иным не являясь. Кроме того, в данном случае слово «представитель» не понимается

и как «выразитель», но как то, в чем сама жизнь представляет свою сущность, потому что

в основе своей сущности она есть не что иное, как «справедливость». Справедливость

есть «высший» представитель; говоря о сущности жизни, нельзя помыслить что-либо, что

превосходило бы справедливость.

Однако положение о том, что сущность человеческой жизни есть справедливость,

не означает, что человек во всех своих действиях «прав» и «праведен» в обычном

нравственно-юридическом значении слова, что он везде поступает согласно праву и

установленным нормам.

Положение о том, что сущность человеческой жизни есть справедливость имеет

метафизический характер и означает, что жизненность жизни состоит не в чем ином, как в

уже упомянутом созидающем, выделяющем и уничтожающем мышлении; это

пролагающее путь, проникнутое духом решения утверждение высоты, открывающей

соответствующий ракурс, есть основание, на котором мышление обнаруживает свой284

творчески измышляющий и повелевающий характер, благодаря чему открываются

перспективы и очерчиваются горизонты. Благодаря проникновению в сущность

справедливости как сущностной основы жизни фиксируется то единственное отношение,

в котором только и можно решить, является ли ницшевское мышление «биологическим»,

и если да, то как именно и в каких пределах.

Справедливость есть та сфера, в которой основывается жизнь, утверждающаяся на

самой себе.

Почитание-за-истинное получает закон и правило из справедливости. Она есть

сущностная основа истины и познания, но только в том случае, если мы стремимся

осмыслить и понять «справедливость» метафизически, как ее осмыслял и понимал Ницше,

то есть понять в какой мере она подразумевает бытийное состояние живого, то есть

сущего в целом.

Три определения (созидание, выделение и уничтожение) характеризуют способ

мышления, понимаемый как справедливость, однако эти определения не только

выстроены в определенной последовательности: они в то же время и прежде всего говорят

о внутренней динамике этого мышления, которое, созидая, воздвигает высоту,

устремляется ввысь и тем самым мыслящее таким образом превосходит себя самое,

восстает против себя и оставляет под собой и позади себя все закосневшее. Этот способ

мышления есть возвышение над собой, вступление во власть над самим собой через

восхождение на еще большую высоту. Возвышение над самим собой мы называем

преодолением. Оно есть сущность власти.

Обычно власть понимают как упорядоченное, расчетливо спланированное

утверждение насилия. Власть воспринимают как некий вид насилия и под усилением

власти и превосходством понимают как накопление и подготовку средств насилия, так и

их возможное задействование и использование. На-сильственное (в смысле насилия и

притеснения) проявляется как произвольное, не поддающееся просчитыванию, слепое

извержение, а то, что извергается, называют силами. Насилие есть стремящееся к

извержению, не властвующее над самим собой накопление сил. Сила же есть способность

к действию, а действие означает превращение чего-то уже имеющегося в нечто иное.

Силы есть точки воздействия, причем слово «точка» намекает на сосредоточение того, что

изливается под напором и есть только в области этого излития. Так власть постигается

как некий вид насилия, насилие же — как сила, а сила — как далее не постигаемый

теснящий напор, который, однако, всюду дает о себе знать в своем воздействии и

воздействиях.

Указать на это возможное и привычное направление истолкования понятия власти

необходимо потому, что и Ницше не раз (и часто там, где он хочет придать своей мысли о

власти особую остроту и весомость) вместо «власти» и «отношений власти» прямо

говорит о «силе» и «проявлениях силы». Для обычного уха многие места звучат так, как

будто Ницше стремится представить все мировое целое как динамику «взрывов»

«силовых центров», как будто он представляет мир как силу, совершенно в духе

появившихся в его время «мировоззрений», для представителей которых предметом

особого тщеславия было «обосновать» эти мировоззрения «естественнонаучно»,

независимо от того, какие представления оказывались ведущими — физические,

химические или биологические.

