понимает волю к власти психологически, однако он не очерчивает сущность воли в
соответствии с представлениями расхожей психологии, а наоборот, сущность и задачу
психологии понимает в соотнесении с сущностью воли к власти. Ницше призывает
понимать психологию как «морфологию и учение о развитии воли к власти» («Jenseits von
Gut und Bose», n. 23).
Что такое воля к власти? Это «глубочайшая сущность бытия» («Der Wille zut
Macht», n. 693). Сказанное означает, что воля к власти является основной чертой сущего
как такового. Поэтому сущность воли к власти можно сделать предметом вопрошания и
размышления только в перспективе сущего как такового, то есть метафизически. Истина116
такого проецирования сущего на бытие в смысле воли к власти имеет метафизический
характер. Она не терпит никакого обоснования, которое ссылается на вид и строение
какого-либо отдельного сущего, потому что само это сущее, призываемое для такого
обоснования, как таковое можно засвидетельствовать только в том случае, если сущее
уже спроецировано на основную особенность воли к власти как бытия.
Но, быть может, в таком случае данный проект — порождение лишь этого
отдельного мыслителя? Кажется, что так оно и есть. Впечатление чего-то произвольного
только усиливается, когда начинают разъяснять, что Ницше понимает под «волей к
власти». Однако надо сказать, что в им самим опубликованных сочинениях он почти не
говорил о воле к власти, и это можно расценивать как признак того, что он хотел, чтобы
это самое глубочайшее из познанной им истины о сущем как таковом оберегалось им как
можно дольше и было поставлено под защиту простого сказывания. О воле к власти (хотя
и без того, чтобы это выражение преподносилось как ключевое) говорится во второй
части «Заратустры» (1883 г.). Заголовок раздела, в котором предпринимается первое
сущностно полное осмысление данного выражения, может послужить намеком на его
правильное понимание. В разделе «О самопреодолении» Ницше говорит: «Всюду, где я
находил живое, я находил и волю к власти, и даже в воле служащего я находил волю быть
господином». Таким образом, воля к власти является основной особенностью жизни.
«„Бытие» — мы не имеем никакого другого представления об этом, кроме „жить».—
Разве может „быть» что-нибудь мертвое?» («Der Wille zur Macht», n. 582). Однако воление
есть воление-к-господству. Эта воля есть уже в воле служащего — и не в том смысле, что
он стремится перестать быть рабом, но потому что он есть раб и служащий и как таковой
вновь и вновь имеет в своем ведении предмет своего труда, которым «повелевает». И
поскольку служащий как таковой делает себя незаменимым для своего господина и таким
образом привлекает его к себе и обращает на себя (раба), раб властвует над господином.
Бытие служащего есть еще один вид воли к власти. В волении-к-господству никогда не
было бы воления, если бы воля оставалась только желанием или стремлением, вместо того
чтобы исконно быть только одним — повелением.
Однако в чем заключается сущность такого повеления? Повелевание есть
способность распоряжаться возможностями, путями, способами и средствами
совершающегося действования. То, что повелевается в повелении, представляет собой
свершение этого распоряжения. В повелении повелевающий повинуется этому
распоряжению и тем самым повинуется самому себе. Таким образом, повелевающий
превосходит себя самого тем, что он еще отваживается на себя самого. Повелевание есть
само-преодоление и порой оно тяжелее послушания. Повелевать д?лжно только тому, кто
не может повиноваться самому себе. Повелевающий характер воли проливает первые
лучи света на сущность воли к власти.
Однако власть не есть цель, к которой воля устремляется как к чему-то внешнему
по отношению к ней. Воля не стремится к власти, но уже пребывает в сущностной сфере
власти. Тем не менее воля — это не просто власть, равно как власть — не просто воля.
Картина иная: сущность власти есть воля к власти, а сущность воли есть воля к власти.
