должна непрестанно питаться от какого-то избытка. Но где находится его источник?
«Мы настаиваем, что мир как силу нельзя мыслить безграничным — мы запрещаем себе
думать о бесконечной силе как о понятии, которое несовместимо с понятием „силы»» (94).
Итак, Ницше просто утверждает идею конечности силы как таковой? Это
положение он называет также «верой» (XII, 94: «Der Wille zur Macht», n. 1065). На чем151
основывается эта «вера» в принципиальную конечность силы? Ницше говорит:
бесконечность «несовместима с понятием „силы»». Это означает, что «сила» по своей
сущности есть нечто прочное и определенное и, следовательно, необходимое и
ограниченное. «Нечто не-устойчивое как сила, нечто колеблющееся для нас совершенно
немыслимо» (n. 104). Следовательно, положение о принципиальной конечности силы —
не слепая «вера» в смысле необоснованного принятия, а признание-истинным (Fur-wahrhalten) на основе истины знания о правильном понятии силы, то есть на основе ее
мыслимости. Однако Ницше не говорит и не спрашивает о том, какой вид имеет
мышление этого сущностного понятия, равно как не говорит и не спрашивает о том,
может ли вообще (и если да, то каким образом) мышление и мыслимость выступать
судьей по отношению к сущности сущего. Но, может быть, ему и не надо спрашивать о
чем-то таком, потому что вся философия до него также никогда не спрашивала о
подобном. Правда, это не столько оправдание, сколько извинение. Однако для начала речь
идет о том, чтобы правильно понять мысль Ницше.
4. Каково внутреннее следствие того, что сила оказывается принципиально
конечной? Так как сущность мира — сила, а она принципиально конечна, сам мир в целом
оказывается конечным, а именно — конечным в смысле жесткого ограничения,
проистекающего из сущего как такового. Конечность мира основывается не на том, что он
наталкивается на что-то иное, чем он сам не является, и тем самым ограничивается в своей
протяженности: конечность мира проистекает из самого мира. Мировая сила не
претерпевает ни уменьшения, ни увеличения:
«Мера вселенской силы (All-Kraft) определена — ничего от „бесконечного»:
остережемся таких излишеств понятия!» (n. 90).
5. Но не приводит ли конечность сущего в целом к ограничению его способности к
длительности, да и самой длительности? Отсутствие уменьшения и увеличения
вселенской силы не означает «никакого бездействия» (n. 100), но предполагает
непрестанное «становление»; не существует равновесия силы.
«Если когда-либо удалось бы достичь равновесия силы, тогда оно и продолжалось
бы: следовательно, оно никогда не наступало» (n. 103).
Здесь «становление» надо понимать в самом широком смысле как изменение или
(для пущей осторожности) как чередование; в этом смысле становлением является и
исчезновение; здесь становление не означает возникновения или даже развития и
прогресса.
6. Из конечности мира с необходимостью проистекает его обозримость. Для нас,
однако, сущее в целом необозримо и, следовательно, бесконечно. Как определяет Ницше
это соотношение принципиальной конечности и такой бесконечности? На ответе, который
он дает на этот вопрос, нам надо тем более заострить наше внимание, что нередко Ницше
не так ясно говорит о «бесконечности» мира и тем самым складывается впечатление, что
он отрицает свое осново-положение о его принципиальной конечности. Бесконечность
действий и явлений не противоречит принципиальной конечности сущего. В данном
случае «бесконечное» означает «неизмеримое», то есть неисчисляемое с практической
точки зрения.
«Число положений, изменений, сочетаний и развитии этой силы хотя и чудовищно
велико и практически „неизмеримо», однако в любом случае оно вполне определенно и не
бесконечно» (n. 90).
Поэтому если в другом месте (n. 97) Ницше отвергает возможность «бесчисленных
состояний» и тем самым настаивает на их исчисляемости, это означает, что определенная
мировая сила «имеет лишь некое „число» возможных свойств» (п. 92). С невозможностью
этого бесконечного количества, наверное, вполне согласуется действительная
(практическая) неисчисляемость.
7. Где находится эта вселенская сила как конечный мир? В каком пространстве?