Если ницшевское понятие власти мы будем осмыслять в горизонте общего, весьма

неопределенного и тем не менее каким-то образом ставшего привычным понятия «силы»,

мы не пойдем дальше начатков, причем, заблуждаясь, будем считать их самим

средоточием. Это средоточие, сущность того, что Ницше называет словом «власть» и

часто словом «сила», на самом деле определяется из сущности справедливости.

Придерживаясь взгляда на сущность власти как на выход за пределы себя самого, мы

получаем в свое распоряжение предварительные условия, помогающие нам понять второй

отрывок, в котором Ницше говорит о справедливости.285

Данная запись появляется почти одновременно с уже приведенной и отражает

размышления, пришедшиеся на период между написанием третьей и четвертой частей

«Заратустры» (1884: XIV, 80). Отрывок гласит:

«Справедливость как функция широко озирающей вокруг себя власти, которая

выходит за пределы малых перспектив добра и зла, следовательно, имеет более широкий

горизонт преимущества — намерение удержать нечто большее, чем то или это лицо».

Прежде всего бросается в глаза определенное созвучие обоих определений. В

первом говорится о «справедливости» как «высшем представителе самой жизни», во

втором о «справедливости как функции широко озирающей вокруг себя власти».

«Функция», «функционирование» означает совершение, исполнение, то, каким образом

имеющая в виду власть является властью и властвует. Здесь «функция» означает не нечто

зависящее от этой власти и привносимое в нее, а ее саму в ее властвовании. Но какую

власть имеет в виду Ницше, когда говорит о «власти»? Он имеет в виду не «какую-то»

власть среди прочих и наряду с ними, а только ту, которую надо назвать единой и которая

властвует над всеми остальными, которая, в соответствии со словами о «высшем

представителе», есть высшая власть.

Эта власть широко озирает вокруг и, таким образом, есть все, что угодно, только

не куда-то влекущая, слепо теснящая сила. Озирание вокруг не означает одного лишь

оглядывания в пределах данного: оно есть взгляд поверх имеющихся малых перспектив,

следовательно, оно само тем более есть перспективное, то есть открывающее перспективы

усматривание.

Куда ведет этот взгляд, какой ракурс он предлагает? Ницше сразу отвечает

упоминанием тех перспектив, которые остаются позади: «малые перспективы добра и

зла». «Добро» и «зло» суть наименования для основного различения «морали». Мораль

Ницше понимает метафизически. «Добро» («благо») есть «идеал», идея, а также то, что

превосходит и ее, то есть оно есть подлинно сущее, ????? ??. «Зло» есть метафизическое

наименование того, что не есть сущее, ?? ??. В этом заключается различие между

истинным (в себе сущим) и кажущимся мирами. Это различие предполагает перспективы,

поверх которых взирает справедливость. Справедливость есть всматривание в большую

перспективу, оставляющее под собой перспективы малые. Всматривание, совершающееся

поверх прежних перспектив, соответствует выделяющей особенности созидающего

мышления, которое раньше было определено как справедливость. Однако теперь

созидание проясняется через перспективное широкое озирание вокруг себя, открытие

большой перспективы. Нельзя сказать, что справедливость «имеет» перспективу, она есть

сама эта перспектива как ее установление, открытие и удержание открытой.

Раньше мы уже указывали на взаимосвязь перспективы и горизонта. Каждая

перспектива имеет свой горизонт. Справедливость имеет «более широкий горизонт

преимущества». Мы изумлены. Справедливость, которая нацелена на преимущество: это

звучит непривычно и в то же время наводит на мысли о пользе, учете и обсчете, если не

вообще о деловом предприятии. При этом Ницше выделяет слово «преимущество», чтобы

не оставить никакого сомнения в том, что в случае с разумеемой здесь справедливостью

дело касается именно «преимущества». Такой акцент должен укрепить наше стремление

не мыслить в контексте повседневных представлений то понятие, которое вбирает в себя

это слово. Кроме того, в соответствии со своим подлинным и уже утраченным значением

слово «пре-имущество» (Vor—teil) означает нечто у—деленное (Zu—geteilte) еще до того,

как началось деление (Teilung). В справедливости как открытии перспективы расширяется

всеохватывающий горизонт, очерчивание того, что заранее уделяется всякому

представлению, расчету и формированию, причем уделяется как то, что необходимо

удерживать всегда и в каждом случае. У-держивание здесь одновременно означает

достижение, получение и сохранение, возвратное полагание в постоянство.

