нам возможность потом заглянуть в метафизический источник мысли о
ценности.
Ego cogito (ergo) sum — «я мыслю, следовательно, я существую». Перевод
дословный и правильный. Кажется, что этот правильный перевод уже дает нам
правильное понимание декартовского «тезиса». «Я мыслю» — в этом высказывании
констатируется некий факт; «следовательно, я существую» — в этих словах из
констатированного факта делается вывод, что я существую. Теперь на основании этого
правильного вывода можно удовлетвориться и успокоиться, решив, что мое
существование таким образом «доказано». Правда, ради этого нет никакой нужды
тревожить мыслителя такого достоинства, какое имеет Декарт. Вдобавок он хочет сказать
нечто иное, но что именно он хочет сказать, мы, конечно, сможем продумать только тогда,
когда выясним, что он понимает под cogito, cogitare.
Мы переводим cogitare словом «мыслить» и тем самым убеждаем себя в том, будто
уже знаем, чт? он подразумевает под cogitare, как будто мы заранее знаем, что называется
«мышлением» и, самое главное, как будто с нашим понятием «мышления», которое мы,
скорее всего, извлекли из какого-нибудь учебника «логики», мы уже попадаем в само
существо того, что Декарт хочет сказать словом «cogitare». В важных местах вместо
cogitare Декарт употребляет percipere (per-capio) — схватить что-либо, овладеть какойлибо вещью, а именно в том смысле представления ее себе, в данном случае способом
поставления-перед-собой, «пред-ставления». Поняв cogitare как пред-ставление в этом
буквальном смысле, мы уже ближе подойдем к декартовскому понятию cogitatio и
perceptio. Нередко наши слова, оканчивающиеся на «ние», обозначают две
взаимосвязанные вещи: представление в смысле «процесса представления» и
представление в смысле чего-то «представленного». Так же двояко по смыслу и perceptio
как percipere и perceptum: процесс преднесения чего-либо перед собой и перед-собойпринесенное в самом широком смысле как выставленное «на виду». Поэтому вместо
perceptio Декарт часто употребляет слово idea, что в соответствии с таким
словоупотреблением означает не только представленное в процессе представления, но и
само это представление, сам его акт и свершение. Декарт различает три вида «идей»:
1) ideae adventitiae: представленное, которое нам предстает; воспринимаемое нами
в вещах;
2) ideae a me ipso factae: пред-ставленное, которое произвольно образуем мы сами
(образы воображения);
3) ideae innatae: пред-ставленное, которое дано человеческому пред-ставлению
вместе с его сущностной структурой.66
Понимая cogitatio и cogitare как perceptio и percipere, Декарт хочет подчеркнуть, что
к cogitare принадлежит препод-несение-себе (Auf-sich-zu-bringen) чего-либо. Cogitare есть
предоставление-себе (Sich-zu-stellen) пред-ставляемого (Vor-stellbare). В таком предоставлении есть нечто полагающее меру, то есть необходимость существования какого-то
признака, показывающего, что пред-ставляемое не просто вообще пред-дано, но
представлено как нечто имеющееся в распоряжении. Таким образом, только тогда
человеку что-либо предо-ставлено, получено им в представлении — cogitatum — когда
оно упрочено и обеспечено как нечто, чем он может каждый раз самостоятельно и
недвусмысленно распоряжаться в кругу им контролируемой сферы без опасения и
сомнения. Cogitare — это не просто вообще какое-то неопределенное представление, а
такое представление, которое само себе ставит условие, чтобы им установленное отныне
не допускало никакого сомнения относительно того, чт? оно есть и как оно есть.
Cogitare всегда есть некоторое «размышление» в смысле со-мнения, причем такого,
которое намерено признавать значимым лишь несомненное как достоверно установленное
и в собственном смысле пред-ставленное. По своей природе cogitare есть сомневающееся,
перепроверяющее, еще раз просчитывающее пред-ставление: cogitare есть dubitare. Если
мы поймем это «буквально», мы легко можем впасть в ошибку. Мыслить — не значит
«сомневаться» в том смысле, чтобы всюду громоздить одни сомнения, подозрительно
относиться к любой позиции и отвергать всякое согласие. Напротив, сомнение понимается
здесь в его принципиальном соотнесении с несомненным, бесспорным и тем, что их
обеспечивает. Такое сомневающееся мышление заранее и постоянно устремлено к
надежной установленное™ представляемого внутри круга расчета и контроля. Тот факт,
что всякое cogitare в сущности есть dubitare, означает не что иное, как тождество
представления и обеспечения. Мышление, которое по своему существу равно сомнению,
не допускает в качестве установленного и удостоверенного, то есть истинного, ничего, что
не было бы удостоверено им самим как нечто, обладающее характером несомненности, с
чем мышление как сомнение «справилось», над чем оно завершило свои расчеты.
