был совершенно аполитичен, и национал-социализм, в который он нарядился, не имел ничего общего с действительностью. В этом безвоздушном пространстве он действовал как ректор, нанес университету ужасный ущерб и внезапно увидел вокруг себя одни обломки. Только теперь он начинает понимать, откуда они взялись. Обо всем этом легко судить, но очень трудно по-настоящему понять. Так, его антисемитизм по отношению к друзьям истолковьшают как уступчивость национал-социализму. Он сам на это отвечает так: коль скоро он решился стать ректором, то был вынужден оставаться пассивным (sie!). Говорит, что никогда не был антисемитом. Просит прямо спросить Вас по этому поводу.
Повторяю: если у Вас есть время и желание, мы хотели бы узнать от Вас общую характеристику всех этих обстоятельств, как Вы их видите».
341. «Гейдельберг, 22. XII. 1945
Дорогой и глубокоуважаемый г-н Элькерс!
Сегодня я получил Ваше письмо от 15 декабря…
Сразу же отвечу на главный вопрос Вашего письма. Ввиду моей былой дружбы с Мартином Хайдеггером мне придется неизбежно затронуть личное — также и затем, чтобы ненароком не скрыть некоторую скованность моей оценки. Вы по праву называете это дело
сложным. И как всякую сложность, надо попытаться вернуть его к простому и важному, чтобы не запутаться в дебрях сложного. Позвольте мне высказать основные соображения по отдельности.
1) Я надеялся на возможность хранить молчание, кроме общения с близкими друзьями. Так я думал с 1933 года, когда после ужасного разочарования решил молчать из верности добрым воспоминаниям. Это было нетрудно, ведь в нашем последнем разговоре в 1933 году Хайдеггер не отвечал на острые вопросы или отвечал очень расплывчато, в особенности по еврейскому вопросу, к тому же он прекратил свои визиты, регулярные в течение всего предшествующего десятилетия, и мы больше не виделись. Правда, вплоть до последнего времени он посылал мне свои публикации, однако не подтвердил получения моих в 1937 и 1938 году. Я надеялся, что уж теперь-то я определенно могу молчать. Но Вы запрашиваете меня не только официально, по поручению господина фон Дитце, но ссылаетесь и на пожелание самого Хайдеггера выслушать мое мнение. Поэтому я вынужден ответить.
2) Кроме известного общественности, до моего сведения дошли некоторые обстоятельства, из которых два представляются мне достаточно важными, чтобы о них сообщить.
По поручению национал-социалистского режима Хайдеггер представил в Гётгингенский союз доцентов отзыв на Баумгартена, и много лет назад я ознакомился с копией этого отзыва. Там есть такие слова: «Однако здесь Баумгартен был кем угодно, только не национал-социалистом. По духовной позиции и по родственным связям он принадлежит к либерально-демократическому кругу гейдель-бергских интеллектуалов вокруг Макса Вебера. Потерпев неудачу у меня, он установил активные контакты с евреем Френкелем, прежде преподававшим в Гёттингене, а ныне уволенным оттуда. С его помощью он устроился в Гёттингене… Суждение о нем, конечно, никак не может быть окончательным. Он еще может развиться. Следует, однако, назначить достаточный испытательный срок, прежде
чем допустить его к вступлению в национал-социалистскую партию». Ныне мы привыкли к таким злодеяниям, на фоне которых, наверно, уже не понять, с каким ужасом я читал тогда эти строки.
Ассистент в философском семинаре Хайдеггера, д-р Брок, был евреем. При назначении Брока Хайдеггер об этом не знал. В ходе национал-социалистских мероприятий Броку пришлось оставить это место. По словам Брока, которые я тогда слышал от него лично, Хайдеггер вел себя по отношению к нему безупречно. Доброжелательными отзывами он облегчил Броку карьеру в Англии.
В двадцатые годы Хайдеггер антисемитом не был. Совершенно излишние слова о еврее Френкеле доказывают, что в 1933 году он, по крайней мере в определенных рамках, стал антисемитом. В этих вопросах он практиковал не только пассивность. Но это не исключает, что в других отношениях, как я полагаю, антисемитизм шел вразрез с его совестью и вкусом.
