осуществлять нечто похожее на даяние-меры (Ma?-gabe) или же
сделать его не нужным, не ввергаясь, однако, в совершенную несдержанность. Поскольку
этому почитанию-за-истинное вообще надлежит в каком-то смысле (при полном удалении
из сферы различения истинного и кажущегося миров) удерживать прежде
унаследованную сущность истины, данная сущность должна также заявлять о себе в
основополагающем акте почитания-за-истинное.
Истолкование истины как почитания-за-истинное обосновало пред-ставление как
пред-ставление напирающего начала и тем самым как опостоянивание хаоса. Истинное
этого почитания-за-истинное фиксирует становящееся и, следовательно, не соответствует
хаосу как становлению. Истинное этой истины есть несоответствие, неистина,
заблуждение, иллюзия. Однако такая характеристика истинного как некоего вида
заблуждения основывается на уподоблении пред-ставленного тому, что следует
зафиксировать. Даже там, где истинное, присущее почитанию-за-истинное, понимается
как неистинное, в основу кладется самая общая сущность истины в смысле ????????. Но
если «истинный мир» в себе сущего рушится, а с ним рушится также его отличие от мира
кажущегося, тогда не вовлекается ли в это крушение и самая общая сущность истины,
понимаемая как ????????? Ни в коем случае, напротив, именно теперь этой сущности
истины ничто не мешает приобрести исключительное значение.
Ведь если познание как обеспечение постоянства является необходимым, то
искусство как высшая ценность оказывается еще более необходимым. Преображение
создает возможности для того, чтобы жизнь возвысилась над самой собой и преодолела
положенные ей границы. Познание в каждом случае полагает фиксированные и
фиксирующие пределы, чтобы существовало то, что можно превзойти, и чтобы искусство
имело свою высшую необходимость. Искусство и познание делают себя взаимно
необходимыми в своей сущности. Только будучи взаимосвязанными, искусство и познание
обеспечивают полное постоянство живому как таковому.
Но что теперь, после всего сказанного, представляет собой это обеспечение? Это не
одно лишь фиксирование хаоса, совершающееся в познании, и не одно только
преображение, совершающееся в искусстве, но то и другое вместе. По своей сущности
они представляют собой нечто единое, а именно вравнивание (Eingleichung) и всылание
(Einweisung) человеческой жизни в хаос: ????????. Это вравнивание (Eingleichung) не есть
подражающее и воспроизводящее уподобление (Angleichung) имеющемуся, но
упрочивающее преображение, осуществляющееся по принципу измышляющего повеления,
совершающегося в определенной перспективе и горизонте.
Если истина в своей сущности есть вравнивание в хаос, причем такое, которое281
совершается по принципу повелевающего измышления, тогда с новой силой встает
вопрос: откуда почитание-за-истинное и истинное бытие как вравнивание берут критерий
и направление, откуда вообще они берут правильное? Ставя вопрос таким образом, мы
доводим до предела почитание-за-истинное как повелевание и ьмпЯщуйт как вравнивание
в хаос. Мысль о том, что само вравнивание и только оно может и должно давать критерий
и «изготовлять» правильное, то есть вообще определять мерило и направление,
становится неизбежной. Истина как ???????? должна быть тем, что Ницше называет
«справедливостью».
Но что он понимает под словом «справедливость», которое мы сразу же связываем
с правом и судом, нравственностью и добродетелью? Для Ницше это слово не имеет ни
«юридического», ни «нравственного» значения, оно, скорее, обозначает то, что должна
воспринимать и осуществлять сущность ????????’а (вравнивание в хаос, то есть в «сущее»
в целом) и тем самым обозначает её самоё. Мыслить сущее в целом, а именно в его
истине, и истину в нем — это и есть метафизика. Здесь «справедливость» выступает как
метафизическое наименование сущности истины, наименование того способа,
посредством которого в завершении западноевропейской метафизики надо понимать
сущность истины; удержание сущности истины как ????????’а и истолкование ее как
справедливости делают метафизическое мышление, которое это истолкование совершает,
завершением метафизики.
Ницшевская мысль о «справедливости» как уловлении истины в предельном есть
последняя необходимость глубинного следствия, согласно которому ??????? в своей
сущности должна была оставаться неосмысленной, а истина бытия — не подвергнутой
вопрошанию. Мысль о «справедливости» есть событие оставленности бытия сущего
внутри мышления самого сущего.