Что такое пространство? Ницше считает, что признание «бесконечного пространства»152
«ложно», (n. 97). Пространство имеет пределы и, будучи ограниченным, представляет
собой лишь «субъективную форму», как и представление о «материи» (n. 98).
«Пространство возникает лишь благодаря допущению существования пустого
пространства. Его не существует. Все есть сила» (n. 98).
Поэтому пространство представляет собой некую воображаемую конструкцию и
как таковое является порождением самой силы и ее отношений. Ницше не говорит о том,
какие силы и их отношения создают пространство, то есть приводят к само-образованию
представления о нем, и как это происходит. Положение о том, что «пространство
возникает лишь благодаря допущению существования пустого пространства», звучит
сомнительно, так как в представлении о «пустом пространстве» уже мыслится
пространство и поэтому представление о нем не может возникнуть из этого; тем не менее
этим замечанием Ницше напал на след одной существенно важной, но не продуманной им
и не отработанной связи. Речь идет о принципиально важном явлении «пустоты», которое
не связано только с пространством и не обязательно связано с ним, равно как и со
временем, поскольку последнее осмысляется в контексте унаследованного понятия о нем.
«Пустоту» могла бы вобрать в себя сущность бытия. На это стоит только намекнуть,
чтобы показать, что, несмотря на кажущуюся бессмыслицу, замечание Ницше о
возникновении пространства имеет смысл, если предположить, что пространство
происходит из сущности мира.
8. Как обстоят дела со временем, которое обычно связывают с пространством? В
отличие от воображаемого характера пространства время действительно и к тому же, в
отличие от ограниченного пространства, оно безгранично, бесконечно.
«Но, пожалуй, время, в котором вселенная пробует свою силу, бесконечно, то есть
сила вечно одна и та же и вечно деятельна» (n. 90).
В записи под номером 103 Ницше говорит о «течении бесконечного времени». Мы
уже знакомы с образом, о котором упоминается в 114 записи,— «вечные песочные часы
бытия». Приблизительно в период возникновения этих записей, касающихся учения о
вечном возвращении, Ницше однажды сказал вполне определенно:
«Действительному течению вещей должно соответствовать и действительное
время» (XII, n. 59).
Это действительное, бесконечное время он понимает как «вечность». Его
размышления о пространстве и времени, рассмотренные в целом, очень скудны, а
немногие мысли о времени, которые почти не выходят за рамки традиционных
представлений, довольно скачкообразны: самое безошибочное доказательство того, что
для него оставались закрытыми как вопрос о времени, взятый в соотношении с развитием
ведущего вопроса метафизики, так и, следовательно, сам этот вопрос в смысле его более
глубокого происхождения. В ранней, очень важной статье «Об истине и лжи во
внеморальном смысле» (лето 1873 года) Ницше, еще совсем в духе Шопенгауэра, пишет о
том, что представления о времени и пространстве «мы производим в себе и из себя в силу
той необходимости, с которой паук плетет паутину» (X, 202).
Время тоже представляется субъективно и даже определяется как «свойство
пространства» («Der Wille zur Macht», n. 862).
9. Все эти характеристики мира, которые только, так сказать, нанизываются друг на
друга (сила, конечность, непрестанное становление, неисчислимость явлений,
ограниченность пространства, бесконечность времени) теперь необходимо осмыслить в
совокупности и в ретроспективном порядке в соотнесении с тем главным определением,
которым Ницше определяет «общий характер мира». Оно помогает нам обрести основу
для окончательного истолкования мира, которое, по-видимому, дается в десятой записи.
При этом мы учитываем и то положение Ницше, которое содержится в важном 109
отрывке из «Веселой науки» (написанном приблизительно в это же время):
«Общий характер мира, напротив, извечно хаотичен».
Это основополагающее представление о сущем в целом как о хаосе, которое для153
Ницше было ведущим еще до учения о возвращении, имеет двоякое значение. Во-первых,
тем самым ведущее представление о непрестанно становящемся выдерживается в смысле
обычного представления о ????? ???, вечном течении вещей, представления, которое и
Ницше вместе с расхожей традицией ошибочно возводит к Гераклиту; было бы
правильнее назвать его псевдо-гераклитовым. Во-вторых, благодаря ведущему
представлению «хаоса» непрестанно становящееся мыслится как самодовлеющее и не
выводится как некое многое из «единого», как бы последнее ни мыслилось: как творец
или зодчий, дух или праматерия. Таким образом, «хаос» выступает как то представление о
сущем в целом, в соответствии с которым оно как необходимое становление наделяется
многообразием, причем так, что «единство» и «форма» изначально исключаются. Такое
исключение, по-видимому, предстает как основная особенность в представлении о хаосе,
поскольку оно должно простираться на все, что так или иначе предполагает привнесение
человеческого вида в целое мира.
