власти и вечное возвращение того же
самого взаимосвязаны, и поэтому с самого начала мы имеем дело с превратным
пониманием или, лучше сказать, с непониманием, когда волю к власти пытаются
противопоставить вечному возвращению того же самого и совсем обособить последнее
как метафизическое определение сущего. На самом же деле необходимо понять именно
единство того и другого, но это единство само принципиально определяет себя из
единства строя и способа быть как взаимосоотносимых моментов сущести сущего.
Строй сущего в каждом случае требует способа быть, причем требует как свою
собственную причину.
Какую метафизическую позицию в западной философии, то есть в метафизике,
занимает философия Ницше, если иметь в виду его ответ на ведущий вопрос философии?
Философия Ницше есть завершение метафизики в том смысле, что она204
возвращается к началу греческого мышления, воспринимает его на свой лад и таким
образом замыкает то кольцо, которое образуется ходом вопрошания о сущем как таковом
в его целом. Однако как далеко мышление Ницше возвращается к началу? Задавая такой
вопрос, надо сразу как следует уяснить, что Ницше ни в коей мере не повторяет
начальную философию в ее тогдашнем виде. Скорее, можно говорить только о том, что
благодаря ответу Ницше на ведущий вопрос философии основные позиции, характерные
для начала, причем позиции, взятые в их соединении, предстают в преображенном виде.
Но каковы позиции этого начала, то есть какие ответы даются на еще не раскрытый
ведущий вопрос — вопрос о том, что есть сущее?
Один ответ (в общих чертах он принадлежит Пармениду) гласит: сущее есть; ответ
примечательный и весьма глубокий, так как в нем впервые для всего будущего, в том
числе и для Ницше, констатируется, что значит «есть» и «бытие»: постоянство и
присутствие, вечное настоящее.
Другой ответ (в общих чертах он принадлежит Гераклиту) гласит: сущее
становится; сущее существует в постоянном становлении, в самораскрытии и
самораспадении.
В какой мере мышление Ницше представляет собой завершение, то есть возвратное
соединение этих двух основных определений сущего? В той мере, в какой он говорит, что
сущее есть как упроченное, постоянное и оно есть в постоянном созидании и
разрушении. Однако и то, и другое есть в сущем не в виде какого-то внешнего
сополагания: по существу, сущее есть постоянное созидание (становление) и как
созидание оно требует упроченного, во-первых, для того, чтобы преодолеть его, а вовторых, требует его как упрочивающегося, в котором созидающее превосходит самое себя
и преображается. Сущность сущего есть становление, но становящееся есть и имеет бытие
только в созидающем преображении. Сущее и становящееся едины в основной мысли,
согласно которой становящееся есть, поскольку оно становится в сущем и существует в
становлении. Это сущее становление становится становящимся сущим в постоянном
становлении упрочившегося как закосневшего в упроченное как освобождающее
Во время появления мысли о возвращении (1881— 1882 гг.) Ницше написал:
«Запечатлеем вечность на нашей жизни!» (XII, 66, n. 124). Это означает: привнесем в себя
как в сущее, и тем самым в сущее в целом, увековечение, преображение становления как
становления к сущему, причем так, чтобы это увековечение исходило из самого сущего,
для него появлялось и в нем пребывало.
Это метафизическое, то есть одолевающее ведущий вопрос основное требование
через несколько лет было выражено в более пространной записи, носящей заголовок
«Рекапитуляция», то есть собирание воедино в немногих положениях всего самого
главного, что содержалось в его философии («Wille zur Macht», n. 617; предположительно
начало 1886 года). «Рекапитуляция» начинается со следующего тезиса: «Впечатать в
становление черты бытия — вот в чем высшая воля к власти». Речь идет не о том, чтобы
сущим как постоянным упразднить и заменить становление как непостоянное (как обычно
думают); это значит, что надо так сформировать становление по отношению к сущему,
чтобы оно сохранялось как становящееся и в то же время обладало постоянством, то есть
было бытием. Впечатание, то есть как бы перечеканивание становящегося в сущее есть
высшая воля к власти. В этой перечеканке воля к власти наиболее чистым образом являет
свою сущность.
