не что иное, как опостоянивание становления в

присутствии.

В этом истолковании бытия изначальное мышления бытия как ?????, проходя через

предельное (Au?erste) основной метафизической позиции, характерной для Нового

времени, приходит к своему завершению. В мысли воли к власти восхождение и явление,

становление и присутствование в единстве сущности «бытия» ретроспективно

осмысляются в соответствии с исконным их значением, но не как подражание греческому

мышлению, а как преобразование новоевропейского мышления о сущем в его указанное

ему завершение.

Это означает, что первоначальное истолкование бытия как постоянства

присутствования теперь укрывается в невопрошаемости.

Вопрос о том, на чем основывается истина этого первого и последнего

метафизического истолкования бытия, вопрос о том, можно ли когда-нибудь постичь

такое основание в рамках метафизики, теперь оказывается таким далеким, что его вообще

невозможно ставить как вопрос, ибо теперь сущность бытия понимается так широко и

существенно, что она не уступает даже становлению, «жизни» — как ее понятие.

Так как здесь, в завершении западноевропейской метафизики, осуществившемся

через Ницше, всеобъемлющий вопрос об истине, в сущности которой присутствует само с

метафизической точки зрения разнообразно истолкованное бытие, не только остается не

поставленным, как прежде, но и оказывается парализованным в своей вопрошаемости, это

завершение метафизики становится концом. Однако этот конец есть нужда другого

начала. От нас и наших потомков зависит, осознаем ли мы его необходимость или нет.

Такое осознание прежде всего требует осмыслить конец как завершение, а это означает,

что мы не смеем использовать Ницше только для изготовления каких-то фальшивых

интеллектуальных монет на потребу сегодняшнего дня и не можем пройти мимо него,

ошибочно полагая, что обладаем вечной истиной. Мы должны осмыслить его, то есть

осмыслить всегда его единственную мысль (и тем самым ведущую мысль

западноевропейской метафизики) до ее собственных внутренних пределов. Тогда мы

постигнем, сколь широко, сколь решительно бытие затмевается сущим и властью так

называемого действительного.

Затмевание бытия сущим исходит из самого бытия, как оставленность бытия

сущего в смысле отвержения истины бытия.

И все же, усматривая эту тень как тень, мы уже стоим в ином свете, хотя и не

находим огня, который дает возможность видеть. Таким образом, сама тень уже есть

нечто иное и отнюдь не помрачение.