случае представлять и преподносить целое различным, но
все-таки единым способом. То, что это действительно так, однозначно подтверждается
тщательной перепроверкой. Нет никаких признаков того, что основная мысль о вечном
возвращении отходит на второй план.
Более важное, что дает рассмотрение этих планов, заключается в следующем:
разнообразные места, которые мысль о вечном возвращении должна занимать в структуре
«философии будущего», намекают на сущность самой мысли. Эта мысль должна не
только в каждом случае осмысляться в контексте творческого мгновения принимающего
решение индивида: принадлежа самой жизни, она представляет собой историческое
решение — кризис.
Анализируя эти планы, мы, прежде всего, постараемся выяснить, в какой мере и
как в них проявляется мысль о возвращении.
План под номером 1, записанный на 413 странице XVI тома, не принадлежит
занимаемому месту, он восходит к 1882 году и вполне согласуется с кругом мыслей,
представленных в «Веселой науке». Только вместе с планом под номером 2 начинаются
планы и наброски, относящиеся к 1884—1885 годам, то есть к тому времени, когда Ницше
недвусмысленно, и прежде всего в письмах, не раз говорит о построении своей
«философии», о том главном строении, по отношению к которому «Заратустра» должен
стать преддверием. В это время план главного произведения наполняется жизнью, но нет
никакого намека на произведение под заголовком «Воля к власти». Напротив, звучат
следующие заголовки: «Вечное возвращение» (1884 г.) — в трех различных планах того
же года; «Полдень и вечность. Философия вечного возвращения» (1884 г.); «Философия
вечного возвращения» (1884 г.) — здесь последний подзаголовок становится заглавием.
И напротив, к 1885 году относится запись: «Воля к власти. Опыт толкования всего
происходящего». В предисловии речь должна идти «об угрожающей „бессмыслице» и о
«проблеме пессимизма». Тем самым весь план, в котором о вечном возвращении как
таковом ничего не говорится, тем не менее воспринимается в свете этой мысли, и мы
тотчас в этом убедимся, как только рассмотрим «сферу» учения о возвращении. Из этого
плана явствует лишь одно: вопрос о воле к власти включается в философию вечного
возвращения. Мысль о возвращении предваряет всякую другую, о ней говорится в
предисловии, потому что она пронизывает все остальное.
Однако уже в плане под номером 2, относящемся к 1884 году, когда для Ницше,
вероятно, мысль о воле к власти как всеобщей особенности всего сущего, вероятно, стала
совершенно ясной, содержится важное указание на взаимосвязь воли к власти и вечного183
возвращения. Вершиной этого плана является 5 пункт, озаглавленный как «Учение о
вечном возвращении как молот в руке могущественнейшего человека». Там, где
осмысляется, то есть вбирается в себя эта мысль мыслей, она приводит мыслящего к
принятию высших решений, так что он вырастает за пределы самого себя, то есть
начинает властвовать над собой и желает себя самого: он есть как воля к власти.
Для того чтобы задуманную таким образом философию претворить в главное
произведение, теперь все совершающееся истолковывается как воля к власти. Этот ход
мыслей принципиально важен, и в ближайшие годы он становится для Ницше тем
средоточием, которое само определяет все сущее. Учение о вечном возвращении
нисколько не упраздняется и не умаляется в своем значении: напротив, оно возносится на
вершину благодаря тому, что Ницше «через истолкование всего совершающегося» хочет
как можно основательнее со всех сторон укрепить свое главное строение. К 1885 году
относятся также записи (XVI, 415), в которых ясно говорится о том, что он понимает под
волей к власти, выходящей теперь на передний план работы: «Воля к власти — последний
факт, к которому мы нисходим».
Достаточно поразмыслить над сказанным, а затем вспомнить о том, что такое
вечное возвращение, и мы увидим, что здесь речь идет о совершенно ином (в
неоднозначном смысле). Вечное возвращение — не последний факт, а «мысль мыслей».