Что представляет собой это перечеканивание, в котором становящееся становится
сущим? Оно предстает как в-формование (Hineingestalten) становящегося в его высшую
возможность, в которой как его мера и область оно преображается и обретает
постоянство. Это перечеканивание есть творчество. Творчество же как превозмогающее
самое себя в своей глубинной сути означает стояние в мгновении принимаемого решения,
в котором предыдущее и со-данное обретают свои очертания и таким образом205
сохраняются в пред-начертанном за-данном. Эта мгновенность творчества есть сущность
действительной, действующей вечности, которая обретает свою высшую остроту и
широту как мгновение вечности возвращения того же самого. Перечеканивание
становящегося в сущее (воля к власти в ее высшей форме) в своей глубочайшей сущности
есть мгновенность, то есть вечное возвращение того же самого. Воля к власти как строй
сущего есть, как она есть, только на основании способа быть, на который Ницше
проецирует сущее в целом:
Воля к власти в сущности и согласно своей внутренней возможности есть вечное
возвращение того же самого.
Правильность этого истолкования недвусмысленно подтверждается и тем
отрывком, который озаглавлен как «Рекапитуляция». За упомянутым положением
(«Впечатать в становление черты бытия — в этом высшая воля к власти») сразу следует
другое: «Что все возвращается — в этом максимальное приближение мира становления к
миру бытия — вершина созерцания». Яснее нельзя сказать о том: 1) как и на каком
основании мыслится впечатывание бытия в становление; 2) что мысль о вечном
возвращении того же самого также (и как раз) в период кажущегося первенства мысли о
воле к власти остается той мыслью мыслей, которую постоянно осмысляет философия
(Во время нашего рассмотрения планов «главного произведения» (см. выше)
некоторые из слушателей обратили внимание на то, что в набросках, относящихся к
последнему, 1888 году творчества, в соответствующих заголовках четвертой и последней
книги упоминается имя «Диониса», бога, о котором ранее в нашей лекции ничего не
говорилось.
Внимания, однако, заслуживает то, что в этих заголовках следует сразу за
упоминанием имени этого бога: «Философия вечного возвращения» или просто
«philosophos».
Для Ницше эти заголовки означают следующее: то, что подразумевается под
словами «Дионис» и «дионисийский», можно услышать и понять только тогда, когда
осмыслено «вечное возвращение того же самого». Между тем, то, что вечно возвращается
как то же самое и есть именно таким образом, то есть присутствует постоянно, в качестве
строя бытия предстает как «воля к власти». Для такого мыслителя, каким является Ницше,
мифическое имя Dionysos становится продуманным только тогда, когда совершается
попытка осмыслить единство «воли к власти» и «вечного возвращения того же самого», то
есть отыскать те определения бытия, которые с самого начала греческого мышления
направляют все мышления о сущем как таковом в его целом. [О Дионисе и дионисийском
начале говорится в двух недавно вышедших сочинениях: W. F. Otto, «Dionysos, Mythos
und Kultus», 1933; Karl Reinhardt, «Nietzsches Klage der Ariadne», см. журнал «Die Antike»,
1935 и отдельно 1936].
В своей важнейшей мысли о вечном возвращении того же самого Ницше
объединяет два основных определения сущего, наличествовавшие от начала
западноевропейской философии: сущее как становление и сущее как постоянство.
Но можем ли мы охарактеризовать такое преодоление начала западноевропейской
философии как конец? Не является ли оно, скорее, повторным пробуждением начала, то
есть не предстает ли оно само как начало и, таким образом, как противоположность
концу? И тем не менее основная метафизическая позиция Ницше является концом
западноевропейской философии, ибо решающий момент заключается не в том, что
соединяются основные определения сущего, свойственные началу, не в том, что
мышления Ницше устремляется к началу: существенным с метафизической точки зрения
остается то, как это происходит. Вопрос звучит так: возвращается ли Ницше к
изначальному началу, к началу начинающемуся? И на это мы должны ответить: нет!
