специальности» я не вижу никого, кроме Вас, кто волновал бы меня не только своими ценными достижениями, но и сам по себе, т. е. как философ. Издавна Вы были для меня человеком, который знает, что такое философия. Когда-то Вы ободряли меня Вашим существованием в академическом мире. Я благодарю Вас за все, что мог бы высказать по отдельности. Но, вопреки моему изначальному ожиданию, Вы, как мне кажется, стали представителем силы, которую я, сомневаясь и никогда не определяясь относительно Вас окончательно, встречаю противоборством. Если судьбе будет угодно, я, согласно принципу Ницше (на кого нападаю, того уважаю), еще постараюсь развить мою критику против Вас. Это трудно, поскольку подобной полемике нечего взять за образец. Я иногда думал о том, какой бы она могла быть. Однако ее осуществление есть нечто иное, нежели знание принципов, которыми следовало бы при этом руководствоваться. Мне надо прочитать все Ваши работы, с которыми я знакомился лишь отрывочно, а затем откладывал в сторону, поскольку они меня не заинтересовывали. То, что Вы говорили мне при личном общении, не повторяется в напечатанных трудах.

После 1945 г. мы не виделись, и это, наверно, не случайно. Я не избегал встреч намеренно, но и не искал их. Что я с тех пор услышал и увидел, углубило для меня то, что я не мог не видеть в Вас как в национал-социалисте (и каком! — который одновременно им не был!), и прояснило неизбежное, публично пока анонимное проти-

воборство. Привести это противоборство к выражению философским образом, т. е. видя так называемое «дело» (Sache) и личную экзистенцию в единстве, для моих способностей, вероятно, задача невыполнимая.

Но если б я попытался, то имея при этом личный интерес в конце концов все же сделать возможной между нами связь, которой прежде не было или которая была лишь видимостью. Когда я писал об этом в своей автобиографии для шильповской книги, я понял, что так, как это написано в ту пору, не пойдет. В итоге я изъял этот раздел и вообще не упомянул Вашего имени. Это молчание наверняка было заметно и ощутимо для читателя, пусть даже и поверхностно осведомленного.

Благодаря нашим именам, подобная полемика послужила бы — я считаю это возможным — философии, особенно если бы Вы ответили и между нами возникло согласие, которое мы в 1949 г. считали возможным».

472. 23 февраля 1963 г.

473. Сохранилось только в архиве Ясперса в виде наброска с пометкой «не отправлено, вместо него более краткое письмо».

474. В наброске — несколько пометок касательно расшифровки и несколько исправлений, сделанных рукой Ханны Арендт, которая на восьмидесятилетие Ясперса была у него в Базеле, а затем до июля находилась в Европе.

475. Ср. письмо [111] от 8.12.1932: «Это наводит меня на мысль: теперь, наряду с «Философией», Вам надо написать работу под названием «Философы»».

476. Jaspers K., Lebensfragen der deutschen Politik, Munchen 1963.

477. 30.10.1966 Ясперс записал следующие разъяснения и приложил их к своей переписке с Хайдеггером:

«Письма Хайдеггера

Во многом дополненные другими письмами, которые казались мне важными для памяти.

Упомянутая переписка едва ли вполне понятна без учета соответствующих фактических отношений и настроений между нами. Когда я перечитываю эти письма, у меня возникает впечатление, будто временами в них проскальзывает оттенок неискренности. С моей стороны, вероятно, от неоправданных ожиданий, у Хайдег-гера тоже, но у него еще и от мысленной погруженности в те возможности, в которые он в тот момент сам верит.

Что из всего этого истинно, прояснить трудно. И это угнетает. Я не сомневаюсь, что временами в них есть подлинная серьезность.

