сущности

метафизического мышления, просто мышления и истины вообще.

Закон противоречия как повеление (Ницше)

Ницше понимает, что в законе о противоречии предполагается положение о сущем

как таковом, но он не осознает, что эта предпосылка есть подлинное и единственное

утверждение этого закона, предпринятое Аристотелем. Но оставим это непонимание в

стороне и спросим о другом. Если Ницше так решительно настаивает на выяснении того,

что именно предполагается в законе о противоречии, тогда он сам должен задавать

вопрос в этом направлении. Он должен прояснить, что говорится о сущем, если

предпосылка закона противоречия заключается в решении о нем. Однако Ницше не

спрашивает, что решается в этой предпосылке, так как для него истина этого закона

кроется не в том, что он содержит, а в том, каким образом он является почитанием-чеголибо-истинным, в том, как он полагает свое полагаемое. Поэтому Ницше ставит вопрос о

том, возможно ли вообще такое полагание, которое решает, что есть сущее в сущности, и

если оно возможно, то какой характер может иметь это полагание. Только благодаря

описанию природы того полагания, которое составляет предпосылку закона

противоречия, в своей сущности постигается смысл выражающегося в этом законе

почитания-истинным. Поэтому решающий раздел 516 записи гласит:

«Короче говоря, вопрос остается открытым: адекватны ли логические аксиомы

действительному или они лишь масштабы и средства для того, чтобы мы могли сначала

создать себе действительное, создать понятие „действительности»? … Чтобы иметь

возможность утверждать первое, надо было бы, как сказано, уже знать сущее, что

решительно не имеет места. Следовательно, это положение содержит в себе не критерий

истины, но императив о том, чт? должно считаться истинным».

Итак, хотя Ницше и признает возможность полагания, которое решает, как можно

постичь сущее в его сущности, но это полагание основывается не на сообразовании

представления и мышления с сущим, сообразовании, направленном на то, чтобы таким

образом выяснить, какова сущность этого сущего. Для этого нам уже следовало бы знать,

в чем состоит сущность сущего и, таким образом, упомянутое последующее

сообразование и определение было бы излишним. Закон противоречия вовсе не является

сообразованием с каким-то образом постигаемым действительным, но сам есть полагание

критерия. Он заранее решает, что есть сущее и что можно принимать за таковое, а за него

можно принимать себе-не-противоречащее. Этот закон дает указание на то, что должно

считаться сущим. Он выражает долженствование и представляет собой императив.

Истолкование закона противоречия как императива, который говорит о том, что

должно считаться сущим, созвучно ницшевскому пониманию истины как почитания-заистинное. Только такое истолкование этого закона ведет нас в сокровенную сущность

почитания-за-истинное. Ибо если истина не может быть отображающим сообразованием и

должна представлять собой почитание-за истинное, тогда возникает вопрос: чего в таком

случае это почитание должно придерживаться? Будучи лишенным всякого критерия и

всякой опоры, не ввергает ли оно самого себя в бездну собственного произвола?268

Следовательно, почитание-за-истинное нуждается в себе и для себя в том мериле,

которое указывает, что же именно должно приниматься за сущее, то есть приниматься за

истинное, считаться истинным. Однако поскольку почитание-за-истинное остается

предоставленным самому себе, такое мерило может проистекать только из более

изначального почитания-за-истинное, которое самостоятельно пред-полагает, что должно

считаться сущим и истинным.

Но откуда это изначальное мерополагание (Ma?stabsetzung) берет свой закон? Не

является ли оно слепым случаем, когда-то и кем-то осуществленным и с тех пор

приобретшим характер обязательности по причине этой осуществленности? Нет, не

является, так как тогда снова (только в другой форме) сущностное определение бытия

украдкой добывалось бы путем коварной ссылки на уже наличествующее и в таком

качестве удостоверенное сущее. В таком случае сущее было бы фактически

наличествующим и «всеобще» признанным «законом». Однако сущность этого закона

определяется из способа властвующего в нем полагания. Содержащееся в законе

противоречия мерополагание по отношению к тому, что должно считаться сущим, есть

«императив», следовательно, повеление (Befehl). Таким образом, мы оказываемся в совсем

иной сфере.