Мы скорее всего поймем ницшевскую мысль о справедливости и меньше всего
пострадаем от предвзятых мнений, грозящих ввести нас в заблуждение, если будем
держаться самого значения данного слова: «справедливое» напрямую связано с
«правильным», «правильное» же, rectus, есть «прямое», понятное, то, что во что-то
вписывается, к чему-то подходит, указующее направление и то, что с ним сообразуется.
Направливание (Richten) есть указание направления (Richtung) и в-правление в него.
Под «справедливостью» Ницше понимает то, что делает возможным и
необходимым истину в смысле почитания-за-истинное, то есть в смысле вравнивания
(Eingleichung) в хаос. Справедливость есть сущность истины, причем «сущность»
понимается метафизически как основание возможности. Всюду и всегда, когда (в
последние годы творческого биения его мысли, уже после опубликования «Заратустры»)
Ницше стремится понять сущность истины, он осмысляет ее из основания ее
возможности, то есть из справедливости. Он прозревает ее последнюю глубину и все-таки
редко говорит об этом. Если мы отвлечемся от случайных и в самих себе едва ли
понятных замечаний, мы останемся только с двумя записями, написанными почти в одно
и то же время, которые (правда, максимально резко) очерчивают контуры сущности
справедливости.
Первая запись озаглавлена как «Пути свободы» (XIII, n. 98, S. 41 f), она относится к
1884 году. В соответствии с невыраженным контекстом здесь «справедливость»
постигается как подлинный путь бытия свободы, причем о самой свободе ничего не
говорится, однако из первой части «Заратустры», а именно из отрывка «О пути
созидающего» (VI, 92 f), мы знаем, что и как в этот период (1882—1883 годы) Ницше
думает о ней. Этот отрывок следует привести, потому что из него одновременно
становится ясной связь между свободой и справедливостью.
«Ты называешь себя свободным? Я хочу слышать твою господствующую мысль, а
не то, что ты сбросил с себя ярмо.
Из тех ли ты, кто имеет право сбросить с себя ярмо? Много таких, которые
потеряли свою последнюю ценность, когда освободились от рабства.282
Свободный от чего? Какое дело до этого Заратустре! Но твой ясный взор должен
поведать мне: свободный для чего?
Можешь ли ты дать себе самому свое зло и свое добро и навесить на себя свою
волю как закон? Можешь ли ты сам быть своим судьей и мстителем своего закона?
Ужасно оставаться наедине с судьею и мстителем собственного закона. Так бывает
брошена звезда в пустое пространство и в ледяное дыхание одиночества».
«Несправедливость и грязь бросают они вослед одинокому, но, брат мой, если ты
хочешь стать звездою, ты должен светить им, несмотря ни на что!»
Итак, здесь бытие свободы понимается как свобода к чему-либо, свобода для чеголибо, как связующее себя вбрасывание в определенную «перспективу», как выхождениеза-пределы-себя-самого. Согласно записи, озаглавленной как «Пути свободы», бытие
свободы есть «справедливость», так как о ней говорится следующее:
«Справедливость как созидающий, выделяющий, уничтожающий способ
мышления, совершаемого из определенных оценок: высший представитель самой
жизни».
Итак, справедливость «как способ мышления», причем не какой-то «один» среди
прочих. Ницше хочет подчеркнуть, что справедливость, как он ее понимает, есть основная
особенность мышления, которое, в свою очередь, более конкретно определяется как
творческий вымысел и повеление. Оно является таковым тогда, когда речь не идет о
повседневном незатейливом мышлении в смысле прикидок и расчета, которое вращается в
пределах четко очерченного горизонта, не замечая его самого. Мышление только тогда
является творчески измышляющим и повелевающим, когда в нем вообще и заранее
очерчивается горизонт, наличие которого создает условие для жизненности живого.
Именно о таком мышлении и идет речь здесь, когда Ницше понимает справедливость как
способ мышления, ибо он недвусмысленно говорит о том, что справедливость есть способ
мышления, «совершаемый из определенных оценок».
Согласно не раз даваемым пояснениям оценка означает полагание условий жизни.
