вывод, что, говоря языком

Ницше, истина более ценна, чем искусство. Однако сам Ницше говорит обратное:

искусство ценнее истины. Ясно, что в таком положении кроется разлад. Но если вопреки

Платону соотношение истины и искусства иерархически переиначивается, если для

Ницше это соотношение представляет собой разлад, тогда отсюда следует, что и для

Платона здесь тоже должен существовать разлад, хотя и в перевернутом виде. Даже если

философия Ницше осмысляется как переиначивание платонизма, это все-таки не означает,

что благодаря такому переиначиванию разлад между искусством и истиной должен исчезнуть. Мы можем сказать лишь одно: если в учении Платона между искусством и истиной

существует разлад, а философия Ницше представляет собой переиначивание платонизма,

тогда в ницшевской философии этот разлад должен проявиться в переиначенной форме.

Таким образом, для нас платонизм может служить подспорьем, благодаря которому мы

сможем (лишь в обратном виде) выявить разлад, о котором говорит Ницше, а также его

место и, следовательно, соотнести его понимание искусства и истины с несущей основой.

Что означает разлад? Разлад есть резкое размежевание двоих, которые

поссорились между собой. Однако простое размежевание еще не является разладом. Глядя

на две отъединенные друг от друга скалы, мы говорим о расселине между ними, однако96

здесь нет и никогда не будет разлада, ибо для них существенно, что они связаны между

собой из самих себя. Только то, что соотносится друг с другом, может друг другу

противостоять. Но и противоположность еще не разлад. Противостояние предполагает

взаимную соотнесенность, то есть согласованность в каком-то ракурсе. Подлинная

политическая противоположность (а не просто какие-то мелкие распри) наблюдается

только там, где желают одного и того же политического порядка; только здесь пути, цели

и принципы могут расходиться. В противостоянии в одном отношении царит согласие, в

другом — различие. Разлад же начинается тогда, когда в одном и том же отношении

наблюдается и согласие, и расхождение. Здесь противостояние возникает из расхождения

согласных, причем так, что оно как расхождение оборачивается высшим единством.

Отсюда мы видим, что хотя разобщение в чем-то отличается от противостояния, оно не

обязательно должно быть разладом и может стать согласием. Даже согласие требует

двуединства разобщения.

Поэтому «разлад» сам по себе двояк:

1. Разобщение, которое, однако, в своей основе может быть согласием.

2. Разобщение, которое должно стать разладом (разорванностью).

Теперь мы намеренно употребляем слово «разлад» в этой двусмысленности, так

как если в переиначенном платонизме у Ницше господствует разлад, если он возможен

только потому, что в самом платонизме уже присутствует разлад, если для Ницше разлад

ужасен, тогда для Платона он должен быть обратным, то есть должен быть разобщением,

которое тем не менее оказывается согласием. Во всяком случае, то, чему вообще надлежит

вступить в разлад, взаимно уравнивая себя друг другу, должно иметь одно и то же

непосредственное происхождение, одну и ту же необходимость и один и тот же статус.

Хотя высшее и низшее могут отстоять друг от друга, могут противостоять друг другу,

они, однако, никогда не находятся в разладе, потому что им недостает равенства меры. В

существующем как таковом высшее и низшее различаются друг от друга и в

существенном отношении не совпадают.

Поэтому до тех пор, пока, согласно сказанному в диалоге «Государство», искусство

по отношению к истине занимает упомянутое третье место, можно говорить об отстоянии

и подчиненности, но не о разладе. Разлад между искусством и истиной возможен только в

том случае, если искусство будет возведено на ту же ступень, что и истина. Но разве

существует «разлад» между истиной и искусством? Платон действительно, смутно на чтото намекая, в «Государстве» (607 b) говорит о ?????? ??? ??? ??????? ????????? ?? ???

