свое
определение через этот тезис и что предварительное их определение невозможно, если
оно не утверждается на его основополагающей достоверности. Но этот упрек,
продуманный во всей его значимости, оказался бы упреком, затрагивающим всякую
основополагающую метафизическую позицию, поскольку ведущий способ
метафизического мышления характеризуется тем, что понятие и сущность бытия
признаются за самое известное, а потом сразу ставится вопрос, какое сущее надо
познавать и как это надо делать, чтобы так-то и так-то истолковать его в отношении его
бытия. То, что Декарт хочет сказать в своем ответе на высказанные ему критические
соображения, мы можем более основательно и к тому же предвосхищая последующее,
представить и так: сначала нужно зафиксировать то или иное сущее в его истине, откуда
затем уже в понятиях очерчиваются бытие и истина. Тезис Декарта таков, что
одновременно высказывает и определяет внутренние соотношения бытия, достоверности
и мысли. В этом заключается его сущность как «первоначала».
Если к тому же мы вспомним, что в соответствии с предложенными самим
Декартом решающими разъяснениями этого тезиса его нельзя считать умозаключением,
тогда тем более станет ясно, каким образом обеспечиваемое им сущее — представление
во всей полноте своей сущности — в соответствии с основополагающим характером этого
тезиса в то же время дает уверенность относительно бытия, истины и мышления. То, что
сам Декарт опять-таки, как кажется, недостаточно заостряет внимание на том моменте,
что его тезис как «первоначало» надо и мыслить «первоначально», то есть философски,—
на это он все-таки намекает не раз употребляемым оборотом: ordine philosophanti, то есть
«ведущий упорядоченное философское рассуждение». Этот тезис только в том случае
может быть осуществлен и полностью исчерпан, если мысль движется в единственном
направлении, в котором осуществляется поиск «абсолютного неколебимого основания
истины» (fundamentum absolutum inconcussum veritatis). Этот поиск неизбежно мыслит в
направлении fundamentum, absolutum, inconcussum, в направлении veritas; мыслит все это в
определенном смысле вместе с тем, что удовлетворяет его как достоверное сущее, и
потому стоит неколебимо. В смысле этого достоверного и самого известного
представляются и предварительные понятия бытия, познания и пред-ставления. Тезис
cogito sum говорит лишь о том, что они так уже представлены. Когда Ницше упрекает
Декарта в том, что его тезис утверждается на недоказанных предпосылках и потому не
является основополагающим, он промахивается в двух отношениях:
1) данный тезис — вообще не умозаключение, зависящее от своих посылок;
2) все дело в том, что сам декартовский тезис по своей сути как раз и является тем
пред-посыланием, которого недостает Ницше; в нем предпосылается то, на что ссылается
всякое положение и всякое познание как на свое сущностное основание.
Более существенным, по-видимому, является другое соображение, которое Ницше
выдвигает против декартовского тезиса и которое, правда, тоже покоится на том же
предвзятом мнении, будто данный тезис является умозаключением. Однако если не
принимать во внимание несостоятельность этого мнения, станет ясно, что Ницше все-таки
касается чего-то существенного. Тем не менее в решающих моментах его спор с Декартом
остается смутным, потому что там, где его упреки при их достаточном осмыслении могли
бы привести к каким-либо серьезным результатам, они оборачиваются как раз против
самого Ницше. Заранее можно предположить, что в действительно решающем пункте
Ницше воспринимает основную позицию Декарта в ракурсе своей собственной позиции,
что, истолковывая ее, он отталкивается от воли к власти, то есть согласно сказанному
ранее, ведет ее «психологический пересчет». Поэтому не стоит удивляться, если,79
анализируя это психологическое истолкование данной позиции, которая в себе уже
«субъективна», мы запутываемся в оценках, в которых на первый взгляд сразу нельзя
разобраться. Тем не менее мы должны это сделать, ибо все сводится к тому, чтобы
понять философию Ницше как метафизику, то есть 6 сущностной связи истории
метафизики.
