требовал. Но все-таки пыталось. Впрочем, с самого начала было ясно, что все это не подлежит обсуждению.
У меня тотчас состоялся продолжительный разговор с министром, который произвел на меня наилучшее впечатление. Он немедля посвятил меня в предысторию приглашения. Факультет unico loco предложил Кассирера, отклонил Гартмана и «назвал» меня, высказав, правда, сомнения относительно возраста и проч.
Таким образом, к четырем посредственностям желали заполучить еще и пятого, неопасного.
Просто беда, когда берлинский факультет настаивает ныне на какой-нибудь кандидатуре.
По секрету, после того как стало известно о приглашении, некоторые на факультете, в том числе Йегер, вдруг обнаружи-
ли, что на «самом деле» хотели именно меня. Однако — бонзы. Я давно сомневаюсь, годятся ли такие трусы для того, чтобы поставить на ноги новый гуманизм.
Все это в целом не вызвало во мне внутреннего беспокойства, однако принесло много суеты и бесполезных разговоров.
После моего отказа министр в пространном письме пытается найти новый способ заманить меня в Берлин. И для этой цели намерен послать ко мне во Фрайбург Рихтера для новых переговоров.
Рихтер, кстати, встретил меня в Берлине возгласом: «Ну, вот мы и встретились!» По мне, пусть он останется в Берлине, я охотно откажусь от «сатисфакции», мне было бы это очень неприятно.
На Троицу мы — моя жена и я — собираемся с друзьями пройти на байдарках по Майну или Везеру. И по этому случаю можем заглянуть к Вам.
С сердечным приветом и пожеланиями по поводу завершения Вашего труда,
Ваш Мартин Хайдеггер. Пожалуйста, передайте поклон Вашей жене. Моя жена тоже передает большой привет Вам обоим.
[102] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гевдельберг, 24 мая 1930 г. Дорогой Хайдеггер!
Сердечно благодарю Вас за письмо. Ваш окончательный отказ все же вновь взволновал меня. Теперь, благодаря Вашим разъяснениям, я Вас понимаю. Твердость Вашего решения не оставляет сомнения в том, что Вы сделали правильный выбор. Те философские идеи, что еще дремлют в Вас и ощущаются только Вами, здесь, на юге, в одном из оазисов современной пустыни, могут проявиться куда лучше. И все же мне не безразлично, что ввиду нынешней действительности и при ее опасности в Берлине теперь не будет философии. С Вашей стороны в этом решении заключен отказ и притязание, значение которого я еще не вполне понимаю. Из этого выйдет что-нибудь хорошее. Я желаю самого лучшего Вашей работе, опирающейся на ту основу, которую Вы так решительно избрали.
В настоящее время Ваше решение имеет объективную значимость для нашего немецкого университета в целом. Ибо многам оно подскажет: Берлин падает в цене — малые университеты поднимаются. Не думаю, что это скоро забудут.
Теперь для Вас остается Гейделъберг[274]. Если Вы действительно хотите этого, то с Вашей помощью я сделаю все, чтобы Вы перебрались сюда. И начать следовало бы заблаговременно. Сложность будет с Гофманом, за которым, к сожалению, стоит большая часть факультета, однако вполне возможно, что, оказавшись в одиночестве, он сразу примет Вашу сторону. Другая сложность: Карлсруэ;[275] там Вы, правда в финансовом отноше-
нии, будете иметь преимущество перед Кассирером, поскольку вместо Вас во Фрайбург могут пригласить кого-нибудь, кто обойдется дешевле, если Карлсруэ вообще сохранит в Гей-дельберге три ординариата, что никогда не входило в планы и не было одобрено ландтагом. Но все это мы можем обсудить позднее.
Для меня, разумеется, Ваш переход в Гейдельберг — единственная из возможностей, которая имела бы значение. Тогда решилось бы, способны ли мы оба коммуникативно философствовать и в предельно радикальной дискуссии, или же свое существование продолжит старый солипсический путь, что всегда присутствовал в университетах: одна только полемика, но никакого реального итога и старания «не обижать друг друга». Для нас это была бы своеобразная проверка экзистенциальной философии, которую нельзя осуществить напрямик, волевым усилием. Если в обстановке публичности это произойдет как движение, реализуемое в течение нескольких лет, то в философствовании появится новая верификация и новый призыв к другим, который сумеет создать некую действительность. Неудача будет ни с чем не сравнимой трагедией для меня и, думаю, для Вас тоже. Страх перед неудачей порой ставит под вопрос мое желание такого пространственного соседства. В Берлине это было бы иначе, нежели в опасной тесноте небольшого города. Трудности велики, но тем значительнее удача.
