условия воли к власти, то есть ценности, остаются соотнесенными со
«сложными образованиями». Эти формы воли к власти, например, науку (познание),
искусство, политику, религию, Ницше также называет «властными образованиями».
Нередко ценностями он называет не только условия, необходимые для
формирования этих властных образований, но и их самих. Дело в том, что они пролагают
пути, создают установления и, следовательно, условия, при которых мир, по сути своей
всегда являющийся «хаосом» и никогда — «организмом», упорядочивается как воля к
власти. В результате становятся понятными поначалу странные слова о том, что «наука»
(познание, истина) и «искусство» суть «ценности».
«В чем заключается объективная мера ценности? Только в количество возросшей и
организованной власти…» («Der Wille zur Macht», n. 674).
Поскольку воля к власти представляет собой изменчивое переплетение сохранения119
власти и возрастания ее, всякое пронизываемое этой волей властное образование остается
постоянным как возрастающее и непостоянным как сохраняющееся. Поэтому его
внутреннее постоянство (продолжительность) остается принципиально относительным.
Эта «относительная продолжительность» свойственна жизни, которой (поскольку она
существует только «внутри процесса становления», то есть внутри воли к власти)
принадлежит «постоянно изменяющееся определение границ власти» («Der Wille zur
Macht», n. 492). Так как становление как отличительная черта сущего определяется из
воли к власти, «все совершающееся, все движение, все становление» существует как
«установление отношений степени и силы» («Der Wille zur Macht», n. 552). «Сложные
образования» воли к власти представляют собой «относительную продолжительность
жизни внутри процесса становления».
Таким образом, все сущее, поскольку оно бытийствует как воля к власти,
«перспективно». «Перспективизм» (то есть строение сущего как некоего
просчитывающего смотрения, устанавливающего определенные точки зрения) есть то, «в
силу чего всякий центр силы — не только человек — конструирует из себя весь остальной
мир, то есть меряет его своей силой, осязает, формирует…» (n. 636; 1888. Ср. XIV, 13;
1884—1885: «Если мы захотим выйти из мира перспективы, мы погибнем» (XIV, 13).
По своей глубочайшей сущности воля к власти является перспективным принятием
во внимание условий ее возможности, которые она как таковая полагает сама. Воля к
власти в себе есть полагание ценностей.
«Вопрос о ценностях фундаментальнее вопроса о достоверности: последний
приобретает серьезное значение только в том случае, если разрешен вопрос о ценности»
(«Der Wille zur Macht», n. 588).
«… Вообще воление равносильно волению-стать-сильнее, волению расти — и также
волению средств для этого» («Der Wille zur Macht», n. 675).
Существенно важными «средствами» являются те «условия», при которых в
соответствии со своей сущностью наличествует воля к власти, а именно — «ценности».
«Во всякой воле присутствует оценивание» (XIII, 172).
Воля к власти (и только она) есть воля, волящая ценности. Поэтому, в конечном
счете, она вполне однозначно должна становиться и оставаться тем, откуда берет начало
всякое полагание ценности и что господствует над всякой оценкой: должна оставаться
«принципом оценивания». Следовательно, как только воля к власти постигается как
основная особенность сущего как такового и сама отваживается исповедовать себя
таковой, осмысление сущего как такового в его истине, то есть истине как мышлении воли
к власти, неизбежно превращается в мышление в соответствии с ценностями.
Метафизика воли к власти (и только она) по праву и с необходимостью есть
мышление в контексте ценностей. Считаясь с ценностями и производя оценку в
соответствии с отношениями ценности, воля к власти считается с самой собой. В
ценностном мышлении заключено само-сознание воли к власти, причем термин
«сознание» больше не означает безразличного представления, но подразумевает
властвующее и уполномочивающее соотнесение с самим собой. Ценностное мышление
присуще самобытию воли к власти, присуще тому способу, с помощью которого она
предстает как subiectum (утвержденный на самом себе и лежащий в основе всего прочего).
Воля к власти раскрывается как субъективность, для которой характерно ценностное
мышление. Как только сущее как таковое постигается в смысле этой субъективности, то
есть как воля к власти, всякая метафизика как истина о сущем как таковом целиком
должна осмысляться как мышление в ракурсе ценностей, как ценностное полагание.