Под «ценностями» подразумеваются не любые обстоятельства, не нечто такое, что по
случаю и на основании какого-то отношения оценивается так-то и так-то. «Ценность»
воспринимается как наименование сущностного условия живого. Здесь «ценность»
равнозначна сущности в смысле возможности осуществления, possibilitas. Таким образом,
«оценки» в смысле определения ценностей означают не оценочные прикидки, осуществляющиеся в кругу повседневного учета вещей и достижения договоренностей между
людьми, а принимаемые в основе живого (в данном случае, человека) решения о
сущности самого человека и всего не-человеческого сущего.
Справедливость есть мышление, совершаемое из таких оценок. Ницше говорит
здесь без каких-либо оговорок, поскольку говорит о справедливости как способе
мышления, совершающегося из этих оценок; если бы было сказано, что справедливость
представляет собой «какой-то» способ мышления на основании оценок, то это звучало бы
принципиально иначе.
Мышление «из этих оценок» можно было бы превратно истолковать в том смысле,
что оно представляет собой только следствие, вытекающее «из» этих оценок, в то время
как на самом деле оно представляет собой не что иное, как совершение самого
оценивания. Поэтому такое мышление имеет свои отличительные особенности, которые
Ницше кратко и четко характеризует с помощью трех прилагательных, к тому же
выстроенных в принципиально важной последовательности.
Во-первых, это мышление есть мышление «созидающее». Это общая особенность,
согласно которой это мышление создает нечто такое, чего еще нет и что, быть может,
вообще никогда не наличествует и не сохраняется как наличное. Такое мышление
отсылает и опирается не на данное, оно не есть уподобление, но представляет собой нечто
такое, что возвещает нам о себе как момент вымысла в очерчивании горизонта внутри
определенной перспективы. «Созидать» значит не только производить то, чего еще нет, но283
и сооружать и возводить, устремляться ввысь, точнее говоря, завоевывать высоту, четко
определять ее и таким образом полагать направление. В этом отношении «созидание» есть
повеление, которое провозглашает повелительное притязание и создает область
повеления.
Так как созидание воз-водит, оно в то же время и прежде всего должно утвердить
себе основание. Вместе с устремлением-ввысь оно создает и открывает перспективу и
обзор. Сущность созидания заключается не в нагромождении друг на друга всего
произведенного и не в упорядочивании его согласно определенному плану, а прежде всего
и только в том, что в воз-ведении через возведенное открывается новое пространство,
иная атмосфера. Там, где этого не происходит, построенное впоследствии объявляется
«символом» чего-то другого и через газеты как таковое навязывается общественности.
Справедливость как такое созидающее, то есть утверждающе-возводящее, образующее
перспективу полагание есть сущностный источник для творческого вымысла и повеления
во всяком познавании и формировании.
Созидающее мышление в то же время является «выделяющим». Таким образом,
созидание никогда не совершается в пустоте, оно совершается внутри того, что теснит и
напирает как мнимое полагание меры и может не только препятствовать созиданию, но и
делать его не-нужным. Созидание как воз-ведение непрестанно должно раз-решать
вопрос меры и высоты и, следовательно, вы-делять и создавать себе самому свободное
пространство, в котором оно возводит свою меру и высоту и открывает свои перспективы.
Созидание проходит через решения.
Создающее и выделяющее мышление есть в то же время мышление
«уничтожающее». Оно упраздняет то, что прежде обеспечивало постоянство. Это
упразднение освобождает путь от фиксаций, которые могут мешать возведению высоты.
Созидающее и выделяющее мышление может и должно совершать это упразднение,
потому что оно как возведение упрочивает постоянство на уровне более высокой
возможности.
Справедливость обладает сущностным состоянием созидающего, выделяющего и
уничтожающего мышления. Так оно совершает оценивание, то есть оценивает, что надо
утвердить как существенное условие для жизни. А что же сама «жизнь»? В чем покоится
ее сущность? Ответ на этот вопрос уже дается через сущностную характеристику
справедливости, так как свою запись о ней Ницше завершает тем, что после двоеточия
курсивом пишет: «высший представитель самой жизни».
В соответствии с контекстом всей записи становится ясно, что жизнь прежде всего
понимается как жизнь человеческая. Она сама (в своей сущности) представляется,
предстает в справедливости и как справедливость.
По словом «представитель» понимается не нечто просто замещающее что-то
другое, не какой-то «фасад», не личина, которая пытается представить что-то иное, сама
этим