Мне вспоминаются два поворотных момента. Зимой 1923/24 г. Хайдеггер был у нас. Через Левита и Афру Гайгер я прослышал, будто Хайдеггер весьма пренебрежительно отозвался о моей «Идее университета» и при этом сказал: «Мы не можем быть боевыми товарищами». Я рассказал об этом Хайдеггеру: при наших дружеских отношениях я ожидал, что подобное суждение будет высказано мне самому; любая жесткая критика желательна, но открыто между нами; говорить о наших отношениях с другими означает прекращение дружбы. — Хайдеггер: То, что Вам сказали, неправда, ничего подобного я не говорил. — Я: Тогда вопрос для меня исчерпан. Я Вам верю. — На что Хайдеггер, явно возбужденно (я до сих пор вижу это и чувствую): Такого со мной еще не бывало. — В этот-то миг мы будто и заключили дружбу. Я действительно верил ему! Но я ошибся. Впоследствии я уже не был так уверен.

Второй поворотный момент был в мае [30 июня. — Нем. издатель] 1933 г. Хайдеггер как национал-социалист был приглашен выступить в Гейдельберге. Перед речью фюрер национал-социалистского студенчества Шеель приветствовал его как «коллегу Хайдеггера». Хайдегтер, как всегда, остановился у нас. Когда он приехал и я поднялся наверх поздороваться с ним, я сказал: «Сегодня прямо как в 1914 году…» Я хотел продолжить:…массовый психоз, который продолжался тогда максимум три месяца…. Но я этого не сказал, увидев, что Хайдеггер воодушевленно поддакивает, находясь в совершенно другом настроении. Вот тогда я вдруг почувствовал: я ему больше не верю, — и замолчал. Уже давно закравшееся недоверие к его характеру заставило меня сдаться. Я не объяснил ему, что за катастрофа наступила. Я был осторожен. Я, правда, заговорил с ним на следующий день о «еврейском вопросе». Он говорил стандартными штампами — об «Интернационале» и т. п., однако без внутреннего участия. «Антисемитом» он не был. Но из осторожности я не стал рисковать. Он знал, что я решительный противник. Но полемика не состоялась. Возможно, она уже тогда совсем его не интересовала. Это была последняя наша встреча».

В «Заметках о Мартине Хайдеггере» («Notizen zu Martin Heidegger») много эпистолярных пассажей (ср. №№ 93,95,155) или прямых обращений (ср. №№ 61,64,65,76,99,103,158,169,247). По-видимому, Ясперс намеренно не включил эти фрагменты в папку с перепиской (например, как «неотправленные» письма). Некоторое время он думал написать свою критику Хайдеггера в форме писем, чтобы она выглядела более живо и, главное, коммуникативно. Поэтому форма данных фрагментов носит литературный, фиктивный характер, чего нельзя сказать о письмах, которые были особо помечены как «неотправленные». Итак, в нашем издании мы придерживались указания самого Ясперса: переписку и «Заметки» следует рассматривать как взаимодополняющие и взаимокорректирующие материалы.

Послесловие переводчика

Эта переписка была издана Хансом Занером и Вальтером Бимелем, взявшими на себя труд представить — каждый «со своей стороны» — обоих мыслителей. Их работа в наибольшей степени заметна по составленным примечаниям. Читатель безусловно обратит внимание на то, насколько более сдержанным оказался «представлявший» Хайдеггера Бимель: лишь краткие уточняющие ссылки, указания на последующие переиздания. И — примечания Занера, порою превышающие объем комментируемого в несколько раз. Вероятно, в какой-то степени это можно объяснить общими принципами, принятыми при издании сочинений Хайдеггера: минимум комментирования.