Насколько сильно Ницше стремится отъединить свое понятие о хаосе от
представления о какой попало, случайной неразберихи и всеобщего мирового месива,
настолько слабо он освобождается от унаследованного представления о хаосе как о чем-то
лишенном порядка и законов. Здесь, причем параллельно с прочими существенно
важными и ведущими понятиями, определяющий опыт уже оказывается под завесой.
Хаос, ????, ????? означает зияние, зияющее, разверзающееся. Мы понимаем ???? в
теснейшей связи с изначальным толкованием сущности истины (???????) как
раскрывающейся бездны (ср. «Теогонию» Гесиода). Для Ницше представление о мировом
целом как «хаосе» должно воспрепятствовать «очеловечению» сущего в его целом.
Очеловечение — это и нравственное объяснение мира со ссылкой на решение творца, и
связанное с этим технического его объяснение со ссылкой на деятельность великого
ремесленника (демиурга). Кроме того, очеловечение — это всяческое привнесение в
«мир» порядка, членения, красоты, мудрости. Все это — «эстетические человечности».
Очеловечение мира происходит и тогда, когда мы приписываем сущему «разум» и
говорим, что все в мире совершается разумно, говорим вплоть до признания тезиса
Гегеля, который, правда, означает нечто большее, чем то, что в нем может вычитать
обычный ум: «Все разумное действительно и все действительное разумно» (предисловие
к «Основам философии права»). Однако даже тогда, когда мы в качестве мирового начала
утверждаем неразумность, мы опять-таки очеловечиваем мир. Так же мало в сущем
присутствует и инстинкт самосохранения.
«Приписывать бытию [имеется в виду сущее в целом] „инстинкт самосохранения»!
Какое безумие! «Стремление» атома «от удовольствия и неудовольствия»»! (XII, n. 101).
Также и представление о том, что сущее совершает свое движение по каким-то
«законам», является результатом морально-юридического мышления и потому здесь тоже
совершается очеловечение. В сущем нет и «целей», «устремлений», «замыслов», но когда
нет целей, нет и бесцельного, нет «случая».
«Остережемся верить в том, что вселенная стремится достичь определенных форм,
что она хочет стать красивее, совершеннее, сложнее! Все это очеловечение! Анархия,
отвратительное, форма — все это неуместные понятия. Для механики нет ничего
несовершенного» (XII, 111).
Наконец, представление об общем характере мира как об «организме» тоже
невозможно и не только потому, что оно, будучи особым образованием, занимает место
целого, не только потому, что организм истолковывается человеком согласно его
человеческим представлениям, но и, прежде всего, потому, что организм всегда с
необходимостью нуждается в чем-то таком, что не есть он сам, что находится вне его и
что его поддерживает и питает. Но что может находиться вне мирового целого, понятого в
данном случае как «организм»?
«Допущение, что вселенная есть организм, противоречит сущности органического»
(XII, n. 93; «Die frohliche Wissenschaft», n. 109).154
О том, сколь важно было для Ницше устранить из наброска природы сущего в
целом перечисленные виды его очеловечения, сколь неповторимо определяющим остается
для него ведущее представление о мире как хаосе, лучше всего свидетельствует фраза,
постоянно повторяющаяся в записях о вечном возвращении: «остережемся», то есть не
станем привносить в сущее самих себя, свое расхожее представление о нас самих,
способность нас самих. Важный отрывок из «Веселой науки», из которого мы взяли
приведенный тезис о всеобщем характере мира как хаосе, Ницше даже намеренно
озаглавил как «Остережемся!» (n. 109). Поскольку такие виды очеловечения
одновременно затрагивают почти все представления, с помощью которых основа мира
осмысляется как нравственный Бог-Творец, очеловечение представляет собой и некое
обожествление, а представления о мудрости,
