работ, относящихся ко времени после написания
«Заратустры» и до конца творчества, оказались правыми в том смысле, что в составленной
ими книге «Воля к власти» распределили по двум местам все отрывки, касающиеся
учения о возвращении. Во-первых, они поместили их в первой книге, озаглавленной как
«Европейский нигилизм» (I глава, 4: «Кризис: Нигилизм и мысль о возвращении», nn. 55 и
56 (XV, 181-187) и, во-вторых, в четвертой книге, озаглавленной как «Дисциплина и
воспитание», в конце всего «произведения»: «Вечное возвращение», nn. 1053-1067 (XVI,
393-402). Правда, для такого распределения в набросках Ницше есть ясные указания.
Обсуждающийся в первой книге вопрос о нигилизме и вечном возвращении требует
особого рассмотрения, и поэтому теперь мы коснемся лишь того, что представлено в
четвертой книге, а именно направляющего вопроса о том, насколько в записях 1884—1888
годов просматривается дальнейшее раскрытие учения и в каком отношении.
Если мы в общих чертах сравним эти отрывки с отрывками, относящимися ко
времени написания «Веселой науки» (XII), а также с тем, что сказано об учении в
«Заратустре», возникнет впечатление, что ничего больше не менялось. Мы обнаруживаем
те же самые размышления: как в направлении «доказательств» учения, так и в
направлении его «воздействия». Однако если мы присмотримся внимательнее и
припомним, что эти записи относятся к тому времени, когда Ницше стремится вновь и
вновь продумать свою философию как целое и придать ей определенную форму, тогда
перед нами предстанет совсем иная картина. Однако предварительное условие для того,
чтобы это увидеть, заключается в том, что мы не просто принимаем имеющееся в
сегодняшней публикации расположение пятнадцати отрывков, а для начала выстраиваем
их в хронологическом порядке. В том подборе, который мы имеем на данный момент, эти
отрывки представляют собой беспорядочное нагромождение: первый отрывок относится к
1884 году, последний, который в то же время завершает все произведение,— к 1885 году,
в то время как прямо перед ним стоит более поздний, относящийся к последнему, 1888
году. Прежде всего необходимо расположить записи в хронологическом порядке. К 1884
году принадлежат следующие номера: 1053, 1056, 1059, 1060; к 1885 году- 1055, 1062,
1064, 1067; к 1885-1886 годам принадлежит отрывок под номером 1054, к 1886-1887 годам
— отрывок под номером 1063; к 1887—1888 годам — отрывки под номерами 1061 и 1065;
к 1888 году — отрывок под номером 1066; с периодом с 1884 по 1888 годы нельзя ничего186
соотнести наверняка, однако если судить по рукописи, то, вероятно, отрывки под
номерами 1057 и 1058 относятся к 1884— 1885 годам.
Так как, осуществляя собственное критическое истолкование основной мысли
Ницше, нам придется вернуться к его последним высказываниям, более обстоятельное
ознакомление с названными отрывками мы откладываем до той самой поры. Сейчас надо
упомянуть только об одном существенном обстоятельстве. Ницше яснее, чем прежде,
говорит о «предпосылках» учения о возвращении, а именно о предпосылках
«теоретических» и «практических». Поначалу это удивляет, так как если учение о вечном
возвращении является основным учением, определяющим все остальное, то само оно
больше не может иметь никаких предпосылок. Наоборот, оно, со своей стороны, должно
быть предпосылкой всякой дальнейшей мысли. Или, быть может, прибегая к таким
оборотам речи, Ницше хочет сказать, что он хотя и не отказывается от учения о
возвращении, но уже не придает ему основополагающего значения и отводит ему
второстепенное место? Ответить на этот вопрос можно только в том случае, если мы
знаем, что для Ницше означают эти «предпосылки». Он не говорит об этом напрямую,
однако из намеков и общего направления его мышления однозначно следует, что волю к
власти он понимает как общее состояние всего сущего. Теперь мысль о возвращении
определенно продумывается с точки зрения воли к власти. Исходя из этого, можно
решить, что мысль о вечном возвращении сводится к воле к власти, однако такое решение
было бы слишком поспешным и поверхностным.
