успевшее опустеть место, которое
некогда занимали прежние высшие ценности, просто утверждаются новые.
Вместе с прежними ценностями упраздняется и «верх», «высота»,
«потустороннее», упраздняется прежнее место, в котором эти ценности могли
утверждаться. Это означает, что новое их утверждение как таковое должно стать другим,
коль скоро даже то, для чего они и призваны быть новыми ценностями, после упразднения
потустороннего мира уже не является посюсторонним. Это означает, что способ
существования ценностей, их сущность должны измениться. Коренное изменение,
стоящее позади «обесценения» прежних высших ценностей, проявляется в том, что
возникает необходимость в новом принципе утверждения ценностей, но так как
обесценение высших ценностей является их упразднением, возникающим из однозначно
осознанных явлений и соответствующим этому осознанию, новое утверждение должно
возникать из новой и более высокой осознанности (расчета).37
Таким образом, принцип нового утверждения ценностей только тогда может
заявить о себе, когда пробуждается и распространяется новое знание о ценностях и
условиях оценки. Переоценка всех прежних ценностей должна совершаться и
утверждаться на основании максимальной осознанности своего собственного сознания
ценностной сущности и утверждения ценностей. В понимаемом таким образом
утверждении и совершается падение прежних ценностей.
Только благодаря переоценке всех прежних ценностей нигилизм обретает
классическую форму. Для него характерно знание о происхождении ценностей и их
необходимости, а тем самым и понимание сущности тех ценностей, которые
существовали прежде. Только здесь мысль о ценности и полагание ценностей приходят к
самим себе, причем не только в том смысле, что какое-либо инстинктивное действие
одновременно познает себя самого и мимоходом за собой наблюдает, но и в том, что эта
осознанность становится существенным моментом и движущей силой всего действования
в целом. То, что мы называем многозначным словом «инстинкт», теперь не только
осознается как нечто прежде неосознаваемое: собственно «инстинктом» становятся
осознанность, «психологический перерасчет» и подсчет.
В разделе В нигилизм понимается как промежуточное состояние и утверждается
как мерило мышления и действия, тогда как заключительный раздел всего 12 отрывка
становится образцом классического нигилизма. Высчитывается «конечный результат», в
котором сущее в целом просчитывается заново, и напрямую говорится о природе
ценностей и их полагания. Приведем еще раз этот раздел:
«Конечный результат: все ценности, посредством которых мы сначала пытались
придать миру ценность, а затем по причине их неприменимости к нему обесценивали его
— все эти ценности, просчитываемые психологически, суть результаты определенных
утилитарных перспектив, направленных на поддержание и усиление механизма
человеческого господства, и они лишь ложным образом проецированы в существо вещей.
Это все та же гиперболическая наивность человека: полагать себя самого смыслом и
мерой ценности вещей».
Здесь, в частности, говорится о том, что ценности имеют свою причину в
«механизме господства». Господство есть бытие-во-власти (in-der-Macht-Sein) власти.
Ценности соотносятся с волей к власти, они зависят от этой воли как подлинной сущности
власти. То неистинное и непрочное, что было в прежних высших ценностях, заключается
не в них самих, не в их содержании, не в том, что предметом поисков был некий смысл, не
в том, что полагалось некое единство и фиксировалось нечто истинное. Неистинное
Ницше усматривает в том, что эти ценности помещались в некую «в себе сущую» сферу,
внутри которой и из которой они как таковые должны были безусловно заявлять о себе, в
то время как на самом деле они брали свое начало и обретали сферу своей значимости
только в определенном виде воли к власти.
Вернувшись от заключительного раздела 12 отрывка к его заголовку («Падение
космологических ценностей»), мы теперь видим, что этот заголовок лишь в том случае
отвечает всему содержанию отрывка, если мы изначально понимаем нигилизм так, как его
понимает Ницше, а именно как историю (то есть в то же время и позитивно, усматривая в
нем предварительную ступень «нового» утверждения ценностей), причем так, что крайний
нигилизм воспринимается не как полный закат, а как переход к новым условиям
существования. Это общее понимание сущности нигилизма Ницше выразил в следующей
записи, относящейся примерно к тому же времени, когда была сделана и запись под
номером 12:
«Общее понимание. Фактически всякое крупное возрастание влечет за собой и
огромное отмирание частей и гибель: страдание, симптомы упадка характерны для
времен огромных движений вперед; всякое плодотворное и мощное движение
человечества одновременно создавало и нигилистическое движение. Появление крайней
формы пессимизма, подлинного нигилизма при известных обстоятельствах могло бы быть38
признаком решительного и радикального роста, перехода в новые условия жизни. Это я
понял» (n. 112; весна—осень 1887).