Ни Ницше, ни какой-либо мыслитель до него — даже тот, который до Ницше
впервые философски осмыслял историю философии, Гегель — не возвращаются к206
изначальному началу, но уже воспринимают его только в свете того, что предоставляет
собой отход от начала и его остановку: в свете философии Платона. Впрочем, здесь мы не
будем говорить об этом подробно. Сам Ницше уже довольно рано называет свою
философию переиначенным платонизмом. Однако это переиначивание не упраздняет
основную позицию, свойственную платонизму, а, напротив, упрочивает ее как раз
благодаря видимости, что она якобы упраздняется.
Однако сохраняется главное: в силу того, что метафизическое мышление Ницше
возвращается к началу, круг замыкается, однако поскольку здесь все-таки дает о себе
знать не изначальное начало, а начало уже умиротворенное, этот круг как таковой больше
не производит впечатления изначального закоснения. Круг, замыкающийся таким
образом, больше не открывает никакой возможности существенного вопрошания
ведущего вопроса. Метафизика, обсуждение ведущего вопроса завершается. Такая
картина может показаться бесплодной и безутешной, как будто мы имеем дело с
констатацией прекращения и затухания. Однако на самом деле это не так.
Так как основная метафизическая позиция Ницше в охарактеризованном смысле
является концом метафизики, в ней совершается самое большое и самое глубокое
приведение в единство, то есть исполнение всех основных позиций западноевропейской
философии (начиная с Платона и в свете платонизма) в одной отсюда определенной, но не
утрачивающей творческого начала основной позиции. Тем не менее она только тогда
остается поистине действующей метафизической позицией, когда, со своей стороны, во
всех своих сущностных силах и сферах господства раскрывается к противопоставлению.
Философия Ницше, обращаясь вспять, сама должна стать (для взирающего уже поверх нее
мышления) противопоставлением, обращенным вперед. Но так как в западноевропейской
метафизике основная позиция Ницше является ее завершением, она только тогда может
быть противопоставлением для другого начала, когда оно само, вопрошая,
противопоставляет себя первому началу как начинающемуся в своей исконнейшей
изначальности. После всего сказанного это может означать только одно: прежний,
всеопределяющий и направляющий вопрос философии, ведущий вопрос «что есть
сущее?» должен из себя самого и возвышаясь над самим собой разворачиваться в более
изначальное вопрошание.
Для характеристики того, что мы называем его основной метафизической
позицией, Ницше сам выбрал выражение, которое с тех пор часто и охотно используют
для обозначения его философии: amor fati — любовь к неизбежности, к року (см. эпилог к
«Nietzsche contra Wagner», VIII, 206). Однако это выражение только в том случае передает
основную метафизическую позицию Ницше, если оба слова, amor и fatum, и прежде всего
их сочетание, мы понимаем, исходя из самобытнейшего мышления самого Ницше и не
привнося туда расхожих представлений.
Amor — здесь любовь надо понимать как волю, как ту волю, которая хочет, чтобы
возлюбленное в своей сущности было таким, каково оно есть. Высшая, широчайшая и
самая решающая воля такого рода есть воля как преображение, которая в своей сущности
волимое исторгает и водружает в высшие возможности его бытия.
Fatum — здесь неизбежность надо понимать не как какой угодно, где-то
катящийся, предоставленный самому себе рок, а как тот поворот нужды, который в
уловленном мгновении раскрывается как вечность полноты становления сущего в целом:
circulus vitiosus deus.
Amor fati есть преображающая воля к тому, чтобы принадлежать к самому сущему
в сущем. Fatum пустынен, смутен и гнетущ только для того, кто предпочитает стоять гдето поодаль и позволять, чтобы тот на него обрушивался. Однако тот же fatum является
чем-то возвышенным, высшим наслаждением для каждого, кто знает и понимает, что он
принадлежит ему как творец, то есть всегда как тот, кто решает. Это знание есть не что
иное, как знание, которое с необходимостью звучит в той любви.
Мыслитель вопрошает о сущем в целом как