Воля к власти — не мысль, а «последний факт», и последнее не может вытеснить или
заменить первое. Возникает решающий, самим Ницше уже не задававшийся вопрос: что
сокрыто за этим различием между вечным возвращением как «тяжелейшей мыслью» и
волей к власти как «последним фактом»? Пока мы не обратим свой вопрошающий взор
назад к этой основополагающей сфере, мы не пойдем дальше одних только слов и
завязнем во внешнем рассмотрении ницшевского мышления.
Тем не менее аналитическая проверка планов, относящихся к 1884 и 1885 годам,
ясно показывает: философия, которую Ницше планирует представить в целом, есть
философия вечного возвращения, и для того, чтобы придать ей форму, необходимо
истолковать все совершающееся как волю к власти. Чем больше Ницше вдумывается в
общее изложение своей философии, тем более настоятельным для его главной задачи
становится истолкование всего совершающегося как воли к власти. Поэтому выражение
«воля к власти» становится заглавием задуманного главного произведения. И все же целое
остается движимым и насквозь определяемым мыслью о вечном возвращении, и это
настолько ясно, что почти боишься специально на это указывать.
План 1886 года озаглавлен как «Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей».
Подзаголовок говорит о том, что должно совершить размышление над волей к власти:
переоценку всех ценностей. Под ценностью Ницше понимает то, что является условием
жизни, то есть ее возрастания. Переоценка всех ценностей означает полагание нового
условия для жизни, для сущего в целом, того условия, благодаря которому жизнь снова
влечется к себе самой, то есть устремляется выше себя и только таким образом становится
возможной в своей истинной сущности. Переоценка есть не что иное, как то, что должна
совершить величайшая тяжесть, мысль о вечном возвращении. Поэтому подзаголовок,
показывающий, как широко воля укореняется во власти, мог бы звучать и так, как он
звучал в 1884 году: «Философия вечного возвращения» (XVI, 414; n. 5).
Словно для того, чтобы полностью подтвердить правильность нашего
истолкования, план 1884 года (XVI, 415; n. 6) озаглавлен так: «Философия вечного
возвращения. Опыт переоценки всех ценностей». В плане 1886 года дается деление на
четыре книги, которое, несмотря на все изменения, сохранится до конца 1888 года. Теперь
мы обратимся только к I и IV книгам, которые обнимают целое. В первой книге
(«Опасность опасностей») вопрос снова обращен к грозящей «бессмыслице», мы также
можем сказать, что он обращен к тому факту, что все вещи утрачивают свой вес.
Неотложным становится вопрос о возможности привнести в сущее новую тяжесть.
«Опасность опасностей» надо изгнать «мыслью мыслей». Четвертая книга названа184
«Молот». Даже если бы мы не знали, что означает это слово, мы вполне могли бы уяснить
его смысл из плана за номером 2 от 1884 года (XVI, 414); здесь упоминается последний,
уже приводившийся отрывок: «Учение о вечном возвращении как молот в руках
могущественнейшего человека». Итак, вместо заголовка четвертой книги («Молот»)
могло бы стоять: «Учение о вечном возвращении» (ср. пояснение к четвертой книге; XVI,
420).
Планы главного произведения, относящиеся к следующему, 1887 году, и началу
1888 года, свидетельствуют о совершенно едином строении. Это время, когда
мыслительная работа Ницше в направлении воли к власти достигает апогея. Как в эту
пору обстоят дела с учением о возвращении? Оно каждый раз появляется в четвертой и
последней книге планов. То, что здесь предстает как последнее в изложении, является
первым по существу дела и связующей основе, тем первым, которое все пронизывает
собою от начала до конца, и поэтому с точки зрения изложения оно только в конце может
раскрыться во всей полноте своей истины. Однако нахождение в конце указывает и на
другое, на то, что «учение» не есть «теория», что его нельзя использовать как какую-то
гипотезу происхождения мира в научных разъяснениях: осмысление этой мысли полностью преображает жизнь и тем самым полагает новые масштабы воспитания.
С учетом такого характера мысли о возвращении, предполагающей отстранение и
принятие решения, понимается и заголовок четвертой книги в отдельных планах этой
поры. «Дисциплина и воспитание» — так гласит заголовок в плане от 17 марта 1887 года,
который издатели записей Ницше восприняли как основу его главного произведения. В
следующем плане, относящемся к лету 1887 года, заглавие четвертой книги выглядит так:
«Победители и побежденные (Предсказание)». Затем в позднейшем плане соответствующий заголовок гласит: «Победитель и побежденный».