Но что же это такое, что заранее уделяется всем и что больше не может превзойти

и предвосхитить никакой другой горизонт? Ницше опять-таки не говорит напрямую, что286

это такое, он только говорит, что горизонтная (horizonthafte) устремленность

справедливости обращена на нечто такое, что больше той или иной цели, больше счастья и

судьбы отдельного человека. В справедливости все это отходит на второй план.

Но если дело не в индивиде, то, быть может, в обществе? Тоже нет. То, что имеет в

виду Ницше, мы уясним только из того, что он говорит о перспективе справедливости.

Справедливость смотрит поверх различия между истинным и кажущимся мирами и

поэтому всматривается в более высокое сущностное определение мира и вместе с тем в

более широкий горизонт, в котором в то же время получает «дальнейшее» определение

сущность человека, а именно западного человека Нового времени.

Итак, какое представление у нас складывается о справедливости на основании этих

двух весьма существенных отрывков? Она предстает как властвование перспективной

власти, как самое высокое и самое широкое созидание, как основополагающее

утверждение основной особенности самой жизни, причем «жизнь» прежде всего

понимается как жизнь человеческая.

В чем повелевающая особенность человеческого познавания и творчески

измышляющая сущность человеческого разума находят свое основание, дающее

правильность и меру? Ответ гласит: в справедливости. В соответствии с

охарактеризованным состоянием она есть основание необходимости и возможности

всякого согласия человека с хаосом, будь то более высокое согласие искусства или же

согласие познания. Повелевающее пояснение и творчески измышляющее преображение

«правы» и правильны, потому что сама жизнь в своей основе есть то, что Ницше называет

справедливостью.

Сущность воли к власти. Придание становлению

постоянства в присутствии

Преодолевается ли через справедливость повелевающее и измышляющее, а также

каким-то образом безосновно на себе утвержденное, которое свойственно познанию? Дает

ли то, что здесь называется справедливостью, какую-то гарантию того, что не совершится

никакого слепого извержения одного лишь теснящего и напирающего произвола? Может

ли, наконец, эта справедливость быть залогом правильного? Задавая такие вопросы, мы,

наверное, размышляем серьезнее самого Ницше, и тем не менее такими вопросами мы

снова возвращаем себя в ту область, которой справедливость, осмысленная как основная

особенность жизни, больше не позволяет существовать. Мы спрашиваем о правильном

этой справедливости и тотчас представляем некое мерило, уже успевшее закоснеть и

связующее даже саму справедливость.

Поэтому мы больше не имеем права спрашивать, но в то же время понимаем, что

осмысление целого не должно снова выродиться в какую-то банальность, и потому все

«правильное» должно исходить из самой справедливости. Обе рассмотренных нами

записи напрямую ничего не говорят о том, что же созидается, открывается и

усматривается в справедливости. Всюду она только и делает, что заостряет внимание на

выделяющем как, характерном для этого «способа мышления». Правильное

справедливости (если мы каким-то образом можем отличить его от нее) определяется

(если определяется вообще) только из нее самой, из самой глубины ее сущности. Однако

это нам удается только тогда, когда мы отваживаемся на новую попытку понять характер

этого «мышления» и, значит, взглянуть на то, как и в качестве чего справедливость

«функционирует». Это созидающее предоставление всему другому заранее уделенного

есть функция власти. Но какой власти? В чем заключается сущность власти? Ответ:

власть, которая здесь имеется в виду, есть воля к власти.

Как это понимать? Власть может быть только тем, чем она может быть по

волению воли, то есть целью, определенной этим волением и ему предпосланной.

Если бы власть была волей к власти, тогда это означало бы, что саму волю надо287

понимать как власть, но тогда можно было бы сказать и так, что власть надо понимать как

волю. Однако Ницше не говорит, что власть есть воля, равно как не говорит и о том, что

воля есть власть. Он не осмысляет волю «как» власть и власть