оправдано только волей

к власти и как форма воли к власти. Описанное промежуточное состояние есть «крайний

нигилизм», который намеренно познает и свидетельствует, что не существует никакой

истины в себе. Этот нигилизм тоже двояк:

«А. Нигилизм как знак возросшей власти духа: деятельный нигилизм.

В. Нигилизм как упадок и регресс власти духа: пассивный нигилизм» (n. 22; веснаосень 1887).

Пассивный нигилизм довольствуется признанием того, что не существует никакой

истины в себе, и для него это означает, что вообще не существует никакой истины.

Деятельный нигилизм, напротив, стремится дать определение сущности истины в ракурсе

того, откуда все получает свою определяемость и определенность. Он познает истину как

форму воли к власти и как ценность определенного достоинства.

Если основанием возможности истины целиком и полностью является воля к

власти, если истина понимается и оформляется как функция воли к власти (как

справедливость), тогда крайний нигилизм как нигилизм деятельный превращается в

нигилизм классический. Но так как деятельный нигилизм уже познает и признает волю к

власти как основную особенность всего сущего, для него нигилизм вообще не является

одним лишь «наблюдением» (n. 24), не является одним лишь нет, характерным для

одного только суждения: он предстает как деятельное нет («сам помогает делу, сам

губит»). Такой нигилизм не просто созерцает что-либо как ничтожное: он упраздняет,

крушит его и создает простор и свободу. Поэтому сам классический нигилизм есть «идеал

высшего могущества» (n. 14).

Этот нигилизм вырастает из прежней «жизни», подготавливает почву «для нового

порядка» и внушает «жажду конца» всему, что хочет умереть. Поступая таким образом, он

как бы производит расчистку и в то же время открывает новые возможности. Потому,

имея в виду этот нигилизм, создающий новое пространство и выводящий все сущее на

простор совершенно нового утверждения ценностей, Ницше говорит об «экстатическом

нигилизме» (n. 1055). Поскольку высшее могущество классическо-экстатического,

крайнего и деятельного нигилизма не знает вне себя и над собой никакой меры и не

признает ничего в качестве таковой, классическо-экстатический нигилизм мог бы быть

«божественным способом мышления» (n. 15). В таком виде нигилизм уже ни в коем

случае не является одной только бессильной «тоской по ничто» (n. 1029): он предстает как

ее противоположность (ср. nn. 1010,1023,1025). Так проявляется упорядоченная в себе

сущностная полнота нигилизма: двоякая по смыслу форма, предшествующая нигилизму

(пессимизм), неполный нигилизм, крайний нигилизм, деятельный и пассивный нигилизм

и, наконец, нигилизм крайний и деятельный как нигилизм экстатико-классический.

Когда, каким образом, насколько широко властвует та или иная форма нигилизма,

признается она или нет, или же все они господствуют вместе и порождают предельно

многозначное состояние эпохи — это вопросы, которые можно поставить только в сфере

подлинного действования и осмысления и которые должны быть поставлены и здесь. Для

того чтобы отметить, сколь подвижна сущность нигилизма, отметить, что он имеет

исторический характер, для того чтобы одновременно еще раз заострить внимание на том,

что под ним понимается не только нечто современное или даже (во времена Ницше)

«сегодняшнее», нам достаточно указать на то, как переплетены между собой все его

формы. «Нигилизм» обозначает историческое явление, которое начинается задолго до нас

и оставляет нас далеко позади.

Утверждение ценностей и воля к власти41

Нигилизм, мыслимый Ницше как история утверждения ценностей, можно понять

только тогда, когда это утверждение познается в его сущности, то есть в данном случае в

его метафизической необходимости. Поэтому фокус наших размышлений смещается на

тот круг вопросов, который был обозначен во втором положении.

Ко второму положению. Тезисы упомянутого круга вопросов таковы: Ницше

осмысляет происхождение, развитие и преодоление нигилизма только в контексте

ценностей; мышление, совершаемое в ракурсе ценностей, входит в ту действительность,

которая определяется как воля к власти; мысль о ценностях является необходимой

составной частью метафизики воли к власти.