3) Хайдеггер — сила значимая, и не содержанием философского мировоззрения, но владением спекулятивными инструментами. У него есть философское чутье, восприятия которого интересны, хотя, мне кажется, Хайдеггер чрезвычайно некритичен и далек от подлинной науки. Иногда создается впечатление, будто серьезность нигилизма в нем объединилась с мистагогией волшебника. В потоке речи ему порой удается сокровенным и великолепным образом затронуть нерв философствования. Здесь, насколько я вижу, ему нет равных среди современных философов в Германии.
Поэтому весьма и весьма желательно потребовать, чтобы он оставался в состоянии работать и писать то, что сможет.
4) Говоря об отдельных людях, необходимо ныне видеть всю нашу ситуацию в целом.
Вот почему необходимо привлечь к ответственности всех, кто помогал упрочивать национал-социализм. Хайдеггер принадлежит к тем немногим профессорам, которые это делали.
Суровость, с какой отстраняют от работы несчетных людей, внут-
ренне не бывших национал-социалистами, заходит сегодня очень далеко. Если на Хайдеггера не наложат никаких ограничений — что скажут те коллеги, которым придется уйти, впасть в нужду, хотя они никогда не совершали национал-социалистских деяний! Необычайные духовные достижения могут быть оправданным основанием для того, чтобы дать человеку возможность продолжать работу, но не для того, чтобы сохранить датжность и продолжать преподавательскую деятельность.
В нашей ситуации к воспитанию молодежи следует подходить с величайшей ответственностью. Нужно стремиться к полной свободе преподавания, но нельзя устанавливать ее сразу. Стиль мышления Хайдеггера, который кажется мне по сути несвободным, диктаторским, некоммуникативным, будет ныне роковым в его преподавательском воздействии. Стиль мышления представляется мне куда более важным, чем содержание политических суждений, агрессивность которых способна легко менять свое направление. Пока в преподавателе не произойдет подлинного возрождения, которое будет заметно в творчестве, его, на мой взгляд, нельзя допускать к молодежи, ныне почти беззащитной внутренне. Сначала молодежь должна прийти к самостоятельному мышлению.
5) В определенных пределах я признаю сугубо личное оправдание, что Хайдеггер по натуре — человек аполитичный; национал-социализм, в который он нарядился, имел мало общего с действительностью. Однако на сей счет я бы прежде всего напомнил слова Макса Вебера, сказанные им в 1919 году: дети, которые суют руки в колесо мировой истории, будут раздавлены. Во-вторых, я бы уточнил: Хайдеггер безусловно не распознал всех реальных сил и целей национал-социалистских вождей. Не случайно он полагал, будто может действовать по собственной воле. Но его манера говорить и действовать отчасти сродни явлениям национал-социализма, которые делают его заблуждение понятным. Он, Боймлер и Карл Шмитт (Carl Schmitt) — люди очень разные, но это профессора, которые пы-
тались духовно возглавить национал-социалистское движение. Безрезультатно. Они истратили на это настоящие духовные умения, к несчастью для репутации немецкой философии. Отсюда — та черта трагизма зла, которую я ощущаю точно так же, как и Вы.
Об изменении настроя ввиду перехода в антинационал-социалистский лагерь нужно судить по мотивам, о которых отчасти говорит конкретный момент. 1934, 1938 и 1941 годы знаменуют принципиально различные этапы. На мой взгляд, изменение настроя почти не имеет значения для оценки человека, если оно произошло только после 1941 года, и значит очень немного, если оно осуществилось радикально уже после 30 июня 1934 г.
6) В неординарных случаях можно найти неординарное решение, если этого желают, полагая данный случай действительно важным. Поэтому я предлагаю:
а) назначить Хайдеггеру персональную пенсию, чтобы он мог продолжать свою философскую работу и публиковать философские труды; обосновать это его общепризнанными достижениями и ожиданием новых важных работ;
б) от преподавания отстранить на несколько лет; затем еще раз проверить на основе появившихся за это время публикаций и с учетом новой университетской обстановки. Тогда-то следует поставить вопрос, можно ли рискнуть и полностью восстановить давнюю свободу преподавания, при которой может проявиться и то, что в соединении с высоким духовным рангом враждебно и опасно для идеи Университета. Наступит ли такой момент, зависит от хода политических событий и развития нашего общественного сознания.