Но даже если бы дело обстояло именно так, если бы воля к власти была
предпосылкой вечного возвращения того же самого, тогда отсюда не следовало бы, что
воля к власти исключает учение о вечном возвращении, так как они якобы несовместимы.
Отсюда следовало бы прямо противоположное, а именно то, что воля к власти требует
вечного возвращения того же самого.
Из обзора планов этой поры становится ясно, что учение о возвращении нигде не
отходит на второй план, что оно вообще всюду утверждает свое определяющее
положение. В соответствии с этим остается только спросить: каким образом воля к власти
как общее состояние сущего и вечное возвращение того же самого как способ бытия
сущего в целом относятся друг к другу? О чем идет речь, когда Ницше полагает волю к
власти «предпосылкой» вечного возвращения того же самого? Как он здесь понимает эту
«предпосылку»? Имеет ли Ницше ясное и обоснованное понятие о существующем здесь
соотношении? В действительности у него не было ясного и тем более отвлеченного
осознания упомянутого соотношения, которое еще требует осмысления.
Воля к власти может быть «предпосылкой» вечного возвращения:
1) поскольку из воли к власти как характерной силы мирового целого можно
вывести вечное возвращение того же самого; таким образом, воля к власти выступала бы
как познавательная причина вечного возвращения того же самого;
2) поскольку вечное возвращение возможно только в том случае, если сущему как
таковому свойственно состояние воли к власти; таким образом, воля к власти выступала
бы как вещественная причина вечного возвращения того же самого;
3) поскольку состояние сущего (его «что», quidditas, essentia) обосновывает способ
бытия (его «как» и «чтобы», existentia).
До тех пор пока упомянутое отношение между состоянием сущего и способом
бытия остается неопределенным, сохраняется возможность того, что, напротив, состояние
сущего возникает из способа бытия.
Это соотношение не определяется через связь между обусловливающим и
обусловленным, между обосновывающим и обоснованным. Для его определения прежде
всего необходимо рассмотреть сущностное происхождение сущности бытия.
Тем не менее, ставя такие вопросы, мы решительными шагами предвосхищаем
толкование и определение отношения между вечным возвращением того же самого и
волей к власти. О том, насколько в последний период творчества Ницше это отношение,187
будучи темным и непонятным, вселяет настоящую тревогу в его мышление, можно судить
по одному на первый взгляд внешнему обстоятельству. Отрывок под номером 1067,
который в имеющейся структуре текста стоит в конце всего «произведения» под
названием «Воля к власти», в его наличествующей форме представляет собой переработку
более раннего варианта (XVI, 515). В первом варианте на вопрос: «Но знаете ли вы также,
что есть для меня „мир»?», Ницше отвечает: он есть вечное возвращение того же самого,
стремление бывшего вернуться назад и прийти к тому, что должно быть. Во втором
варианте сказано: «Этот мир есть воля к власти — и ничего другого!».
Мы снова оказываемся перед уже не раз встававшим вопросом: или мы хотим
придерживаться только внешнего различия выражений «вечное возвращение того же
самого» и «воля к власти», или считаем, что философию можно понять только тогда,
когда нам удается по-настоящему осмыслить сказанное ею. В любом случае упомянутая
переработка показывает, что воля к власти и вечное возвращение того же самого связаны
между собой, иначе на каком основании одно можно было бы заменить на другое? Но как
связаны, если воля к власти в самом самобытном и глубоком смысле, какой только имел в
виду Ницше, представляет собой не что иное, как стремление вернуться к тому, что было,
стремление прийти к тому, что должно быть? Как связаны, если вечное возвращение того
же самого как событие есть не что иное, как воля к власти, причем так, как это понимает
Ницше, а не так, как это представляет себе какое-нибудь «политическое» воззрение? В
таком случае характеристика сущего как воли к власти представляла бы собой лишь
раскрытие изначального и предваряющего наброска сущего как вечного возвращения того
же самого. Но так оно и есть на самом деле.