В понятии cogitatio внимание постоянно заостряется на том, что процесс представления преподносит представленное представляющему, что представляющий, будучи
представляющим, «устанавливает» пред-ставляемое, берет его в расчет, то есть
останавливает и фиксирует для себя, овладевает им, «обеспечивает» для себя. С какой
целью? Для дальнейшего пред-ставления, которое всюду мыслится как обеспечение и
устремлено к фиксации всего сущего как удостоверенного. Но что и для чего
обеспечивается, что и для чего должно стать залогом надежности?
Мы узнаем это, если еще глубже постараемся вникнуть в суть декартовского
понятия cogitatio, так как пока мы еще не уловили одну сущностную черту этого cogitatio,
хотя в принципе уже затрагивали и называли ее. Мы натолкнемся на нее, когда обратим
внимание, что Декарт говорит: всякое ego cogito есть cogito me cogitare; всякое «я нечто
представляет» в то же время ставит на передний план «меня», представляющего (ставит
передо мной, в моем пред-ставлении). Если воспользоваться оборотом речи, легко
поддающимся превратному толкованию, всякое человеческое пред-ставление есть «само»-
На это могут возразить следующим образом: если сейчас мы «пред-ставим»
Мюнстер, то есть в данном случае воссоздадим его в своей памяти, так как в данный
момент мы не воспринимаем его физически, или если, непосредственно встав перед ним,
мы пред-ставим его в смысле вос-прития, то в обоих случаях мы представим Мюнстер и
только Мюнстер. Он есть пред-ставленное нами. При этом самих себя мы не
представляем, так как в противном случае мы никогда не смогли бы представить сам
Мюнстер как таковой в чистом виде и погрузиться в то, что здесь противопоставляет нам
наше пред-ставление, то есть в его пред-мет. Что касается самого Декарта, то определяя
cogito как cogito me cogitare, он также не думает, будто при каждом представлении
предмета «Я» сам, то есть представляющий, тоже превращаюсь в предмет представления.67
В таком случае всякое представление было бы вынуждено, по существу, метаться взад и
вперед между своими двумя предметами: между представлением собственно
представленного и представлением представляющего (ego). Но тогда получается, что Я
представляющего представляется лишь смутно и косвенно? Нет.
Во всяком «я представляю» представляющее Я представляется гораздо более
существенным и необходимым образом и представляется вместе с ним, как то, при чем,
около чего и перед чем выставлено всякое пред-ставляемое. Здесь нет необходимости в
каком-либо особом обращении и возвращении ко мне, представляющему. В
непосредственном созерцании чего-либо, в любой репрезентации, при каждом
воспоминании, при каждом таком ожидании пред-ставляемое актом представления представляется мне, ставится передо мной, причем ставится таким образом, что я сам при этом
не становлюсь предметом пред-ставления, но тем не менее оказываюсь как бы
преподнесен «себе» вместе с предметным представлением и, больше того, только
благодаря ему. Так как всякое пред-ставление предо-ставляет представляемый и
представленный предмет представляющему человеку, последний тоже
«сопредставляется» таким своеобразным и неприметным образом.
