его «пространство», ибо истина вместе с бытием
находятся в области основного вопроса. В основном и ведущем вопросах о бытии и сущем
глубочайшим образом вопрошается также о сущности истины. «Также об истине»,—
говорим мы и при этом рассуждаем совершенно внешним образом, ибо истина не может
быть ничем таким, что «также» наличествует где-то рядом с бытием. Напротив, ставится
вопрос о том, каким образом и то, и другое сущностно едины и чужды друг другу, «где», в
какой области они вообще со-бытийствуют и каким образом «есть» сама эта область.
Такие вопросы оказываются шире вопроса о философии Ницше, но зато именно они
являются залогом того, что мы выводим его мышление на простор (ins Freie) и делаем его
плодотворным, но в то же время испытываем и постигаем существенный предел и иное
(das Andere).
Иначе говоря, если воля к власти определяет сущее как таковое, то есть в его
истине, тогда с толкованием сущего как воли к власти постоянно должен связываться
вопрос об истине, то есть о сущности истины. И если Ницше в рамках своей задачи
истолковать все происходящее как волю к власти особое место отводит искусству, тогда
именно здесь вопрос об истине должен играть самую важную роль.
Пять положений об искусстве
А теперь мы рассмотрим первую характеристику ницшевского общего понимания
сущности искусства, по порядку с использованием веских примеров обозначив пять
положений об искусстве.
Почему в деле обоснования принципа нового утверждения ценностей искусство
имеет решающее значение? Ближайший ответ можно отыскать в отрывке 797 «Воли к34
власти», который, правда, должен был бы стоять под номером 794.
«Явление „художник» прозреваемо легче всего». Не будем читать дальше и
подумаем над этим предложением. «Прозреваемо легче всего», то есть нам самим
доступнее всего в своей сущности оказывается явление «художник» — бытие-в-качествехудожника (Kunstlersein). В этом сущем, а именно в художнике бытие вспыхивает ярким и
непосредственным образом. Почему? Ницше не говорит об этом однозначно, однако мы
легко находим объяснение. Бытие-в-качестве-художника есть возможность-порождения
(Hervorbringen-konnen), а порождать значит полагать в бытие нечто такое, чего еще в нем
нет. В порождении мы как бы соседствуем со становлением сущего и можем усматривать
там его незамутненную сущность. Так как речь идет о раскрытии воли к власти как
основной особенности сущего, осуществление этой задачи должно начинаться там, где
вопрошаемое (das Fragliche) проявляется яснее всего, ибо всякое прояснение должно
следовать из ясного в темное и никогда наоборот.
Бытие-в-качестве-художника есть способ жизни. Но что Ницше вообще говорит о
жизни? «Жизнью» он называет «самую известную нам форму бытия» (n. 689). Само
«бытие» имеет для него значение лишь «как обобщение понятия „жить» (дышать), „быть
одушевленным», „хотеть», „действовать», „становиться»» (n. 581). «„Бытие» — мы не
имеем никакого другого представления о нем, кроме „жить».— Разве может „быть» чтонибудь мертвое?» (n. 582). Разве может оно быть, «если сокровеннейшая сущность бытия
есть воля к власти»? (n. 693).
Этими несколько формальными отсылками мы уже наметили орбиту, внутри
которой нам надо постигать, то есть удерживать для будущего рассмотрения «явление
„художник»». Необходимо повторить: бытие-в-качестве-художника есть самый
прозреваемый способ жизни. Жизнь есть самая известная нам форма бытия. Глубочайшая
сущность бытия есть воля к власти. На примере бытия-в-качестве-художника мы
встречаем самый прозреваемый и самый известный способ воли к власти. Так как речь
идет о раскрытии бытия сущего, внутри этого раскрытия размышление об искусстве
обретает первостепенное значение.
Однако здесь Ницше все же говорит о «явлении „художник»», а не об искусстве.
Какие бы затруднения не вызывало стремление определить, чт? есть «такое» искусство и
как оно есть, ясно все-таки, что к действительности искусства принадлежат и
художественные произведения и затем все те, кто, как говорится, «переживает» эти
произведения. Художник — лишь одна из составляющих целокупной действительности
искусства. Все так, однако решающим в ницшевском понимании искусства как раз и
является то, что он рассматривает его и всю его сущность со стороны художника, то есть
сознательно и решительно противопоставляет такое понимание искусства тому, которое
рассматривает его в ракурсе «наслаждающихся» им и «переживающих» его.