????????, о «некоем старом разобщении между философией и поэзией», то есть между

познанием и искусством, истиной и красотой. Однако если здесь ??????? означает нечто

большее, чем различие (и оно должно означать нечто большее), тогда в этой беседе речь

не идет и не может идти о «разладе», ибо если искусство (для того, чтобы «вступить в

разлад» с истиной) должно сравняться с нею в достоинстве, необходимо рассмотреть его в

ином отношении.

Иное отношение, в котором надо воспринимать искусство, может в таком случае

быть лишь тем самым, в котором Платон рассуждает об истине. Лишь одно и то же

отношение дает предпосылку для разобщения. Поэтому теперь нам надо исследовать, в

какое еще отношении (по сравнению с тем, которое является ведущим в «Государстве»)

Платон говорит об искусстве.

Окинув взором всю унаследованную нами философию Платона, мы замечаем, что

она представляет собой отдельные беседы и рассуждения. Нигде нет «системы» в смысле

целостно очерченного и исполненного строения, одинаково вбирающего в себя все

существенные вопросы и предметы. То же самое можно сказать о философии Аристотеля

и о всей греческой философии вообще. Самые разные вопросы имеют различные

отправные точки и уровни, совершенно по-разному развиваются и получают совершенно

разные ответы. Тем не менее в мышлении Платона прослеживается основная черта. Все

фокусируется в ведущем вопросе философии, вопросе о том, что есть сущее.97

Хотя в философии Платона и через нее начинается упрочение философского

вопрошания в школьных учениях и учебниках, нам не следует поднимаемые им вопросы

продумывать в ракурсе отдельных учебных отрывков и заголовков, характерных для

позднейших философских дисциплин. Все, что Платон говорит об истине и познавании, о

красоте и искусстве, мы не должны постигать и осмыслять в контексте позднейшего

учения о познании, в контексте логики и эстетики. Это, однако, не препятствует нам,

анализируя его размышления об искусстве, поставить вопрос о том, говорится ли в его

философии о красоте и если да, то где именно. Мы можем задаться вопросом о давно уже

привычном соотношении искусства и красоты, при условии, что оставляем открытым все,

что касается связи между ними. О «прекрасном» Платон часто говорит в своих беседах, не

поднимая при этом вопроса об искусстве. Один из его «диалогов» традиция намеренно

наделила подзаголовком ???? ??? ?????, «О прекрасном». Это беседа, которую Платон

назвал по имени участвующего в ней юноши Федра. Однако со временем она получила и

другие подзаголовки: ???? ?????, «О душе», ???? ??? ??????, «О любви» (что уже

довольно ясно свидетельствует о том, что содержание беседы нельзя определить

однозначно). Обо всем названном, то есть о прекрасном, душе и любви, действительно

говорится в этом диалоге, причем говорится не мимоходом, но говорится также, причем

весьма обстоятельно, о ?????, то есть об искусстве; говорится также, причем весьма

углубленно, о ?????, то есть о речи и языке; говорится также, причем очень существенно,

об ???????, то есть об истине; говорится также, причем очень проницательно, о ????? — о

безумии, опьянении, исступлении; наконец, причем всегда, говорится об ????? и о бытии.

Любое из перечисленного можно было бы одинаково обоснованно или

необоснованно использовать в качестве подзаголовка. Тем не менее содержание беседы не

представляет собой какой-то мешанины. Оно во всей своей широте подается весьма

своеобразно, так что во всех существенных отношениях эта беседа может притязать на

всеобъемлющую полноту. Ее нельзя, как того хотел Шлейермахер, считать самым ранним

произведением, и равным образом она не принадлежит к позднейшему периоду

творчества: она родилась в годы ???? Платонова творчества.

Принимая во внимание внутреннее величие этого произведения, мы еще меньше,

чем в беседе, посвященной «государству», можем надеяться на то, чтобы представить

Целое в сжатом единстве. Уже сделанная для удобства разбивка текста говорит о том, что

в беседе речь идет об искусстве, об истине, о красноречии, опьянении и прекрасном.