Однако такая характеристика пред-ставления — а именно мысль о том, что в нем
«вместе» и «одновременно» с самим представлением пред-ставлено и представляющее Я
— будет оставаться двусмысленной до тех пор, пока мы явственнее не обрисуем суть
того, вокруг чего здесь все вращается. Так как в каждом представлении пред-ставленное
самим актом представления преподносится представляющему человеку, этот человек в
каждом представлении сопоставляет и самого себя, причем не задним числом, а заранее,
поскольку он, пред-ставляющий, всегда соотносит представление к собою. Так как представляющий человек необходимым образом и заранее обнаруживает себя рядом с представленным внутри акта представления, в любом представлении заложена сущностная
возможность того, чтобы сам акт представления совершался в горизонте представляющего. Со-представленность предмета представления и предоставляющего внутри
человеческого акта пред-ставления на самом деле имеет не тот смысл, будто Я и его представление как бы сами по себе встречаются где-то вне представления в ряду других
предметов данного представления и потом задним числом вводятся в круг представленного. В какой-то мере двусмысленные слова о со-представленности
представляющего и того, что он представляет во всяком акте представления призваны на
деле выразить именно сущностную принадлежность представляющего к структуре
представления.
Прежде всего это видно из положения: cogito есть cogito те cogitare. Теперь —
после предпринятого разъяснения — мы можем переформулировать его так: по своей
сущности человеческое сознание есть самосознание. Сознание меня самого не привходит
в мое осознание вещей наподобие некоего наблюдателя этого сознания, сопутствующего
осознанию вещей. Сознание вещей и предметов в своей основе есть прежде всего самосознание, и только в таком качестве становится возможным сознание пред-метов. Представлению, о котором идет речь, свойственна самость человека как лежащее-в-основе.
Уже до Декарта было ясно, что как представление, так и представленное в нем
относятся к представляющему Я. Принципиально новое у Декарта заключается в том, что
эта отнесенность к представляющему и благодаря этому сам представляющий как
таковой берет на себя решающую роль меры всего, чт? выступает и должно выступать в
представлении как по-ставлении сущего.
Однако мы еще не до конца осмыслили содержание и траекторию определения
«cogito есть cogito me cogitare». Всякое воление и всякая установка, любые «аффекты»,
«чувства» и «ощущения» соотносятся с желаемым, ощущаемым, воспринимаемым,
причем то, с чем они соотнесены, в самом широком смысле пред-ставлено и предоставлено. Поэтому все упомянутые виды поведения, а не одно только познание и68
мышление, в своем существе яв-лются представляющим пред-ставлением. Все виды
поведения обладают своим бытием в таком пред-ставлении, они суть представление,
представленное — cogitationes. В акте представления упомянутые виды поведения
осознаются человеком как принадлежащие ему, как такие, в которых он сам ведет себя
так-то и так-то. Только теперь мы можем понять тот скупой ответ, который дает Декарт
(«Principia philosophiae» I,9) на вопрос: quid sit cogitatio, что такое cogitatio? Он гласит:
«Cogitationes nomine, intelligo illa omnia, quae nobis consciis in nobis fiunt, quatenus
eorum in nobis conscientia est. Atque ita non modo intelligere, velle, imaginari, sed etiam
sentire, idem est sic quod cogitare». «Под наименованием „cogitatio» я понимаю все то, что
происходит при нас, сознающих при этом самих себя, и в нас постольку, поскольку мы
сознаем это в нас. Таким образом, не только познание, воление, воображение, но и
ощущение в данном случае есть то же самое, что мы называем cogitare».
Не вдаваясь в раздумья и переводя cogitatio как «мышление», люди поневоле
начинают думать, будто все способы поведения человека Декарт истолковывает как
мышление и формы мышления. Такое мнение хорошо согласовывается с расхожим
взглядом на философию Декарта, а именно с мыслью о том, что она есть «рационализм».
Как будто нет необходимости сначала определить, что такое «рационализм», исходя из
установления сущностных пределов ratio и мышления, как будто не возникает
необходимости сначала прояснить сущность ratio исходя из сущности cogitatio, которое к
тому же само нуждается в разъяснении! Что касается последнего момента, то мы только
что показали: cogitare есть пред-ставление в том полновесном смысле, что вместе с ним
должны мыслиться как равно-сущностные ему: отношение к пред-ставляемому,
предоставленность представленного (Sich-zustellen des Vorgestellten), самообнаружение и
самоустановление представляющего перед представленным, причем именно внутри представления и через него.
Нас не должна приводить в смущение та обстоятельность, с которой здесь
очерчивается сущность cogitatio. То, что кажется обстоятельным перечислением, на самом
деле представляет собой попытку уловить единую и простую суть пред-ставления. Если
смотреть в контексте этой сути, то тогда получается, что пред-ставление также и само
себя выставляет в