Таков основной тезис ницшевского учения об искусстве: его надо постигать со
стороны творящих и созидающих, а не со стороны воспринимающих его. Ницше
недвусмысленно выражает это в таких словах (n. 811):
«До сих пор наша эстетика была женской в том смысле, что только
„восприимчивые» к искусству люди облекали в формулы свои опыты на тему „что такое
прекрасное?». До сего дня во всей философии нет художника…».
Философия искусства — для Ницше это означает также эстетику, но эстетику
«мужскую», а не «женскую». Вопрос об искусстве — это вопрос о художнике как творце,
созидателе; именно его опыт относительно того, что является прекрасным, должен стать
мерилом.
Теперь мы возвращаемся к отрывку 797: «Явление „художник» прозреваемо легче
всего». Если мы удержим это высказывание в направляющем ракурсе вопроса о воле к
власти и к тому же в перспективе рассмотрения сущности искусства, тогда мы тут же
выведем из него два важных положения об искусстве:
1. Искусство есть самая прозрачная и самая знакомая форма воли к власти.35
2. Искусство необходимо понимать со стороны художника.
А теперь читаем дальше (n. 797):
«… Отсюда и взглянуть на основные инстинкты власти, природы и т. д.! А также
религии и морали!».
Здесь ясно говорится о том, что в ракурсе рассмотрения сущности художника надо
рассматривать и другие формы воли к власти — природу, религию, мораль и, добавим от
себя, общество и индивида, познание, науку, философию. В этой связи данные формы
определенным образом соответствуют бытию-в-качестве-художника, художественному
созиданию и созданному бытию. Прочее сущее, не обязательно порождаемое
художником, так же обладает соответствующим способом бытия (Seinsart), как и
созданное художником, художественное произведение. Подтверждение этой мысли мы
находим в предшествующем афоризме за номером 796:
«Произведение искусства, появляющееся без художника, например, как тело, как
организация (прусский офицерский корпус, орден иезуитов). В какой мере художник есть
лишь первая ступень. Мир как художественное произведение, порождающее самое себя».
Очевидно, что здесь понятие искусства и произведения искусства распространяется
на всякую возможность порождения и любое существенным образом порожденное. В
какой-то мере это соответствует тому словоупотреблению, которое было обычным вплоть
до XIX века. До этого времени искусство означает любой вид порождения. Ремесленник,
государственный деятель, воспитатель предстают как созидающие художники. Природа
тоже является «художницей». Здесь речь не идет об искусстве в сегодняшнем
ограниченном его понимании как «изящного искусства» в смысле создания чего-то
красивого.
Однако это более раннее, широкое понимание искусства, в котором изящное
искусство является лишь одним из его видов, Ницше истолковывает в том смысле, что
всякое творение чего-либо представляет собой соответствие изящному искусству и его
художнику. Фраза «художник есть лишь первая ступень» подразумевает художника в
более тесном смысле как создателя произведений изящного искусства.
Таким образом, отсюда следует третье положение об искусстве.
3. В соответствии с расширенным пониманием художника искусство есть основное
событие всего сущего; сущее, поскольку оно сущее, есть самосозидающееся
(Sichschaffendes), созданное.
Однако мы знаем, что воля к власти, по существу, есть созидание и разрушение.
Когда мы говорим, что основное событие сущего есть «искусство», это означает не что
иное, как то, что оно есть воля к власти. Задолго до этого Ницше недвусмысленно
постигает сущность искусства как форму воли к власти, уже в первом сочинении
(«Рождение трагедии из духа музыки») он воспринимает искусство как основную
особенность сущего. Таким образом, становится ясно, что во время работы над «Волей к
власти» Ницше возвращается к своему взгляду на искусство, выраженному в «Рождении
трагедии»; приведенное здесь рассуждение переходит в «Волю к власти» (отрывок 853, 4
раздел). Последний абзац гласит:
«Уже в предисловии [к „Рождению трагедии»], где Рихард Вагнер как бы
приглашается к диалогу, появляется это исповедание веры, это евангелие художника:
„искусство как подлинная задача жизни, искусство как ее метафизическая
деятельность…»».