Однако тогда мы тем более должны задать Ницше такой вопрос: кто и кому здесь

повелевает? Откуда и каким образом в области мышления, познавания и истины дело

вообще доходит до повелевания (Befehlen), до того, что имеет характер повеления?

Теперь мы разумеем только следующее: если закон противоречия является высшим

принципом почитания-за-истинное, если как таковой он обусловливает и делает

возможным саму сущность почитания-за-истинное и если характером полагания этого

закона является повеление, тогда сущность познания в своей глубине имеет нечто от

повелевающего начала. Однако познавание как пред-ставление о сущем, постоянном

являет собой, как обеспечение этого постоянства, необходимое сущностное состояние

самой жизни. Таким образом, жизнь имеет в себе, в своей жизненности, сущностную

черту повелевания. Вследствие этого, обеспечение постоянства человеческой жизни

совершается в решении о том, что вообще должно считаться сущим, что означает

«бытие».

Как происходит это решение? Быть может, оно совершается в виде разработки

определения «бытия» или прояснения значения слова «бытие»? Совсем не так! Этот

основополагающий акт (и, следовательно, сама суть обеспечения постоянства)

заключается в том, что он перемещает живое существо, именуемое «человеком», в

просвет перспективы на нечто, подобное сущему, и удерживает в ней. Основополагающий

акт обоснования перспективы совершается в представлении о том, что закон

противоречия впоследствии выражает на уровне положения. Теперь мы больше не можем

воспринимать этот закон как ясную, действительную в себе аксиому: нам надо всерьез

учитывать характер ее полагания. Этот закон есть повеление. Даже если мы еще не знаем,

как нам надо осмыслять это повелевание с точки зрения его сущностного происхождения,

на основании всего прежде сказанного уже можно выделить четыре момента и как бы

составить из них одну ступень, которая позволит нам подняться несколько выше, чтобы

овладеть внутренним ракурсом, позволяющим увидеть всю сущность истины.

1. Теперь становится понятнее, в каком смысле познание необходимо для жизни.

Поначалу (и в первую очередь благодаря буквальному прочтению ницшевских

положений) казалось, что познание как обеспечение постоянства живому организму

навязывается откуда-то извне, потому что в «борьбе вокруг вот-бытия» оно приносит ему

пользу и успех. Однако на самом деле польза и полезность никогда не могут лежать в

основе поведения, потому что всякая польза и любое полагание полезных целей уже

совершаются из перспективы этого поведения и, следовательно, всегда является лишь

следствием сущностного состояния.

Несмотря на то, что весьма нередко в своих по необходимости очень часто269

утрированных положениях Ницше касается одного из самых обычных мнений, согласно

которому нечто истинно, потому что и поскольку оно оказывается полезным для столь

искушенной «жизни», дословный текст этих положений подразумевает нечто совсем иное.

Обеспечение постоянства не является необходимым потому, что оно приносит пользу, но

познание необходимо для жизни, потому что познавание позволяет проистечь

необходимости в себе самом и из себя самого и принимает решение; потому что

познавание в себе есть повелевание. И оно есть повелевание, потому что берет начало в

повелении.

2. Как мы должны на основании уже изложенного разъяснить повелевающий

характер познавания? Толкование закона противоречия приводит к такому выводу:

полагающее меру очерчивание горизонта, определение пределов того, что называется

сущим и что, таким образом, как бы объемлет всякое единичное сущее, итак, это

очерчивание горизонта есть императив. Но как это согласуется с тем, что прежде, а

именно в 515 отрывке, было представлено как сущность разума, то есть с творческоизмышляющим характером познавания? Повелевание и творческая выдумка, приказ и

свободная игра творческого созидания — разве они не противостоят друг другу, как огонь

и вода? Наверное, противостоят, и даже наверняка так оно и есть, но только до тех пор,

пока наши понятия о повелевании и творческом вымысле не идут дальше хорошо

известных и расхожих представлений. Мы говорим о повелении тогда, когда так

называемое повеление лишь передается дальше, когда речь идет о «повелении», которое,

быть может, просто так называется, а на самом деле вовсе не является таковым, если

предположить, что повелевание в его сущности мы по-настоящему постигаем только там,

где возможность определенного поведения и позиции прежде всего возводится на уровень

закона, созидается как закон. Тогда слово «повеление» означает не только объявление

какого-либо требования с настоянием на том, что его непременно надо исполнить.