Сейчас мы проследим только то, что говорится о прекрасном в его отношении к

истинному, дабы тем самым определить, говорится ли об их разобщении и если да, то в

какой мере и каким образом.

Для правильного понимания мыслей о прекрасном решающее значение имеет

знание того контекста, в котором о нем начинается разговор. Сразу отметим: о

прекрасном говорится не в связи с вопросом об искусстве, не в четко определенном

соотношении с вопросом об истине, но в контексте изначального вопроса об отношении

человека к сущему как таковому. Однако как раз потому, что Платон размышляет о

прекрасном именно в этой области вопрошания, обнаруживается его связь с истиной и

искусством. Это видно из второй части беседы. 1) Сначала мы определим некоторые

направляющие тезисы, чтобы обозначить сферу, в которой речь идет о прекрасном. 2)

Потом необходимо пояснить сказанное о нем в пределах поставленной перед нами задачи.

3) Наконец мы зададимся вопросом о характере наличествующей здесь связи между

красотой и истиной.

К 1 пункту. Природа прекрасного обсуждается там, где дается характеристика

отношения человека к сущему как таковому. В этой связи говорится: ???? ??? ????????

???? ????? ???????? ?? ????, ? ??? ?? ????? ??? ???? ?? ???? (249 е), «всякая человеческая

душа, возносясь, усматривает сущее в его бытии, иначе она никогда не вселилась бы в это

живое существо». Итак, для того, чтобы человек мог быть вот этим плотствующим,

живым человеком, он уже должен усмотреть бытие. Почему? Что же такое человек?98

Специально об этом не говорится, но подспудно предполагается, что человек

представляет собой существо, которое имеет определенное отношение к сущему как

таковому. Однако он не мог бы быть этим существом, то есть сущее не могло бы показать

себя ему как сущее, если бы он заранее не усматривал бытия в «теории». «Душа» человека

должна именно усмотреть бытие, ибо оно не улавливается чувствами. Бытие есть то, чем

душа «питает себя», ????????. Бытие, обращенность к бытию, обеспечивает человеку

отношение к сущему.

Если бы мы не знали, что означают различие и сходство, мы никогда не могли бы

воспринять различных вещей, то есть вещей вообще. Если бы мы не знали, что значат

тождественность и противоположность, мы никогда бы не могли относиться к самим себе

как к самотождественной самости, никогда бы не были в самих себе и никогда бы не были

сами собой. Мы даже никогда не могли бы узнать, что нам противостоит и как таковое

отличается от нас самих. Если бы мы не знали, что значат порядок и закон,

упорядоченность и согласованность, мы не могли бы ничего упорядочить и построить, не

могли бы ничего наладить и удержать. Живое существо, именуемое человеком, просто не

существовало бы, в нем не царил бы исконный и превозносящийся над всем прочим взор,

обращенный к бытию.

Однако теперь необходимо рассмотреть и другое сущностное определение

человека. Так как взор, обращенный к бытию, пленен телом, бытие никогда нельзя

усмотреть в его незамутненном сиянии: оно всегда усматривается лишь в случае его

встречи с тем или иным сущим. Поэтому относительно взора человеческой души,

обращенного к бытию, имеет силу следующее высказывание: ????? ???????? ?? ???? (248

а), она «редко и с трудом усматривает сущее» как таковое. Поэтому большинству очень

трудно дается знание о бытии и поэтому же ??????? ??? ??? ????? ???? ?????????? (248 b),

«???, взор, обращенный к бытию, остается у них ??????, так, что он, этот взор, не досягает

конца, то есть всего, принадлежащего бытию». Потому они усматривают лишь

наполовину, их усмотрение сродни косоглазию. Большинство, страдая таким косоглазием,

отходит прочь, отвращается от усилий обрести чистый взор, обращенный к бытию, ???

?????????? ????? ??????? ???????, «и, отвратившись, более не питаются из бытия», а

прибегают к ????? ???????, питанию, которое приходит к ним от ????, то есть от того, что

им предлагает то