Но в чем эта метафизика имеет свое историческое сущностное основание? Иначе

говоря, откуда берет свое «метафизическое» начало мысль о ценностях? Если метафизика

является истиной о сущем в его целом и поэтому говорит о бытии сущего, то из какого

истолкования этого сущего возникает мысль о ценности? Мы отвечаем: из определения

сущего в целом через его основную особенность, каковой является воля к власти. Ответ

правильный, но возникает второй вопрос: каким образом дело доходит до именно такого

истолкования сущего, если предположить, что оно не родилось как некая химера в одной

только голове свихнувшегося господина Ницше? Каким образом дело доходит до картины

мира как воли к власти, если допустить, что в таком истолковании этого мира Ницше

должен говорить только то, к чему в своем самом сокровенном движении устремляется

вся долгая история Запада и особенно история Нового времени? Что, бытийствуя и

властвуя в западноевропейской метафизике, приводит в конце концов к тому, что она

становится метафизикой воли к власти?

Задавая такие вопросы, мы выходим за пределы одного лишь, как нам кажется,

сообщения и разъяснения и приступаем к критическому разбору ницшевской метафизики.

Если допустить, что она является завершением западноевропейской метафизики, тогда

этот разбор лишь в том случае будет адекватным, когда затронет всю западноевропейскую

метафизику в целом.

Когда приступаешь к вдумчивому разбору того, что было продумано мыслителем,

речь идет не о том, чтобы противопоставлять одно «воззрение» другому, одну «точку

зрения» оспаривать с помощью другой. Все это поверхностно и несущественно. В данном

случае критический разбор означает не умничающую «полемику» и не пустую «критику»,

а осмысление истины, предполагающее принятие решения, того решения, которое

принимаем не мы, но которое, напротив, как история бытия принимается из него самого

по отношению к нашей истории. При этом нам лишь остается или кичиться своими

«точками зрения» и упорствовать в них (к этим «точкам» можно, кстати, причислить и

мнимую «свободу от всякой точки зрения»), или, наоборот, покончить со всеми

«точками» и «воззрениями», распрощаться со всеми бытующими мнениями и

представлениями — единственно ради того, чтобы прийти к изначальному знанию.

Уже при первом разъяснении природы нигилизма мы были удивлены тем, что, хотя

термин и само это понятие предполагают мысль о бытии, Ницше, однако, всецело

осмысляет его в ракурсе ценности. Если вопрос о сущем как таковом в его целом издавна

был и остается ведущим вопросом всей метафизики, то мысль о ценности стала

господствовать лишь недавно и явно благодаря Ницше, причем так, что метафизика

сделала решающий поворот в совершении своей сущности.

Не без влияния Ницше академическая философия конца XIX — начала XX в.

становится «философией ценности» и «феноменологией ценности». Сами ценности

предстают как вещи в себе, которые упорядочиваются в «системы», причем, несмотря на

молчаливое неприятие философии Ницше, исследователи начинают тщательно

перелистывать его произведения, особенно «Заратустру», стремясь отыскать в них те

самые ценности в себе, чтобы потом «более научно» (в отличие от «ненаучного поэтафилософа») соорудить из них «этику ценности».42

Когда мы здесь говорим об осмыслении природы ценностей в философии, мы

имеем в виду исключительно метафизику Ницше. На рубеже нового столетия под именем

«философии ценности», хотя и в более узком и школьном смысле слова, заявляет о себе

направление в неокантианстве, связанное с именами Виндельбанда и Риккерта.

Непреходящая заслуга этого направления заключается не в создании «философии

ценности», а в определении той, вполне достойной в ту пору позиции, которая,

противоборствуя напору естественно-научной «психологии» и «биологии» (а те ошибочно

провозглашались подлинной и единственной «философией»), еще сохраняла и передавала

далее остаток истинного знания о подлинной сущности философии. Однако эта

«традиционная» в хорошем смысле позиция не давала «философии ценности» продумать

мысль о ценности в ее метафизической сущности, то есть не давала по-настоящему

серьезно подойти к нигилизму. Считалось, что ему можно воспрепятствовать путем

возврата к философии Канта, хотя на самом деле это было лишь уступкой нигилизму и

нежеланием смотреть в ту бездну, которая под ним таилась.