Однако есть и другой аспект. Мы имеем дело с перепиской двух друзей. Она в значительной мере имеет личный, приватный характер. Доступны же эти письма стали нам ввиду философской значимости авторов. Уважение перед этой очень личной, временами открытой и поистине драматической перепиской1 заставляет меня высказывать сложившееся о ней впечатление в чрезвычайно сдержанной форме. Рискну только предположить, что читателю придется не один раз возвращаться к этим письмам, чтобы, возможно, сменить первые впечатления от тона отдельных посланий, распознать характер авторов, увидеть своеобразную «временную асимметрию» активности обоих участников, а также для того, чтобы, может быть, в большей степени прояснить для себя на первый взгляд необъяснимую настойчивость одного и «ускользание» другого. Одно несомненно: перед нами редкий подарок судьбы — встреча и взаимная поддержка двух таких философских величин.

«Заговорив о Мартине Хайдеггере, попадаешь в сильно поляризованное поле»2. Сегодня эти слова не стали менее актуальными. Одна из проблем, создающих эту поляризацию, — полугодовое ректорство Хайдегге-ра в 1933 г. и споры о его отношении к политическим силам того времени. Этот период фактически разорвал дружескую связь между двумя мыслителями. Сознательно избегая суждений, как-либо эту ситуацию характеризующих (убежден, что такого рода оценкам здесь не место), я все же попытаюсь показать, насколько сильно оценка Ясперсом Хайдеггера была связана с этим обстоятельством.

Представляется несомненным: философия Хайдеггера в значительно большей степени занимала Ясперса, нежели его собственная — Хайдеггера. Едва ли не единственный документ, свидетельствующий об интересе последнего, — рецензия на «Психологию мировоззрений» Ясперса. Никогда с тех пор Хайдеггер не обращался к трудам друга столь подробно 3. Мы можем обнаружить разве что немногие и содержательно весьма жесткие характеристики, рассыпанные по его лекциям4. Между тем реконструкция основных упреков Ясперса в адрес Хайдеггера может воспользоваться значительно более богатым материалом — так называемыми «Заметками» Ясперса, возникавшими параллельно его усилиям понять своего друга. Набралось их на целую книгу. Ханс Занер совершенно справедливо считает их важной комплиментарной частью, которая многое проясняет в переписке: «мы придерживались указания самого Ясперса: переписку и «Заметки» следует рассматривать как взаимодополняющие и взаимокоррекгирующие материалы»5.

Оценки и свидетельства «Заметок» уже были широко использованы Занером для его примечаний к немецкому изданию писем. Остановимся на тех моментах, которые затронуты не были. Если систематизировать все упреки Ясперса, станет ясно: параллельно опубликованным письмам между обоими мыслителями велся еще один — «молчаливый» — разговор.

Греческий студент сказал после одной из лекций Хайдеггера: он очень сложен. Он сложен, потому что ему нечего сказать. Но то, что ему нечего сказать, он говорит превосходно.

Общие задачи критики. По его собственным словам, Ясперс старается «разобраться»7 с философией Хайдеггера в целом — критика отдельных положений его не интересует. Часто используется выражение «борьба» Ясперс вспоминает слова Ницше: «Я нападаю только на те вещи, где отсутствуют всякие личные различия, где нет ни тени дурного опыта», — это и должно было бы стать главным условием успешной и серьезной критики. Но столь же хорошо Ясперс понимает и то, что <стакой фон между мною и Хайдеггером есть" [148]. Впрочем, он надеется избежать опасности воздействия этого "фона": "В моей критике он важен (или: должен быть важным) лишь в той мере, в какой это "личное" сможет приобрести объективный характер благодаря тому, что принадлежит к тем силам, с которыми я в лице Хайдеггера сражаюсь" [там же]. Важное положение. Но каким образом может "личное" приобрести "объективный" характер? Не заключена ли уже здесь возможность про-екиии личных впечатлений на философские труды, усмотрения в них того, что предопределено позицией критика? Не является ли это основой последующей мифологизации критикуемого? Раздражающая манера и стиль Хайдеггера: отсутствие "выводов * Неотвязное впечатление, что друг некоторым образом никогда "не дает" ответа: "Такое чувство, будто Вы не ответили мне в чем-то очень существенном, крайне для меня необходимом…"8 И, спустя