Если такие особые санкции в отношении Хайдеггера окажутся невозможны, то предпочтение в рамках общих мер я считаю несправедливым.
Таково вкратце мое мнение, которое, несомненно, содержит много возможных разночтений. Если Вы пожелаете ознакомить Хайдеггера с этим письмом, то я разрешаю Вам показать ему выписку: пун-
кты 1,2,6, а также из пункта 3 абзац: «Поэтому весьма и весьма желательно… то, что сможет».
Извините за аподиктичную форму и краткость. Я предпочел бы обсудить это в личной беседе с Вами и пояснить подробнее, выслушав Ваше мнение. Но это, увы, невозможно…
Сердечный привет Вам и Вашей уважаемой жене от моей жены
и от Вашего
Карла Ясперса
(Рукописное дополнение):
24/12. Поскольку наступало воскресенье, письмо осталось у меня. Я имел время обдумать еще раз, не попросить ли разрешения отказаться от ответа, учитывая мои давние отношения с Хайдеггером. Но и ответ, и отказ от него в данном случае идут против моей натуры. В конечном счете, перевешивает требование официальной инстанции и прежде всего самого Хайдеггера. Таким образом, я отправляю письмо».
342. По поводу этого обстоятельства ср. предисловие X. Занера к изданию: KariJaspers, Notizen zu Martin Heidegger, Munchen/ Zurich 1978, S. 14 f., а также: H. Oft, Martin Heidegger als Rektor der Universitat Freiburg i. Br. 1933/34. II. Die Zeit des Rektorats von Martin Heidegger… (Zeitschrift des Breisgau-Geschichtsvereins [«Schau-ins-Land»], 103. Jahresheft/1984, S. 118 f.); H. Oft, Martin Heidegger. Unterwegs zu seiner Biographie, Frankfurt a. M./New York 1988.
B 1935 г. от Марианны Вебер, родственницы Эдуарда Баумгар-тена, Ясперс получил копию отзыва Хайдеггера о Баумгартене, которую сделал сам Баумгартен. Тогда Ясперс не сделал для себя копии. В 1945 г. Баумгартен по памяти продиктовал Ясперсу содержание отзыва, и лишь много позднее, в 1961 г., он переслал Ясперсу копию отзыва, дословно переписанную из дневника 1935 г. По смыслу текст 1945 г. тождествен копии 1961 г., однако отличается в формулировках. Для Ясперса продиктованное ему в 1945 г. тоже было тождественно по смыслу той копии, которую он читал в 1935 г.
Еще одна рукописная копия найдена X. Оттом в архиве Клеменса Бауэра (Clemens Bauer), ср.: Martin Heidegger als Rektor…, a. a. O., S. 129.
То, что в 1935 г. в конторе фюрера союза доцентов д-ра Блуме (Blume) Баумгартену предъявили отзыв Хайдеггера, позднее подтвердила г-жа Грета Пакен (Greta Paquin), тогдашняя секретарша Блуме (письменное подтверждение в архиве Ясперса). — В этом деле Яс-перс положился на высказывания и копии Баумгартена, хотя никогда не видел оригинала, очевидно уничтоженного вместе со всеми документами национал-социалистского союза доцентов в Гёттингене. Отсюда можно заключить, что он считал такое поведение Хайдеггера вполне вероятным.
343. «Caute» (осторожно — лат.) было начертано на печатке Спинозы.
344. Ср.: Платон, Государство, 496 d.
345. В середине мая 1945 г. комиссариат городского управления внес дом Хайдеггера в «черный список», ъ е. предназначил для конфискации. Кассационная жалоба об отмене данного решения была отклонена. Дом считался так называемым «партийным жильем», которое находилось в распоряжении французских оккупационных властей.