Здесь под «жизнью» понимается не только жизнь человеческая, но и мир, как это
было у Шопенгауэра. Все предложение звучит вполне по-шопенгауэровски, но уже
противоречит ему.
Искусство, мыслимое в самом широком смысле как созидающее начало (das
Schaffende), есть первочерта всего сущего. Далее в более узком смысле искусство есть та
деятельность, в которой созидание исходит (heraustritt) к себе самому и самым ясным
образом становится не просто какой-то формой воли к власти, а самой высшей ее формой.36
Благодаря искусству и как искусство воля к власти становится подлинно зримой. Однако
воля к власти есть то основание, на котором в будущем должно утверждаться всякое
полагание ценностей: принцип нового их полагания в противоположность предыдущему.
Над прежним властвовали религия, мораль и философия. Итак, если воля к власти
обретает в искусстве свою высшую форму, установление нового отношения воли к власти
должно исходить от искусства. Но так как это новое утверждение ценностей представляет
собой переоценку, от искусства исходят низвержение и противополагание. Об этом
говорится в отрывке 794:
«Наша религия, мораль и философия суть формы декаданса человека.
— Противодвижение: искусство».
Согласно Ницше основное положение морали, христианской религии и
определяемой Платоном философии звучит так: этот мир ни на что не годен, должен
существовать «лучший» мир, который лучше этого, погрязшего в чувственности; над этим
миром должен быть «истинный мир», сверхчувственное. Чувственный мир — лишь
кажущийся мир.
Таким образом, этот мир и эта жизнь, в сущности, отвергаются, и если им и
говорят «да», то лишь для того, чтобы потом, в конце концов, еще решительнее их
отвергнуть. Ницше же говорит: тот «истинный мир» морали — мир вымышленный,
истинное, сверхчувственное есть заблуждение. Чувственный мир, который, если
следовать Платону, есть мир кажимости и заблуждения или само заблуждение, на самом
деле мир истинный. Стихией искусства является чувственное: ощущаемое и кажущееся
(Sinnen—Schein). Следовательно, искусство утверждает как раз то, что отвергает
признание якобы истинного мира. Поэтому Ницше пишет (853, II):
«Искусство как единственное превозмогающее противодействие всякой воле к
отрицанию жизни, как нечто антихристианское, антибуддистское, антинигилистическое
par excellence».
Таким образом, мы приходим к четвертому положению о сущности искусства:
4. Искусство есть четко обозначенное противоборство нигилизму.
Суть искусства заключается в созидании и оформлении, и если это является
метафизической деятельностью, тогда всякое делание и особенно высшее (и, стало быть,
мышление философии) должно определяться в данном ракурсе. Философию больше
нельзя определять по образу учителя нравственности, который в противовес этому миру,
якобы ни на что не годному, утверждает некий высший мир. Наоборот, такому
нигилистически настроенному философу-моралисту (самый последний пример которого
Ницше видит в Шопенгауэре) должен противостоять философ прямо противоположной
направленности, философ из противоборствующего движения, «философ-художник».
Такой философ есть художник, потому что он придает форму сущему в целом, то есть
прежде всего там, где это сущее в целом открывается, в человеке. В таком смысле и надо
«Художник-философ. Более высокое понятие искусства. Может ли человек так
далеко отойти от прочих людей, чтобы создавать форму, имея их в качестве материала?
(Предварительные упражнения: 1) формирующий самого себя, отшельник; 2) прежний
художник, как малый свершитель, работающий с материей)».
Искусство, особенно в узком смысле этого слова, есть принятие чувственного,
кажущегося, того, что не есть «истинный мир», или, как коротко говорит Ницше, не есть
«истина».
В искусстве решается вопрос о том, что есть истина, а для Ницше это всегда
означает: что есть истинное, то есть подлинное сущее. С одной стороны, это
соответствует необходимой связи между ведущим и основным вопросами философии, а с
другой, вопросу о том, что есть истина. Искусство есть воля к кажущемуся как
чувственному. О такой воле Ницше говорит так (XIV, 369):
«Воля к кажимости, к иллюзии, к обману,
