отдельные отрывки предстают в
позднейшем своде, ибо такое упорядочение отдельных фрагментов и афоризмов в рамках
классификации, восходящей к самому Ницше, произвольно и несущественно. Речь идет о
том, чтобы продумать эти отрывки в контексте подлинного вопрошания. Поэтому мы —
учитывая порядок, предложенный в данном тексте — будем перескакивать с одного места
на другое внутри того или иного раздела. Здесь в какой-то мере нам тоже не удастся12
избежать произвола, но при всем том наша главная задача остается неизменной: слушать
самого Ницше и вместе с ним, через него и, таким образом, тут же вопреки ему, но в
соотнесении со всем ходом западноевропейской философии, вопрошать о ее
единственном и общем глубочайшем деле. Такую работу можно совершать только через
ограничение, но для нас важно решить, где мы такое ограничение полагаем. Оно все равно
предполагает и требует, чтобы все то, что в этой лекции не будет рассмотрено
исчерпывающим образом, вы, взяв в руки «Волю к власти», со временем проработали
сами в ракурсе того подхода, который здесь применяется.
Созидание «главного труда».
Прием перестановки в мышлении Ницше
Метафизическую позицию Ницше можно определить двумя положениями.
Основная черта сущего как такового есть «воля к власти». Бытие есть «вечное
возвращение того же самого». Если мы в контексте нашего вопрошания основательно
проанализируем философию Ницше в ракурсе обоих положений, мы выйдем за пределы
позиции, занимаемой Ницше, а также за пределы всей существовавшей до него
философии. Однако это выхождение как раз и дает нам возможность вернуться к Ницше.
Оно должно произойти через толкование «воли к власти». План, начертанный и даже
датированный самим Ницше (17 марта 1887 года), который книжное издание кладет в
основу, имеет такой вид (XVI, 421):
ВОЛЯ К ВЛАСТИ
Опыт переоценки всех ценностей
I книга: Европейский нигилизм
II книга: Критика высших ценностей
III книга: Принцип утверждения новых ценностей
IV книга: Воспитание и дисциплина
В своем вопрошании мы тотчас обращаемся к третьей книге и на ней
останавливаемся. Уже один ее заголовок, «Принцип утверждения новых ценностей»,
показывает, что здесь должно найти свое выражение нечто основополагающее и
созидающее.
Мы видим, что в философии Ницше придает большое значение утверждению
ценностей, точнее говоря, полаганию высшей ценности, в соответствии с которой и через
которую решается, каким должно быть все сущее. Высшая ценность представляет собой
нечто, от чего должно зависеть все сущее, поскольку оно призвано быть таковым.
Поэтому «новое» полагание ценности будет утверждать по отношению к старому и
устаревшему некую иную ценность, которая в будущем должна стать определяющей. В
этой связи вторая книга посвящается критике прежних высших ценностей, причем
подразумевается религия, а именно религия христианская, а также мораль и философия.
Здесь Ницше часто говорит и пишет неоднозначно и двусмысленно, ибо сами религия,
мораль и философия не являются высшими ценностями, но представляют собой основной
способ их утверждения и осуществления. Только поэтому опосредованно они сами
воспринимаются и утверждаются как «высшие ценности».
Критиковать прежние высшие ценности значит не просто опровергать их как
неистинные, а обнаруживать их возникновение из тех положений, которые должны
утверждать именно то, что отвергается вновь утвержденными ценностями. Поэтому
критиковать прежние высшие ценности значит выявлять сомнительное происхождение
совершавшегося полагания ценностей и тем самым — сомнительность самих ценностей.