На это же время приходится и следующая запись:
«Человек — это зверь бездны и зверь выси; высший человек — это человек бездны
и сверхчеловек: так все и складывается. С каждым возрастанием человека ввысь и в
величие он растет также вглубь и в страшное: нельзя желать одного без другого или,
точнее, чем основательнее хочешь одного, тем основательнее достигаешь как раз другого»
(n. 1027).
После того как мы предприняли предварительное разъяснение 12 отрывка, наша
задача, заключающаяся в адекватном осмыслении европейского нигилизма, становится
более определенной. Все, что в начале наших размышлений казалось нам неясным,
теперь, ради адекватного рассмотрения сущности нигилизма, можно представить в двух
направлениях.
1. С точки зрения Ницше нигилизм есть история обесценения прежних высших
ценностей, предстающая как переход к их переоценке, заключающийся в отыскании
принципа нового их утверждения.
2. Сущность нигилизма Ницше постигает только в ракурсе мысли о ценности:
только в таком виде она становится предметом критики и приводит к попытке
преодоления нигилизма. Но поскольку утверждение новых ценностей коренится в воле к
власти, преодоление нигилизма путем достижения его классической формы
осуществляется в направлении истолкования сущего в целом как воли к власти. Новое
утверждение ценностей есть метафизика воли к власти.
Фразу «метафизика воли к власти» мы понимаем двояко, поскольку имеющийся
здесь родительный падеж осмысляется как genitivus obiectivus и genitivus subiectivus . Вопервых, метафизика Ницше есть та метафизика, которая как истина о сущем в целом
имеет своим «объектом» волю к власти, поскольку она составляет общую особенность
сущего в целом. Однако воля к власти как основная особенность сущего в целом
одновременно является сущностным определением человека. Как таковая она лежит в
основе человеческого запечатления истины о сущем в целом, то есть в основе метафизики:
предстает как ее subiectum. Поэтому, во-вторых, метафизика Ницше является той
метафизикой, в которой воля к власти утверждает свое господство. Эта метафизика
входит даже в сферу властвования воли к власти и является одним из ее условий. Воля к
власти есть объект и субъект метафизики, пронизанной мыслью о ценности. Выражение
«метафизика воли к власти» в своем однозначном смысле двузначно.
Прежде всего нигилизм необходимо понять в его единой сути как историю
утверждения ценностей. Здесь это «утверждение» мы уясняем в широком смысле,
который предполагает утверждение каких-то высших ценностей, их обесценение как
упразднение, переоценку этих ценностей как установление новых.
К первому положению. Нигилизм есть история. Здесь мы имеем в виду не только
мысль о том, что называемое нами нигилизмом «имеет» некую «историю», поскольку его
можно проследить исторически в его хронологическом развитии. Нигилизм есть история.
Ницше считает, что нигилизм является сущностью западноевропейской истории, потому
что он участвует в обосновании основных метафизических позиций и их отношений. В то
же время основные метафизические позиции лежат в основе того, что мы познаем как
мировую историю, особенно как историю Западной Европы. Нигилизм определяет саму
историчность этой истории, и потому для понимания его сущности не так уж важно
рассказывать его историю, приходящуюся на те или иные века, и описывать его формы. В
первую очередь все должно быть направлено на то, чтобы познать нигилизм как
внутреннюю обоснованность, законность этой истории. Если в ракурсе обесценения39
высших ценностей мы хотим понять эту историю как «распад», тогда нигилизм предстает
не как причина этого распада, а как его внутренняя логика, как та внутренняя законность
совершающегося, которая влечет за пределы одного только распада и потому уже
указывает на что-то иное. Поэтому понимание сущности нигилизма заключается не в
ознакомлении с какими-либо явлениями, которые с исторической точки зрения можно
представить как нигилистические: это понимание заключается в осмыслении
соответствующих шагов, промежуточных ступеней и промежуточных состояний — от
начинающегося обесценения до необходимой переоценки.