Метафизика воли к власти истолковывает все предшествовавшие ей основные
метафизические позиции в свете ценностного мышления. Всякое метафизическое
разбирательство есть принятие решения об иерархии ценностей.
Нигилизм120
Платон, мышление которого знаменует начало метафизики, понимает сущее как
таковое, то есть бытие сущего, как идею. Идеи представляют собой единое по отношению
к тому многообразию, которое появляется в их свете и, появляясь таким образом,
бытийствует как таковое. Будучи этим единящим единым, идеи одновременно предстают
как нечто постоянное, истинное, в отличие от изменчивого и кажущегося. Понятые в
ракурсе метафизики воли к власти, идеи должны осмысляться как ценности, а высшие
единства — как высшие ценности. Платон сам разъясняет сущность идей из высшей идеи,
а именно идеи блага (??????). Однако надо иметь в виду, что греки называют «благом»
нечто такое, что делает что-либо пригодным к чему-либо и осуществляет это нечто. Идеи
как бытие делают сущее пригодным к этому, делают зримым, следовательно,
присутствующим, то есть делают его способным быть сущим. С этих пор во всей
метафизике бытие как единящее единое обретает характер «условия возможности».
Через трансцендентальное определение бытия как предметности (объективности) Кант
дал этой особенности бытия истолкование, определяемое из субъективности «я мыслю», а
Ницше в контексте субъективности воли к власти определил эти условия возможности как
«ценности».
Однако платоновское понятие блага не предполагает в себе ценностного
мышления. Идеи Платона — не ценности, так как бытие сущего еще не проецируется как
воля к власти. Между тем Ницше исходя из своей основной метафизической позиции
разъясняет платоновское истолкование сущего, идеи и, следовательно, сверчувственное,
как ценности. В таком разъяснении вся философия начиная с Платона становится
метафизикой ценностей. Сущее как таковое постигается в целом из сверхчувственного, а
оно в то же время познается как истинно сущее, независимо от того, идет ли речь о
сверхчувственном как Боге в смысле христианского Бога-Творца и Бога-Искупителя,
нравственном законе, авторитете разума, прогрессе или же счастье большинства людей.
Всюду непосредственно данное чувственное соотносится с желаемым, с идеалом. В этом
смысле всякая метафизика есть платонизм. Христианство и формы его новоевропейского
обмирщения представляют собой «платонизм для „народа»» (VII, 5). Различные формы
желанного Ницше мыслит как «высшие ценности». Всякая метафизика является
«системой оценок» или, как говорит Ницше, моралью, «причем под моралью
подразумевается именно учение об отношениях власти, при которых возникает феномен
„жизнь»» («Jenseits von Gut und Bose»).
Истолкование всякой метафизики, предпринимаемое в контексте мышления о
ценностях, является «моральным». Однако такое истолкование метафизики и ее истории
Ницше осуществляет не в качестве историко-академического рассмотрения прошедшего, а
как историческое решение будущего. Если идея ценности становится путеводной нитью в
историческом размышлении над метафизикой как основой западноевропейской истории,
тогда это прежде всего означает, что воля к власти является единственным принципом
ценностного полагания. Там, где она дерзает признать себя основной особенностью
сущего, все должно оцениваться с учетом того, увеличивает ли оно эту волю, умаляет ли
ее или препятствует ей. Как основная особенность сущего воля к власти обусловливает
все сущее в его бытии. Это высшее условие сущего как такового есть полагающая меру
Поскольку прежняя метафизика ничего не знает о воле к власти как принципе
оценки, в метафизике воли к власти эта воля становится «принципом нового ценностного
полагания». Так как в контексте метафизики воли к власти вся метафизика понимается в
моральном ключе как оценивание, метафизика собственно воли к власти тоже становится
оцениванием, причем «новым». Ее новизна заключается в «переоценке прежних
ценностей».
Такая переоценка являет собой всю суть нигилизма. Но разве сам термин
«нигилизм» не говорит о том, что согласно этому учению все ничтожно и представляет121
собой ничто, а всякая воля и всякое свершение напрасны? Дело в том, что, согласно
Ницше, нигилизм не является каким-то учением или мнением и вообще не означает того,
о чем можно подумать, впервые услышав это слово: подумать о растворении всего сущего
в голом ничто.