Этой критике, содержащейся во второй книге, в первой предпосылается описание
европейского нигилизма. В соответствии с этим задуманная работа должна начаться с
обстоятельного изображения этого основного явления западноевропейской истории13
(нигилизма), значение которого впервые с такой остротой уловил Ницше. Для Ницше
нигилизм — не какое-то мировоззрение, которое где-то и когда-то заявляет о себе, а
основная особенность совершающегося в западноевропейской истории. Там и только там,
где нигилизм предстает не как учение или призыв, но как мнимая противоположность
себе самому, он и оказывает свое воздействие. Нигилизм говорит об одном: высшие
ценности обесцениваются. Это значит, что все, что в христианстве, в морали со времен
поздней античности, в философии со времен Платона утверждалось как некие задающие
норму положения и законы, утрачивает свою обязательную силу, то есть — как это всегда
получается для Ницше — свою творческую силу. Для Ницше нигилизм никогда не
предстает как всего лишь факт именно его эпохи или только XIX века. Нигилизм
начинается уже в дохристианские века и в XX веке не заканчивается. Это историческое
событие распространится и на ближайшие столетия, причем там и именно там, где ему
начнут сопротивляться. Однако для Ницше нигилизм никогда не является лишь распадом,
обесценением и разрушением, но также представляет собой основной способ того
исторического движения, которое ни в коей мере не исключает некоего творческого
взлета, но, напротив, взывает к нему и содействует его появлению. «Разложение»,
«физиологическое вырождение» и тому подобное — не причины нигилизма, а его
следствия, и поэтому его нельзя одолеть одним лишь упразднением таких состояний. Его
преодоление лишь замедляется, когда сопротивление ему обращается не на него самого, а
только на причиненный им ущерб и упразднение этого ущерба. Требуются очень глубокие
знания и еще более глубокая серьезность подхода, чтобы понять то, что Ницше называет
нигилизмом.
Будучи неотъемлемой частью этого движения западноевропейской истории и
предполагая неизбежную критику прежнего утверждения ценностей, новое их
утверждение с необходимостью оказывается пере-оценкой всех ценностей. Поэтому
подзаголовок, который на последнем этапе ницшевской философии становится заглавием,
обозначает всеобщий характер противоборствующего нигилизму движения внутри самого
нигилизма. Никакое историческое движение не может, так сказать, выпрыгнуть из
истории и начаться совершенно самостоятельно. Оно становится тем историчнее, то есть
тем исконнее утверждает историю, чем раньше преодолевает предшествующее ему в
самой его основе, поскольку создает там новый порядок. Великий опыт истории
нигилизма ныне сводится к тому, что всякое полагание ценностей остается бессильным,
если недостает соответствующей позиции оценивания и соответствующего способа
мышления. По существу, всякое утверждение ценностей должно не просто раскрывать
свои возможности, чтобы вообще стать «понятным»: оно одновременно должно
воспитывать тех, кто сумеет связать с новым утверждением новую позицию, чтобы нести
это утверждение в будущее. Должны воспитываться новые потребности и притязания. На
это уходит основная часть времени, которое история дает народам. Великие эпохи, будучи
великими, наступают очень редко и длятся очень недолго, равно как величайшие времена
в жизни отдельного человека приходятся на редкие мгновения. Новое утверждение
ценностей вбирает в себя создание и укрепление тех потребностей и требований, которые
соответствуют этим новым ценностям. Поэтому в четвертой книге работа завершается
«воспитанием и дисциплиной».
Равным образом основной опыт, получаемый из истории утверждения ценностей,
заключается в постижении того, что даже утверждение высших ценностей происходит не
сразу, что никогда вечная истина не появляется на небе за одну ночь и нет такого народа в
истории, которому когда-либо его истина, как говорится, просто упала в подол. Согласно
Ницше все, кто утверждает высшие ценности, все, кто поистине созидает, и, прежде всего,
новые философы, должны быть людьми испытующими; они должны идти своей дорогой и
пролагать новые пути, зная, что у них нет ясной истины. Впрочем, из такого знания ни в
коем случае не следует, что свои понятия они считают только фишками, которые можно
менять на какие-то другие; из этого следует как раз обратное: строгость и непреложность14
мышления должны постигать свою укорененность в самих делах, неведомых прежней
философии, ибо только в результате этого появляется возможность противоборства
основных позиций и разбирательство становится действительным разбирательством и тем
самым — действительным источником истины. Новые мыслители должны быть
испытующими, то есть они должны, вопрошая, поверять само сущее его бытием и
истиной и подвергать его испытанию. Поэтому, когда Ницше в подзаголовке к своему
труду пишет об «опыте» переоценки всех ценностей, он употребляет это слово не для
того, чтобы подчеркнуть свою скромность и намекнуть на то, что написанное им еще не
совершенно: речь идет не об «эссе» в литературном смысле, а о ясном понимании позиции
нового вопрошания, рождающегося из противоборства нигилизму. «Мы испытуем
истину! Быть может, от этого человечество погибнет! Что ж, пусть так!» (XII, 410).