Воля к власти постольку является «предпосылкой» вечного возвращения того же
самого, поскольку только в ее ракурсе можно узнать, что означает это вечное
возвращение. Так как оно, по сути, является основой и сущностью воли к власти, эту волю
можно полагать как основание и исходный пункт для всматривания в сущность вечного
возвращения того же самого.
Но даже тогда, когда выявляется эта существенная взаимосвязанность воли к
власти и вечного возвращения того же самого, мы находимся лишь в начале
философского постижения, ибо возникает вопрос о том, что вообще здесь мыслится и как
мыслится, когда мышлению предстает сущее как таковое в целом в смысле вечного
возвращения того же самого и воли к власти, а также их упомянутая взаимосвязанность.
Таким образом, наш обзор того, что Ницше сообщил о своем учении о вечном
возвращении и что удержал, завершается вопросами, которые должны стать путем,
позволяющим нам добраться до того, что мы называем основной метафизической
позицией Ницше. Обзор возникновения учения о возвращении уже сам по себе
представляет взгляд на то, как оно оформляется в целом ницшевской философии, взгляд,
который является постоянной проекцией на целое этой философии. Поэтому мы должны
были вновь и вновь выходить за пределы простого сообщения и через наше вопрошание
выявлять дальнейшие связи. Тем самым мы молчаливо подготавливали обсуждение
следующих вопросов, на которые нам еще предстоит ответить, вопросов о форме учения о
возвращении и его сфере.
Форма учения о возвращении
Прежде чем мы попытаемся определить, какую форму имеет учение о
возвращении, нам надо спросить, имеет ли оно какую-либо форму вообще, ибо если
предыдущий обзор что-то и выявил, так только то, что это учение имеет множество форм
или, точнее говоря, лишено формы, аморфно. Однако что мы понимаем под формой
учения и почему спрашиваем о ней? Если бы эта форма представляла собой лишь подбор
выражающих учение положений и отрывков, сделанный задним числом с точки зрения
максимального воздействия этого учения или наиболее легкого его понимания, тогда188
вопрос о ней имел бы второстепенное значение. Однако мы спрашиваем о форме для того,
чтобы за первым обзором уловить нечто иное и более существенное в этом учении.
Под формой учения мы понимаем предначертанное его собственной истиной
внутреннее строение самой этой истины. Под строением истины подразумевается не
обосновывающая ее последовательность положений, а встроение (Einbau) открытости
сущего в целом в само сущее, таким образом, что только благодаря этому сущее как
таковое обнаруживается и упорядочивается. Имеет ли учение Ницше такую форму? На
этот вопрос нельзя ответить прямо, тем более что понимаемая таким образом форма могла
бы существовать и без внешнего ее представления. Если с формой всегда связано
основание определения, в силу которого истина утверждается на своем собственном
основании, если, таким образом, форма возможна только как восходящая к основной
позиции, существование которой мы, следуя нашему пути, предполагаем в мышлении
Ницше, тогда в его философии будет живым именно то, что делает возможным форму и
требует ее.
Если мы посмотрим назад, мы увидим, как, по меньшей мере, опосредствованно, в
мысли Ницше всюду обнаруживается самобытный закон истины. Это видно из того, что
все определения его учения, стремящиеся вместить этого философа в рамки расхожих
представлений, терпят неудачу. Проводится ли различие между «естественнонаучным»
содержанием и «нравственным» значением или между его «теоретической» и
«практической» сторонами, заменяются ли эти различия на более популярное на
сегодняшний день различие между «метафизическим» смыслом и «экзистенциальной»
притягательной силой, которое от этого не становится ничуть яснее,— в любом случае
налицо стремление опереться на признание некоей двусторонности, где любая сторона
оказывается