Свое познание нигилизма, берущее начало в метафизике воли к власти и
принципиально ей принадлежащее, Ницше не излагает в замкнутом контексте, который
открывался его метафизическому взгляду на историю, но чистую форму которого мы,
однако, не знаем и никогда не сможем определить на основании сохранившихся отрывков.
Тем не менее подразумеваемое под словом «нигилизм» он продумывает во всех
существенно важных для него отношениях, этапах и видах и запечатлевает свои мысли в
разрозненных записях, более или менее пространных и в разной мере отчетливых.
Одна из таких записей гласит: «Что означает нигилизм? — То, что высшие
ценности утрачивают свою ценность. Нет цели; нет ответа на вопрос „зачем»»? («Der
Wille zur Macht», n. 2). Нигилизм представляет собой процесс обесценения прежних
высших ценностей. Падение этих Ценностей означает крушение прежней истины о сущем
как таковом в его целом. Таким образом, процесс обесценения прежних высших
ценностей — это не какое-то историческое событие среди многих других, а основное
свершение в западноевропейской истории, движимой и направляемой метафизикой.
Поскольку христианство наложило на метафизику своеобразный богословский отпечаток,
обесценение прежних высших ценностей тоже необходимо выразить в богословском
ключе, а именно словами о том, что «Бог мертв». В данном случае «Бог» означает вообще
все сверхчувственное, которое как «истинный», «потусторонний» вечный мир (в
сравнении с миром здешним, «земным») утверждает себя как подлинную и единственную
цель. Когда церковно-христианская вера ослабевает и ее мировое господство
утрачивается, господство этого Бога не исчезает. Он просто меняет обличье, а его
притязания крепнут до неузнаваемости. На смену авторитета Бога и Церкви приходит
авторитет совести, господство разума, бог исторического прогресса, социальный
Обесценение прежних высших ценностей означает, что эти идеалы утрачивают
свою силу, формирующую историю. Но если «смерть Бога» и крушение этих ценностей
есть нигилизм, то разве можно утверждать, что в нигилизме нет ничего негативного?
Разве не смерть самым решительным образом ввергает нас в ничтожествующее ничто — и
тем более смерть Бога? Дело, однако, в том, что хотя обесценение прежних высших
ценностей как основное событие западноевропейской истории и принадлежит нигилизму,
оно никогда не исчерпывает его сущности.
Обесценение прежних ценностей прежде всего ведет к тому, что мир начинает
выглядеть лишенным всякой ценности. Однако хотя прежние ценности и обесцениваются,
сущее в целом остается, и потребность в том, чтобы утвердить какую-то истину об этом
сущем, только возрастает. Необходимость новых ценностей все больше дает о себе знать.
Возвещается полагание новых ценностей. Возникает промежуточное состояние, через
которое проходит нынешняя мировая история. Оно приводит к тому, что люди еще тешат
себя надеждами на возвращение прежней ценности мира и даже пытаются вернуть ее
силой, но тем не менее современность начинает ощущать и признавать, хотя и поневоле,
новое ценностное отношение к нему. Это промежуточное состояние, в котором
исторические народы Земли должны решать вопрос о своем закате или возрождении,
длится до тех пор, пока сохраняется видимость того, что историческое будущее еще
может избежать надвигающейся катастрофы благодаря установлению некоего
посреднического равновесия между старыми и новыми ценностями.
Однако обесценение прежних высших ценностей означает не просто
относительную утрату их действенной силы: «обесценение есть полное крушение
прежних ценностей», которое включает в себя безусловную необходимость утверждения
новых ценностей. Обесценение прежних ценностей — только начальный исторический122
этап того исторического движения, главная особенность которого властно заявляет о себе
как переоценка всех прежних ценностей. Обесценение прежних ценностей остается как бы
предварительным шагом в тайно ожидаемой переоценке всех ценностей вообще. Поэтому
нигилизм не устремляется к одному лишь ничтожествованию: его подлинная суть
заключается в утверждающем освобождении. Нигилизм есть обесценение прежних
ценностей, устремленное к полному перевороту всех ценностей вообще. В этой
устремленности, простирающейся назад и в то же время вперед и