«Но мы, новые философы, мы не только начинаем с изображения действительной
иерархии и ценностных различий среди людей, но как раз хотим противостать
взаимоуподоблению и уравниванию: мы учим всяческой разобщенности, мы разверзаем
доселе невиданные пропасти, мы хотим, чтобы человек стал злым как никогда прежде.
Пока что мы и сами живем как чужие и потаенные друг для друга. Нам придется по
многим причинам быть отшельниками и даже носить маски — и потому мы не слишком
годимся для поисков равных себе. Мы будем жить одиноко и, пожалуй, изведаем мучения
всех семи одиночеств. Если же мы случайно встретимся, готов побиться об заклад, что мы
не узнаем или обманем друг друга» («Der Wille zur Macht», 988).
Прием, к которому прибегает Ницше, его способ утверждения новых ценностей
заключается в постоянном переиначивании. У нас еще будет достаточно поводов более
основательно разобраться в этом приеме, а пока для ясности приведем лишь два примера.
Шопенгауэр видит в искусстве «успокоительное средство» для жизни, видит нечто такое,
что утешает жизнь в ее убожестве и страдании, усмиряет волю, которая своим напором
как раз и усугубляет всю бедственность существования. Ницше переиначивает сказанное
и говорит, что искусство — это «стимулятор» жизни, оно является чем-то таким, что
вселяет задор в эту жизнь и придает ей большую силу. «То, что вечно для жизни, влечет к
вечной жизни…» (XIV, 370). Таким образом, «стимулятор» предстает как явная
полярность «успокоительному».
Второй пример. На вопрос, что есть истина, Ницше отвечает: «Истина есть вид
заблуждения, без которого не мог бы существовать определенный род живых существ.
Ценность для жизни является последним основанием» («Der Wille zur Macht», n. 493).
«Истина: в моем мышлении это не обязательно означает противоположность
заблуждению — в принципиально важных случаях это просто взаимоотношение
различных заблуждений» («Der Wille zur Macht», n. 535). Правда, было бы слишком
поверхностно после таких слов заявлять о том, что для Ницше истинно все, что является
заблуждением. Слова о том, что истина есть заблуждение, а заблуждение есть истина,
можно понять только с учетом его принципиальной позиции по отношению ко всей
западноевропейской философии начиная с Платона. Если мы это поняли, такие слова
звучат уже не так странно. Стремление к переиначиванию у Ницше иногда превращается
в осознанную страсть, которая, быть может, даже оборачивается некоторой нехваткой
вкуса. Поговорка «хорошо смеется тот, кто смеется последним», превращается в «и кто
сегодня смеется хорошо, смеется последним» (VIII, 67). Фраза «не видевшие и
уверовавшие» превращается в «увидевшие и не уверовавшие». Он называет это «первой
добродетелью постигающего», «величайшим искусителем» которого является
«видимость» (XII, 241).
Для того, чтобы легко выявить используемый им прием перевертывания, не
обязательно слишком глубоко погружаться в саму его мысль. Отыскивая образы,
характерные для такого приема, методу Ницше и тем самым всей его философии бросали
такой принципиальный упрек: переиначивание — это просто отрицание, а упразднение
прежнего порядка ценностей еще не приводит к возникновению нового. Бросая такие15
упреки, всегда неплохо хотя бы предположить, что предусмотрительный философ
вообще-то и сам, наверное, был достаточно проницательным, чтобы это предвидеть.
Ницше не только считал, что благодаря такому пре-вращению возникает новый порядок
ценностей: он ясно сказал, что благодаря этому такой порядок возникает «сам собой». Он
говорит: «Если таким образом пала тирания прежних ценностей, если мы упразднили так
называемый „истинный мир», тогда новый миропорядок должен сложиться сам собой».
Итак, новое само возникает в результате простого упразднения! Можем ли мы считать,
что Ницше думал именно так, или упразднение и переиначивание все-таки означают
