в новоевропейской метафизике все сущее предстает как объект

для субъекта Такое истолкование сущего, то есть истолкование на основе принципа

субъективности, само метафизично и уже является скрытым следствием завуалированной

отнесенности самого бытия к сущности человека. Эту отнесенность нельзя мыслить в

ракурсе отношения субъекта-объекта, так как данное отношение необходимым образом не

признает и постоянно скрывает эту отнесенность, а также возможность ее пережить.

Поэтому сущностное происхождение антропоморфии и ее следствий, непременно

присутствующих в совершении метафизики, причина господства антропологизма остается

для метафизики загадкой, которую она даже не может заметить как таковую. Так как

человек принадлежит сущности бытия и эта принадлежность по-прежнему определяет его

понимание бытия, сущее в его различных сферах и ступенях можно исследовать через

человека и через него же им овладевать.

Однако человек, который, пребывая в средоточии сущего, устанавливает свое

отношение к этому сущему, которое как таковое есть воля к власти и в целом — вечное

возвращение того же самого, является сверхчеловеком. Его осуществление предполагает,

что сущее в своем становлении воли к власти появляется из пронзительной ясности мысли

о вечном возвращении того же самого. «Создав сверхчеловека, я окутал его огромной

пеленой становления и возвел над ним полуденное солнце» (XII, 362). Поскольку воля к

власти как принцип переоценки раскрывает историю в ее главной черте, а именно в

классическом нигилизме, человечество, живущее в этой истории, также должно в ней

утверждать себя перед самим собой.

Приставка «сверх» в существительном «сверхчеловек» содержит отрицание и

означает восхождение «над» прежним человеком и уход от него. «Нет», заявленное в этом

отрицании, безусловно в том смысле, что оно исходит из «да», характерного для воли к

власти, и полностью поражает платоновское, морально-христианское истолкование мира

во всех его явных и скрытых превращениях. Отрицающее приятие выносит решение, в

метафизическом ракурсе, о направлении истории человечества к новой истории. Общее,129

но не исчерпывающее понятие «сверхчеловек» прежде всего подразумевает эту

нигилистическо-историческую сущность человечества, которое по-новому мыслит себя

самого, то есть в данном случае как человечество, желающее именно себя. Поэтому

возвещающий учение о сверхчеловеке носит имя Заратустры. «Я должен был почтить

Заратустру, перса: персы первыми широко, всеохватно осмыслили историю» (XIV, 303). В

своем «Предисловии», которое предвосхищает все последующее, Заратустра говорит:

«Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке! Сверхчеловек — смысл земли. Пусть же ваша воля

говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!» («Also sprach Zarathustra», Vorrede, n. 3).

Сверхчеловек есть намеренно воспринятое волей безусловное отрицание прежней

сущности человека. В метафизике человек определяется как разумное животное (animal

rationale), но «метафизическое» происхождение этого определения человека, на котором

зиждется вся западноевропейская история, до сего дня не постигнуто, не вынесено на суд

мысли. Это означает, что мышление еще не возникает из разделения метафизического

вопроса о бытии сущего и того вопроса, который оказывается более изначальным, вопроса

об истине бытия и тем самым — о сущностной отнесенности бытия к сущности человека.

Метафизика сама препятствует вопрошанию об этой сущностной отнесенности.

Сверхчеловек отвергает прежнюю сущность человека, но делает это

нигилистически. Его отрицание затрагивает прежнюю отличительную черту человека,

разум, метафизическая сущность которого состоит в том, что сущее в его целом

проецируется и как таковое истолковывается в ракурсе представляющего мышления.

Мышление, понятое метафизически, есть опрашивающее представление того, в чем

сущее есть сущее. Нигилизм же понимает мышление (рассудок) как принадлежащий воле

к власти расчет на обеспечение постоянства и вместе с тем как полагание ценностей.

Таким образом в истолковании метафизики и ее истории появляется мышление, то есть

разум, как основание и мера полагания ценностей. Существующее «в себе» «единство»

всего сущего, «в себе» действенное истинное для всего сущего выступают как

утвержденные разумом ценности. Однако нигилистическое отрицание разума не

исключает мышления (ratio), но берет его на службу животного начала (animalitas).

В то же время и животное начало выглядит совсем по-другому. Теперь оно

воспринимается не просто как чувственность и нечто низменное в человеке. Животность

есть плотствующее (leibende), то есть наделенное избытком напора тело, которое попирает

все вокруг. Под этим словом подразумевается отличительное единство властного

образования всех инстинктов, порывов, страстей, желающих самой жизни как таковой.

Живя по законам своего плотствования, животность таким образом предстает как воля к

власти.

Поскольку воля к власти является основной чертой всего сущего, только животное

начало делает человека истинно сущим. Разум представляет собой нечто живое только как

плотствующий разум. Все способности человека метафизически предопределены как

способы распоряжения власти над ее властвованием. «Пробудившийся, знающий говорит:

я — тело, лишь тело и больше ничего, а душа — это только слово для чего-то в теле.

Тело — это большой разум, множество с одним сознанием, война и мир, стадо и

пастырь.

Орудием твоего тела является и твой маленький разум, брат мой; ты называешь

„духом» это малое орудие, эту игрушку твоего большого разума» («Also sprach

Zarathustra», I. Teil: «Von dem Verachtern des Leibes»). Прежнее сущностное отличие

человека, разумность, перемещается в животность в смысле плотствующей воли к власти.