Лишь так понимая эту сущность, Ницше может вместо «воли» говорить о «власти» и
вместо «власти» просто говорить о «воле». Но это никогда не означает их
взаимоотождествления. Ницше не соединяет эти два понятия так, как если бы сначала они
существовали порознь, а потом стали некоей составной структурой. Напротив, выражение
«воля к власти» призвано к тому, чтобы именовать нерасторжимую простоту
упорядоченной и единственной в своем роде сущности: сущности власти.
Власть властвует только тогда, когда она становится господином над
достигнутыми ступенями власти. Власть только тогда власть, когда она остается
возрастанием власти и повелевает себе увеличивать себя самое. Одно только устояние в
возрастании власти, застывание на какой-то ступени власти уже полагает начало
безвластию. К сущности власти принадлежит сверхвластвование над самой собой, которое117
проистекает из самой власти, поскольку она есть повеление и как повеление
уполномочивает самое себя к сверхвластвованию над той или иной достигнутой ступенью
власти. Таким образом, власть постоянно находится в пути «к» себе самой, причем не
только к ближайшей властной ступени, но и к овладению своей чистой сущностью.
Поэтому в сущностном смысле воле к власти противостоит не достигнутое
«обладание» властью как противоположность одному только «стремлению к власти», а
«безвластие к власти» («Der Antichrist», VIII, 233). Но в таком случае воля к власти
означает не что иное, как власть к власти? Да, это так, но с учетом того момента, что здесь
«власть» и «власть» — не одно и то же: власть к власти означает уполномочение к
надвластвованию. Только таким образом понятая власть целиком отвечает сущности
власти. В этой сущности власти подспудно заявляет о себе сущность воли как
повелевания, но поскольку повелевание есть повиновение самому себе, волю, в
соответствии с сущностью власти, можно понимать как волю к воле. Здесь, правда, «воля»
тоже означает нечто своеобразное: во-первых, повелевание, во-вторых, способность
распоряжаться возможностями действования.
Однако если власть есть власть к власти, а воля есть воля к воле, не получается ли
так, что власть и воля — одно и то же? Они на самом деле есть одно и то же в смысле
сущностной взаимопринадлежности в единстве единой сущности. С другой стороны, они
не есть одно и то же в смысле безразличного однообразия двух обычно разъединенных
сущностей. Воля для себя так же не существует, как не существует власть для себя. Воля и
власть, существующие для самих себя, представляют собой закосневшие величины,
слишком искусственно образовавшиеся из единой сущности «воли к власти». Только воля
к воле есть воля, а именно к власти в смысле власти к власти.
«Воля к власти» есть сущность власти. Однако эта сущность власти (и никогда —
одно только количество власти) остается целью воли, остается в том принципиально
важном смысле, что воля может быть волей только в сущности самой власти. Поэтому
воля необходимым образом нуждается в такой цели, и потому в сущности воли царствует
ужас перед пустотой. Пустота состоит в угасании воли, в неволении. По этой причине
воля «скорее пожелает хотеть Ничто, чем ничего не хотеть» («Zur Genealogie der Moral»,
3 Abhandlung, n. 1). «Хотеть Ничто» здесь означает хотеть умаления, отрицания,
уничтожения, опустошения. В таком волении власть все еще обеспечивает себя
возможностью повелевания, и таким образом даже отрицание мира представляет собой
лишь потаенную волю к власти.
Все живое есть воля к власти. «Иметь и хотеть иметь еще больше, одним словом,
рост — в этом сама жизнь» («Der Wille zur Macht», n. 125). Одно только поддержание
жизни — это уже ее закат, однако для того чтобы воля к власти как сверхвластвование
могла идти вверх по ступеням, эти ступени должны не просто достигаться, но
удерживаться и упрочиваться. Только в такой обеспеченности власти достигнутая власть
может разрастаться дальше. Поэтому возрастание власти в себе есть одновременно ее
постоянное сохранение. Власть только в том случае может уполномочить себя на
сверхвластвование, если она одновременно повелевает возрастанию и сохранению. Это, в
частности, предполагает, что сама власть и только она полагает условия данного
возрастания и сохранения.