Если не слишком вникать в написанное, то можно сказать, что в этих заголовках
ничего не говорится о вечном возвращении. Однако не надо знать слишком много об этой
мысли, чтобы, прочитав эти заголовки, не вспомнить сразу же о том, что данная
тяжелейшая мысль ставит перед выбором: или мы отвергаем жизнь в ее внутреннем
разладе, бежим от нее и тем самым сами бросаем себя под ее колеса и, следовательно,
становимся побежденными, или принимаем ее и становимся победителями. Добавление
(«Предсказание») ясно указывает на учение о возвращении (1884, XVI, 413). Кроме того, в
более подробном изложении плана от 17 марта 1887 года (конец 1887 года; XVI, 424) в
качестве первого заголовка четвертой книги сделана вполне ясная надпись: «Вечное
возвращение». В качестве последующих разделов приводятся «Большая политика» и
«Жизненные рецепты для нас». Однако самое яркое доказательство того, что в период
главенства воли к власти учение о возвращении продолжало оставаться в средоточии
целого, заключается в том, что четвертая книга задумана как одерживающее победу
противопоставление первой, в которой речь идет о европейском нигилизме и его
происхождении.
Нигилизм представляет собой событие, в котором все вещи утрачивают свою
весомость, являет собой факт отсутствия тяжести. Однако это отсутствие как таковое
только тогда становится ощутимым и зримым, когда оно выявляется в вопрошании о
новой тяжести. С этой точки зрения продумывание мысли о вечном возвращении как
непрестанное вопрошание в ракурсе принимаемого решения представляет собой
завершение нигилизма. Такое продумывание кладет конец замалчиванию и
ретушированию этого события, но делает это так, что само становится переходом к
новому определению величайшей тяжести. Поэтому учение о вечном возвращении — это
«критическая» точка, точка разделения между эпохой, лишившейся весомости, и эпохой,
взыскующей нового веса. Оно есть подлинный кризис. Этой мыслью проникнуты
соображения, относящиеся к планам той поры, когда акцент делается на «волю к власти»
(XVI, 422): «Учение о вечном возвращении: как его [нигилизма] завершение, как кризис».
Кроме того, несмотря на некоторые изменения, тот же самый настрой однозначно185
проявляется и в планах, относящихся к весне и лету 1888 года, последнего творческого
года Ницше, поскольку каждый раз мысль о вечном возвращении становится вершиной
плана. Заголовки последней части меняются: «Обратившиеся. Их молот „Учение о вечном
возвращении»» (425); «Освобождение от неопределенности» (426); «Искусство
врачевания будущего» (427). Для Ницше «искусство врачевания» представляет собой
ценность как «искусство», то есть условие, утвержденное волею к власти, а именно
условие «возрастания жизни». «Искусство врачевания будущего» есть то условие,
которое впредь определяет сущее в целом как тяжесть. Для того чтобы осуществить это
условие, прежде всего необходимо, чтобы здесь был «более сильный вид человека».
В последних планах, относящихся к осени 1888 года, снова исчезает главный
заголовок «Воля к власти», уступая место тому, что прежде было подзаголовком,—
«Переоценка всех ценностей». Здесь заголовки четвертой книги таковы: «Освобождение
от нигилизма»; «Dionysos. Философия вечного возвращения»; «Dionysos philosophos»;
«Dionysos. Философия вечного возвращения».
На первый взгляд только внешний пересмотр планов нацелен на выяснение
вопроса: какое место в структуре задуманного Ницше сообщения о его философии
занимает изложение мысли о возвращении?
Если это учение есть «кризис», оно должно предполагать два противоположных
направления. Во-первых, о нем надо сообщать тогда, когда встает вопрос о тяжести как
вопрос об исчезновении всех прежних видов весомости. Во-вторых, это учение надо
раскрывать тогда, когда в сущее полагается сама новая тяжесть.
Издатели ницшевских