Ницше полагает, что тезис Декарта должен обосновать и обеспечить «Я» и
«субъекта» как условие «мысли». Он считает, что вопреки такому замыслу теперь,
вследствие скептического движения новейшей философии, более правдоподобной стала
такая ситуация, при которой мысль есть условие «субъекта», то есть таких понятий, как
«субъект», «объект» и «субстанция». Здесь Ницше указывает на «скептическое движение»
новейшей философии и при этом думает об «английском эмпиризме», согласно которому
«сущностные понятия» (категории) складываются из ассоциаций и мыслительных
привычек.
Ницше, конечно, понимал, что учения Локка и Юма — лишь огрубление
основополагающей позиции Декарта, ведущее к разрушению философской мысли, и что
они возникают из непонимания того начала новоевропейской философии, которое
знаменовал Декарт. Приведенное замечание Декарта об общих понятиях, которые сомыслятся в cogito sum, предполагает и то, что самые общие и самые известные понятия не
только порождаются мыслью, как это происходит со всяким понятием, но и добываются и
содержательно определяются в соответствии с ведущим направлением мысли и
высказывания. Для Декарта решено, что сущесть сущего означает представленность, что
истина как достоверность означает упроченность в представлении.
То, что Ницше считает возможным противопоставить Декарту как якобы новую
перспективу, то есть то его соображение, согласно которому «категории» возникают из
Мышления», все-таки является решающим тезисом самого Декарта. Декарт, правда, еще
трудился над единым метафизическим обоснованием сущности мышления как cogito те
cogitare, в то время как Ницше на помочах английского эмпиризма впадает в
«психологическое разъяснение». В то же время, объясняя возникновение категорий из
«мысли», Ницше оказывается согласным с Декартом как раз в том, в чем, как он полагает,
он должен ему противостоять. Другим является один лишь способ объяснения того, как
бытие и истина возникают из мысли: Ницше по-другому истолковывает тезис cogito sum.
Сам этого как следует не замечая, Ницше един с Декартом в том, что бытие
означает «представленность», упроченность в мышлении; что истина означает
«достоверность». В этом отношении Ницше мыслит совершенно в новоевропейском духе.
Тем не менее он считает, что выступает против Декарта, когда не соглашается с тем, что
тезис последнего есть непосредственная достоверность, то есть та, которая добывается и
обеспечивается одним лишь принятием к сведению. Ницше говорит о том, что стремление
Декарта отыскать неколебимую достоверность есть «воля к истине»: «„Воля к истине» как
„я не хочу обманываться» или „я не хочу обманывать» или „я хочу убедиться и
утвердиться» — как формы воли к власти» (XIV, 2. Halfte, n. 160).
Что здесь происходит? Ницше переводит ego cogiro в ego volo (я хочу) и
истолковывает это volo как воление в смысле воли к власти, каковая мыслится им как
основная особенность сущего. Но что если полагание этой основной особенности стало
возможным только на почве основополагающей метафизической позиции Декарта? В
таком случае, критикуя Декарта, Ницше выдает свое непонимание сущности метафизики,
которое может изумить только того, кто еще не заметил, что эта неспособность
метафизики увидеть самое себя на стадии ее завершения стала необходимостью. О том,
насколько далеко Ницше выброшен за пределы исконного метафизического осмысления,
свидетельствует следующее положение: «Понятие субстанции есть следствие понятия
субъекта: не наоборот!» («Der Wille zur Macht», n. 485; 1887). Здесь Ницше понимает
«субъект» в новоевропейском смысле. Субъект есть человеческое Я. На самом деле
понятие субстанции никогда не является следствием понятия субъекта, как думает Ницше.80
В то же время понятие субъекта не является следствием понятия субстанции. Понятие
субъекта возникает из нового истолкования истины сущего, которая, согласно традиции,
мыслится как ?????, ??????????? и subiectum — возникает благодаря тому, что на
основании cogito sum человек становится собственно «лежащим в основании» (Zugrundeliegenden), quod substat, субстанцией. Понятие субъекта — это просто сужение
изменившегося понятия субстанции до человека как представляющего, в чьем
представлении у-стаивается представленное и представляющий в их
взаимопринадлежности. Ницше не улавливает, откуда взялось «понятие субстанции», и не
улавливает, потому что несмотря на всю свою критику Декарта он, не имея достаточного
знания о сущности основополагающей метафизической позиции, считает
новоевропейскую основополагающую позицию безусловно обеспеченной и все кладет в
подножье человеку как субъекту. Субъект, правда, теперь понимается как воля к власти, и
в соответствии с этим иначе истолковывается cogitatio, мышление.