Когда высшие ценности обесцениваются и возникает ощущение того, что мир не
соответствует и никогда не соответствовал тому, что мы мыслим о нем в идеале, когда
даже кажется, что все устремляется к худшему и ничтожному и этот мир предстает как
наихудший из миров, как «pessimum», тогда формируется позиция, которую в Новое
время обычно называют «пессимизмом», возникает вера в то, что в этом наихудшем из
миров жизнь не стоит того, чтобы ею жить и ее утверждать (Шопенгауэр).
Поэтому и «пессимизм» (n. 9; 1887) Ницше недвусмысленно называет «формой,
предшествующей нигилизму» (ср. n. 37: «Развитие пессимизма в сторону нигилизма»).
Однако пессимизм так же двояк, как и нигилизм. Есть пессимизм, вырастающий из силы и
существующий как сила, но есть пессимизм, который вырастает из слабости и существует
как слабость. Первый не рисует перед собой никаких иллюзорных картин, смотрит
опасному прямо в лицо и не хочет ничего приукрашивать: он трезво оценивает те силы,
которые создают опасность, но в то же время познает условия, при которых несмотря ни
на что все-таки можно овладеть вещами. Поэтому пессимизм силы имеет свою позицию в
«аналитике». Ницше понимает под этим не разложение в смысле расчленения и
измельчения, а расклад того, что «есть», отыскание причин, по которым сущее есть
именно так, как оно есть. В противоположность этому пессимизм как слабость и упадок
всюду видит только мрачное, в каждом начинании уже усматривает причину его неудачи
и мнит себя такой позицией, которой заранее известно, как все будет развиваться.
Пессимизм слабости стремится все «понять» и исторически объяснить, извинить и
утвердить. Всему происходящему сейчас он сразу же отыскивает какое-либо соответствие
в прошлом. Пессимизм как упадок ищет прибежища в «историзме» (ср. n. 10). Пессимизм,
обретающий силу в «аналитике», и пессимизм, запутывающийся в «историзме»,
предельно противостоят друг другу, и поэтому благодаря пессимизму и его природной
двоякости «крайности» выходят на передний план и максимально акцентируются. В
результате этого «промежуточное состояние», порожденное обесценением прежних
высших ценностей, становится более отчетливым и неотступным.
С одной стороны, становится ясно, что прежние ценности недостижимы, мир
кажется обесцененным. С другой стороны, благодаря аналитическому осознанию того, что
ценностные ориентации берут свое начало в воле к власти, ищущий взор обращается к
истоку новых ценностных установок, хотя при этом, правда, мир еще не обретает никакой
ценности. Однако вполне возможно, наблюдая как потрясаются прежние ценности,
попытаться все-таки закрепить их «место» и наполнить его (то есть мир
сверхчувственного) новыми идеалами. Согласно Ницше это происходит, например,
благодаря «учениям, стремящимся осчастливить мир», благодаря «социализму»,
«вагнеровской музыке», христианскому «идеалу», а также совершается там, «где
потерпели крах с догматической формой христианства» (n. 1021). Тогда появляется
«неполный нигилизм»:
«Неполный нигилизм, его формы: мы живем среди них.
Попытки избегнуть нигилизма, не переоценивая прежних ценностей: они приводят
к обратному результату, обостряют проблему» (n. 28).
Тем самым становится яснее, в какой мере «переоценка всех ценностей»
принадлежит полному, совершенному нигилизму, каким образом этой переоценке
предшествует состояние неопределенности и как оно ей сопутствует. Это состояние, в40
котором прежние ценности упраздняются, а новые еще не утверждены, основывается на
том, что не существует никакой истины в себе, хотя истина есть. Однако в каждом случае
истина должна определяться заново. Благодаря упомянутой «аналитике» пробуждается
предчувствие того, что «воля к истине» как притязание на нечто действенное и
определяющее меру есть притязание на власть и как таковое оно