Повелевание есть прежде всего утверждение этого требования, дерзновение этого

утверждения, созидающее это требование открытие его сущности и полагание его права.

Это повелевание, понимаемое по существу, всегда тяжелее повиновения в смысле

следования уже отданному повелению. Подлинное повелевание есть повиновение тому,

что хочет быть воспринятым в свободной ответственности, а быть может, даже и впервые

созданным в ней. Существенное повелевание прежде всего полагает «куда» и «для чего».

Повелевание как объявление уже указанного требования и повелевание как утверждение

этого требования и принятие сокрытого в нем решения — совершенно разные вещи.

Изначальное повелевание и способность повелевать всегда проистекают лишь из свободы

и сами являются основной формой подлинно свободного бытия. Свобода в себе (в том

простом и глубоком смысле, в каком ее понимает Кант) есть творческий вымысел,

безосновное основание основы в том смысле, что свобода сама полагает для себя закон

своей сущности. Однако и повеление не предполагает ничего другого.

Таким образом, двоякая характеристика -познания как повеления и как творческого

вымысла отсылает к единому, простому, сокровенному сущностному основанию как

истины, так и почитания-за истинное.

3. Теперь благодаря тому, что полагание, совершающееся в законе противоречия,

характеризуется как «императив», благодаря подчеркиванию сущностного единства

повелевания и творческого вымысла становится ясным и заключительный отрывок 515

записи, который мы пока обходили молчанием.

«Субъективная необходимость, не допускающая в данном случае противоречия,

есть необходимость биологическая: инстинкт полезности, заставляющий нас

умозаключать так, как мы умозаключаем, сокрыт в нашем теле, мы сами почти что этот

инстинкт… Однако как наивно выводить отсюда доказательство, что мы тем самым имеем

„истину в себе»! Невозможность противоречия доказывает неспособность, а не „истину»».

Здесь Ницше говорит о «невозможности противоречия», и это означает

невозможность находиться в состоянии противоречивости и, стало быть, необходимость270

избегать противоречия, избегать «здесь», то есть в том случае, когда необходимо мыслить

и представлять сущее. Этот случай не есть любой и единичный, но, напротив,

существенный и постоянный, тот случай, в котором живет живое, именуемое человеком.

Что означает эта невозможность инаковости (Nichtanderskonnen), эта способность

мыслить только непротиворечиво? Ницше отвечает на этот вопрос в заключительной

фразе: «Невозможность противоречия доказывает неспособность, а не „истину»».

Здесь «неспособность» и «истина» противостоят друг другу, правда, слово

«неспособность» весьма двусмысленно, поскольку заставляет думать о простой немочи

(Nichtkonnen) в смысле прекращения поведенческого отношения, тогда как на самом деле

как раз имеется в виду долженствование, необходимое выстраивание своего отношения

таким-то и таким-то образом. Почему Ницше все-таки говорит о неспособности,

становится ясно из его стремления соотнести унаследованное понятие истины с его самой

резкой противоположностью, чтобы тем самым почти до весьма ощутимого удара

усугубить свое толкование познавания и почитания-за-истинное. То, что Ницше

противопоставляет друг другу под наименованиями «неспособности» и «истины»,

тождественно тому, что он имеет в виду в 516 записи. Там он говорит, что закон

противоречия не есть некая аксиома, имеющая свою силу по причине нашего

сообразования с действительным. Эта аксиома не есть adaequatio intellectus и rei, не есть

истина в унаследованном смысле: она есть полагание меры. В этом противопоставлении

внимание заостряется на полагании, творческом вымысле, повелении в

противоположность одному лишь отображению наличной данности. Утрированное

упоминание о «неспособности» означает как раз то, что непротиворечивость и следование

ей берут начало не в представлении отсутствия противоречащих друг другу вещей, а в

необходимой способности к повелению и в полагаемом в ней долженствовании.

Кажется, что здесь и во многих других сходных местах можно было бы