Какова природа этих условий воли к власти, полагаемых ею самой и таким образом
ею же и обусловливаемых? Ответ на этот вопрос содержится в записи Ницше, относящейся к последним годам его еще непомраченного мышления (1887-1888 гг.): «Точка
зрения „ценности» есть точка зрения условий сохранения-возрастания сложных
образований с относительной продолжительностью жизни внутри процесса становления»
(«Der Wille zur Macht», n. 715).
Итак, условия, которые наделяют волю к власти полномочиями на ее собственную
сущность, суть точки зрения. Эти точки зрения (Augenpunkte) становятся тем, что они
суть, лишь благодаря «пунктуации», совершаемой самобытным зрением. Это118
пунктирующее зрение обращено на «сложные образования с относительной
продолжительностью жизни внутри процесса становления». Зрение, определяющее такие
точки зрения, полагает перспективу на «становление». Для Ницше избитый термин
«становление» обладает законченным содержанием, которое раскрывает себя как
сущность воли к власти. Воля к власти есть сверхвластвование власти. Становление
подразумевает не неопределенное течение каких-то смутных изменений любых наличных
состояний и не «развитие по направлению к какой-то цели», а властвующее преодоление
тех или иных ступеней власти. В языке Ницше становление означает господствующую из
него самого подвижность воли к власти как основной черты сущего.
Поэтому всякое бытие есть «становление». Широкое вы-глядывание (Aus-blick) на
становление есть пред-взглядывание (Vor-blick) и про-глядывание (Durch-blick) во
властвование воли к власти из того единственного усмотрения, чтобы она наличествовала
как таковая. Однако это выглядывающее проглядывание в волю к власти принадлежит ей
самой. Воля к власти как уполномочивание на сверхвластвование существует пред-видя и
про-видя, или, как говорит Ницше, «перспективно». Однако «перспектива» никогда не
является одним только ракурсом, в поле зрения которого что-то усматривается, но
представляет собой про-зревающее из-смотрение, направленное на «условия сохранения и
возрастания». «Точки зрения», устанавливаемые в таком «смотрении», по своей природе
таковы, что на них необходимо рассчитывать и с ними надо считаться. Они имеют форму
«числа» и «меры», то есть ценностей. Ценности «везде поддаются сведению на шкалу
степеней силы, выраженных в числе и мере» («Der Wille zur Macht», n. 710). «Силу»
Ницше постоянно понимает в смысле власти, то есть как волю к власти. Число есть
«форма перспективы» («Der Wille zur Macht», n. 490) и таким образом его наличие
предполагается в характерном для воли к власти «смотрении», которое по своей сущности
есть учет ценностей. «Ценность» имеет характер «точки зрения». Ценности не есть нечто
такое, что обладает значимостью и «существует» только «в себе», дабы потом при случае
стать «точками зрения». Ценность есть «по своей сути точка зрения», характерная для
властвующе-просчитывающего смотрения воли к власти («Der Wille zur Macht», n. 715).
Ницше говорит об условиях воли к власти, называя их «условиями сохранениявозрастания». Здесь он намеренно не говорит об условиях сохранения и возрастания,
чтобы не возникало впечатления, что там, где на самом деле присутствует лишь единое,
было сведено к единству нечто изначально разрозненное. Эта единая сущность воли к власти упорядочивает характерное для нее переплетение. К сверхвластвованию принадлежит
то, что преодолевается как соответствующая ступень власти, а также то, что преодолевает.
Преодолеваемое должно оказывать определенное сопротивление и к тому же само быть
чем-то постоянным, которое удерживает и поддерживает самое себя. Однако и
преодолевающее должно иметь точку опоры и быть устойчивым, ибо в противном случае
оно не могло бы ни возвыситься над собой, ни ощущать себя уверенно в своем
возрастании и его возможности. С другой стороны, всякая устремленность к сохранению
совершается лишь ради возрастания. Так как бытие сущего как воля к власти есть в себе
это переплетение,