Об этом свидетельствует его высказывание о сущности «мышления», записанное
не где попало, а в связи с истолкованием декартовской достоверности как формы воли к
власти (XIII, n. 123).
«Мышление для нас — средство не „познавать», а обозначать все происходящее,
упорядочивать его, делать доступным для нашего употребления: так мы мыслим о
мышлении сегодня; завтра, возможно, будем мыслить иначе».
Здесь мышление истолковывается чисто «экономически», в смысле «механической
экономии». То, что мы мыслим как помысленное «истинно» лишь в той мере, в какой
служит поддержанию воли к власти. Однако то, как мы мыслим о мышлении, тоже
измеряется лишь этой мерой. От такого понимания мышления Ницше с необходимостью
приходит к утверждению о том, что Декарт обманывается, полагая, будто достоверность
его тезису обеспечивается усмотрением его ясной очевидности. Согласно Ницше, тезис
ego cogito, ergo sum — лишь «гипотеза», которую Декарт принял потому, что она «в
наибольшей степени давала ем у ощущение силы и уверенности» («Wille zur Macht», n.
533; 1887).
Теперь тезис Декарта неожиданно оказывается гипотезой, предвзятостью, даже не
умозаключением, как следовало из упреков, упомянутых ранее! Позиция Ницше по
отношению к Декарту не является цельной и законченной. Однозначной она становится
только там, где Ницше больше не вдается в предметное рассмотрение декартовского
тезиса, но воспринимает его в «психологическом» пересчете, то есть осмысляет его как
способ самообеспечения человека, влекомого волей к власти.
Мы бы, наверное, слишком поторопились в своих предположениях, если бы,
анализируя позицию Ницше, пришли к выводу, что он хоть в малой степени оставил или
даже преодолел декартовское истолкование бытия как представленности, его определение
человека как «субъекта». Ницше воспринимает декартовское истолкование бытия в
контексте своего собственного учения о воле к власти. Это восприятие заходит так далеко,
что Ницше, не задаваясь вопросом об обоснованности своего шага, отождествляет бытие с
«представленностью», а ее — с «истиной». Уже в том отождествлении «бытия» и
«истины», которое мы обнаруживаем в 12 отрывке, Ницше яснее всего выдает, что его
основополагающая метафизическая позиция коренится в cogito sum. Для него «истина» и
«бытие» — одно и то же, а именно то, что зафиксировано и упрочено в представлении.
Однако отождествление «бытия» и «истины» Ницше не признает за
основополагающую истину, то есть в его истолковании — за «высшую» ценность; он
терпит истину только как ценность, которая необходима для сохранения воли к власти.
Сомнительно, даже неверно, что представленное в пред-ставлении показывает что-либо из
действительного: ведь это действительное есть становление. Всякое пред-ставление как устанавливание связывает становление и показывает становящееся в бездействии, то есть
таковым, каково оно не «есть». Представление предоставляет только видимость
действительного. Поэтому истинное и то, что в представлении принимается за сущее, в их81
соотнесении с действительным как становящимся есть не что иное, как заблуждение.
Истина есть заблуждение, но заблуждение необходимое. «Истина есть вид заблуждения,
без которого не мог бы существовать определенный род живых существ. Ценность для
жизни является последним основанием» («Der Wille zur Macht», n. 493; ср. Паскаль,
«Мысли», № 18).
Итак, Ницше полностью принимает основополагающую метафизическую позицию
Декарта, но толкует ее психологически, то есть утверждает достоверность как «волю к
власти» на воле к власти. Но разве он не оспаривает понятие «субъекта», как его мыслит
Декарт? Да, он говорит: понятие «Я» как субъекта — это выдумка «логики».
Но что такое «логика»? Логика есть «императив, не для познания истины, но для
полагания и упорядочения такого мира, который должен считаться для нас истинным»
(«Wille zur Macht», n. 516; 1887). Здесь логика понимается как повеление и повелительная