Можно ли приостановить упадок Гейдельберга Вашим переходом сюда — сказать трудно. Ведь речь идет главным образом о назначениях и защитах диссертаций. У нас было много отказов (Бушор[276], Панофски[277]). Если придете Вы, значение Гейдельберга в глазах общественности наверняка возрастет. Зача-
стую мы здесь безоружны перед теми людьми, которые целенаправленно идут на приглашение посредственностей. Они в большинстве. С Вашим приходом солидарность двух (при которой мы почти наверняка могли бы рассчитывать на Вебера и Гундольфа) приобрела бы, возможно, ту силу, свидетелем которой я бывал лишь в краткие мгновения. Но в физическом отношении на меня полагаться нельзя, и сколько мне осталось жить — на это Вам тоже надо обратить внимание. План аристократического университета, который мы недавно обсуждали, пока утопия. Но сбрасывать его со счетов нет необходимости. Если рейх вправду когда-нибудь захочет создать «рейхсунивер-ситет», то, может быть, шанс и появится. Тогда без Вас не обойтись. Потому что в этом случае политически решающим фактором станет сотрудничество католических кругов. В этом вопросе мы все здесь как дети малые, тогда как Вы знаете в этом толк и, возможно, найдете варианты, которые и центр устроят[278], и университет не погубят.
Когда я размышляю о возможности Вашего перехода, еще одно обстоятельство усиливает мое желание видеть Вас здесь; вспоминая о Вашей молчаливости в наших беседах, я тоскую по «обоюдоострым» обсуждениям, какие бывали раньше и давным-давно прекратились. Правда, по крайней мере в последний год, виноват в этом я. Завершение книги — каторжный труд, который необходимо закончить, чтобы снова стать свободным. Если не помешает болезнь и т. п., я надеюсь зимой завершить работу.
Ваше письмо застало меня в постели. После девятимесячного перерыва лекции привели мои бронхи в ужасное состояние. Однако я сумел продержаться, «не выходя из строя». Теперь пользуюсь первым свободным днем, чтобы ответить Вам. Мы очень
рады, что Вы приедете на Троицу, — надеюсь, Ваши планы этому не помешают.
Ваш Карл Ясперс.
[103] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг, 5 июля 1930 г.
Срочно требуется кандидат на место нештатного профессора романской филологии. Не могли бы Вы как можно скорее сообщить Ваше мнение о Райнфельдере[279] — о нем как о человеке, о его преподавательских успехах, об инаугурационной лекции и т. д. Я знаком с тем суждением, которое Вы сообщили Бесселе-ру[280]. Ваше письмо я хочу показать комиссии. Вероятно, оно окажется решающим, по крайней мере так говорил мне Ольшки[281]. Обычный автоматизм — для правительства так проще всего — подталкивает к Райнфельдеру.
Ваш К. Ясперс.
Перелиска [104] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг, 13.7.30 (почтовый штемпель)
Дорогой Хайдегтер!
Вы мне еще не ответили. Поэтому на всякий случай сообщаю Вам, что заседание комиссии, на котором должно быть принято окончательное решение, состоится в среду.
Ваш К. Ясперс.
[105] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Фрайбург, 15 июля 30 г.
Вчера у меня была лекция в Карлсруэ, и до поры до времени я забыл и отложил в сторону все остальное. Поэтому с ответом я, наверное, опоздал.
О Райнфельдере я, конечно, не могу судить как специалист. Мне довелось присутствовать у него на защите, а в таких случаях можно многое почерпнуть уже из формулировки автобиографии. Я не имею в виду основные вехи жизни. Впрочем, Райнфелвдер знаком мне не только в связи с этим обстоятельством, а кроме того, я навел о нем справки.
Количественные показатели его преподавательского успеха весьма высоки, но речь ведь тут идет о чистой показухе и Удобном способе накопить справки об участии в семинарах. И своей задаче Райнфельдер вполне соответствует. Рвения у него предостаточно, а предъявлять иные требования к этим кошмарным полчищам новоиспеченных филологов ему незачем.
Судя по тому, что я знаю о нем и слышал, он на это и не способен. Его лекция при вступлении в должность была, по общему мнению, просто жалкой. Там вроде бы что-то говорилось о «духовной личности», а мы как раз и требовали осветить тему Паскаля, чтобы кандидат не только все время доказывал, что он вполне прилично овладел и без того несложным ремеслом и с его помощью приходит к так называемым **результатам исследований», но чтобы он вдобавок имел возможность убедить факультет: живой мир, о литературе и языке которого ему предстоит говорить, затрагивает его самого.
Эту возможность Райнфельдер получил, факультет не почувствовал ни малейшего намека на живое отношение к материалу. Я уж не говорю об оригинальности этого живого отношения, способного дать стимул исследованию.
Даже характерно католический мир Паскаля не получил у Райн-фельдера, верующего католика, никакого освещения. Жалкое зрелище.
Здесь, как и в других случаях, все дело в необходимости. В нынешних условиях без таких показушников уже не обойтись. Вне всякого сомнения.
Но за этим стоит вопрос: должен ли философский факультет становиться таким показушным заведением для учителей языка, которых потчуют вдобавок сомнительной эстетической болтов-
ней, — или же чем-то иным. Опыт последнего времени ясно показывает мне: защиты и назначения таких кандидатов, как Райн-фельдер, — которых наверняка будут усердно хвалить в соответствующих региональных газетах, — вообще нельзя обсуждать от случая к случаю, поскольку тогда дело становится совсем гиблым; если для философских факультетов их собственная судьба важнее продолжения «процесса», то такие защиты и назначения нужно пресекать a limine?. Ну почему — любой ценой! — всякое освободившееся место