Если философия Ницше завершает развитие западноевропейской метафизики, если

в этой философии мысль о ценности впервые глубже заявляет о себе, чем в плетущейся в

хвосте «философии ценности», тогда эта самая мысль не может проникнуть в метафизику

случайно и откуда-то со стороны. Вопрос о ее происхождении в метафизике в равной мере

становится вопросом о сущности ценности и вопросом о сущности метафизики.

Поскольку последняя достигает своего завершения, наш вопрос становится общим

вопросом о том, что делает философию необходимой и что дает ей основание.

Итак, откуда же возникает мысль о ценности, откуда возникает то мышление,

которое все вокруг оценивает в ракурсе какой-либо ценности, себя самое считает мерилом

оценки и ставит перед собой задачу утверждения новых ценностей? Ницше сам ставит

вопрос о возникновении этой мысли и сам же на него отвечает. Нам достаточно лишь

вспомнить о ходе его рассуждений в 12 отрывке. В разделе под буквой В он четко ставит

вопрос о том, откуда возникает вера в космологические ценности. Ответ гласит, что она

возникает из воли человека утвердить для себя самого какую-либо ценность. Но как он

может сделать это, если мир, в котором он живет, не имеет ценности, смысла и цели, не

имеет единства и истины, если человек не может подчинить себя какому-либо «идеалу»?

Заключительный раздел данного отрывка уже достаточно ясно показывает наличие

внутренней связи между утверждением ценностей и волей к власти, но еще не дает

четкого ее понимания. Мы вправе предположить, что Ницше на свой лад уже должен был

прояснить ее природу, коль скоро в переоценку ценностей входит момент четкой

осознанности совершаемого и, следовательно, знание о том, как все это к ним относится.

Каждый акт утверждения ценности, а также (и прежде всего) утверждения какойлибо новой ценности, благодаря которому происходит переоценка уже имеющихся

ценностей, должен соотноситься с волей к власти. Об этой связи Ницше говорит в первом

предложении 14 отрывка:

«Ценности и их изменение соотносятся с ростом власти того, кто эти ценности

утверждает».

В соответствии с уже данным определением сущности воли к власти «рост власти»

означает не что иное, как возрастание власти в смысле сверхвластвования власти над

собою. Однако в этом и заключается сущность власти. Следовательно, в данном

предложении говорится о том, что ценности и их изменение (то есть полагание ценностей,

будь то обесценение, переоценка или утверждение новых ценностей) каждый раз

определяются из соответствующего вида воли к власти, которая, в свою очередь,

определяет того, кто полагает эти ценности (то есть человека) в соответствующем виде

его человеческого бытия. Ценности берут начало в полагании ценностей, а то

соответствует воле к власти. Но в какой мере и почему воля к власти является ценностнополагающей? Что Ницше понимает под «ценностью»?

В весьма запутанной книге «Воля к власти» в отрывке под номером 71543

представлена запись от 1888 г., дающая ответ на наш вопрос:

«Точка зрения „ценности» — это точка зрения условий сохранения и возрастания

сложных структур с относительной продолжительностью жизни внутри процесса

становления».

Согласно сказанному, «ценность» есть «точка зрения». «Ценность» есть даже

«существенным образом» «точка зрения для…» (ср. n. 715). Мы еще не спрашиваем о том,

для чего ценность является точкой зрения, мы вначале размышляем над тем, что

«ценность» вообще есть «точка зрения», есть нечто такое, что, уловленное глазом,

становится Центром перспективы для зрения, а именно для того зрения, которое к чему-то

устремлено. Эта устремленность к чему-то есть расчет на нечто такое, что должно

считаться с другим. Поэтому мы тотчас соотносим «ценность» со «сколько» и «столько»,

с количеством и числом, поэтому «ценности» (п. 710) соотносятся со «шкалой числа и

меры». Остается только выяснить, с чем, в свою очередь, соотносится шкала возрастания

и уменьшения.

Благодаря описанию ценности как