Однако западноевропейская метафизика не вообще и не всегда определяет

человека как разумное существо. Только в метафизическом начинании, характерном для

Нового времени, раскрывается история того, как разум обретает всю полноту своей

метафизической значимости, и только в соотнесении с этой значимостью можно понять

всю значимость того, что происходит в низведении разума до уровня переиначенной

животности. Только разум, раскрытый в качестве новоевропейской метафизики как нечто130

безусловное, проясняет метафизическое происхождение сущности сверхчеловека.

Метафизическое начинание Нового времени представляет собой изменение

сущности истины, основание которой остается сокрытым. Истина становится

достоверностью, и только она одна определяет совершаемое в самом представлении

обеспечение представленного сущего. Вместе с изменением сущности истины смещается

и сущностная структура представления. С началом метафизики представление (?????)

предстает как опрашивание, которое нигде не принимает сущего страдательно, но,

напротив, деятельно взирая на него, поставляет перед собой присутствующее как таковое

в его виде (?????).

Теперь это опрашивание превращается в допрос в юридическом

(безапелляционном и категорическом) смысле. Пред-ставление как бы допрашивает из

себя и по отношению к себе все встречающееся, желая узнать, может ли это

встречающееся устоять, и как оно устаивает перед тем, что это пред-ставление как передсобой-поставление требует в отношении обеспечения его собственной надежности.

Теперь представление больше не является одним лишь направляющим руслом для

опрашивания сущего как такового, то есть присутствующего постоянства. Представление

превращается в судебную инстанцию, которая выносит решение о сущести сущего и

говорит, что впредь сущим будет только то, что пред-ставление поставляет перед самим

собой и таким образом обеспечивает себе. Однако в таком перед-собой-поставлении

представление необходимым образом со-представляет и себя самого, причем не задним

числом и не в качестве некоего предмета, а с самого начала и в качестве того, чему все

должно быть предоставлено и в чьей сфере только и возможно каждому быть

обеспеченным.

Правда, представляющее себя представление лишь потому может таким образом

выносить решение о сущести сущего, что оно не просто является судом, судящим в

соответствии с законом, но само уже определяет закон бытия. И далее: представление

только потому может определять этот закон, что оно уже обладает им, заранее сделав

самое себя законом. Смещение сущностной структуры прежнего представления состоит в

том, что пред-ставляющее перед-собой-поставление всего встречающегося утверждает

самое себя в качестве бытия сущего. Постоянство присутствия, то есть сущести, теперь

состоит в представленности через это пред-ставление и для него, то есть состоит в нем

самом.

Перед ним всякое сущее предстает как subiectum, то есть как нечто предлежащее из

себя самого. Только поэтому оно находится в основании всего (???????????, substans), что

возникает и проходит, то есть приходит в бытие (в присутствие по способу предлежания)

и уходит из него. Во всей метафизике сущесть (?????) сущего есть субъективность в

изначальном смысле. Можно употребить более распространенное слово

«субстанциальность», которое означает то же самое. В средневековой мистике (Таулер и

Сузо) subiectum переводится как «подстояние» и соответственно obiectum буквально как

«предброшенное».

В начинании, характерном для новоевропейского периода, сущесть сущего

изменяется, и в этом изменении заключается сущность данного исторического начинания.

Теперь субъективность субъекта (субстанциальность) определяется как себя

представляющее представление. Теперь человек как существо разумное предстает в

означенном смысле как себя представляющее представление. Таким образом, человек

становится четко очерченным сущим (subiectum), то есть «определенным» «субъектом».

Благодаря упомянутому изменению метафизической сущности субъективности термин

«субъективность» получает и впредь сохраняет то единственное значение, согласно

которому бытие сущего состоит в представлении. Субъективность начинает заявлять о

себе в новоевропейском смысле в противовес субстанциальности и наконец утверждается

окончательно. Поэтому решающее требование метафизики Гегеля звучит так: «Согласно

моему представлению, которое должно оправдать себя только через изложение самой131

системы, все сводится к тому, чтобы постичь и выразить истинное не как субстанцию, но

как субъект» («System der Wissenschaft. Erster Teil, die Phanomenologie des Geistes», 1807,

S. XX; WW II, 1832, S. 14). Метафизическая сущность субъективности исполняется не в

«яйности» (Ichheit) или даже эгоизме человеке. «Я» предстает лишь как возможный и при

определенном положении ближайший случай, в котором сущность субъективности

возвещает о себе и ищет пристанища для этого возвещения. Субъективность как бытие

всякого сущего никогда не является только «субъективной» в простом смысле чего-то

случайно помысленного каким-то отдельным «Я».

Поэтому когда в ракурсе таким образом понятой субъективности заходит речь о

субъективизме новоевропейского мышления, необходимо сразу отбросить мысль о том,

что здесь говорится об «одном только субъективном», эгоистическом и солипсическом

мнении и поведении, так как на самом деле сущность субъективизма — объективизм,

поскольку для субъекта все становится объектом. В контексте объективного, через

соотнесенность с ним по-прежнему определяется и необъективное, непредметное. Так как

представление поставляет встречающееся и себя-обнаруживающее в представленность,

таким образом предоставленное сущее становится «объектом».

Всякая объективность «субъективна». Это не означает, что сущее низводится до

уровня одного лишь воззрения и мнения, свойственного любому случайному «Я». Мысль

о том, что всякая объективность «субъективна», означает, что встречающееся соотносится

с наличествующим в самом себе предметом. Сказать, что «сущесть есть субъективность»

и что «сущесть есть предметность», значит сказать одно и то же.

Сразу стремясь к тому, чтобы обеспечить все встречающееся как пред-ставленное,

пред-ставление постоянно охватывает представляемое, и таким образом снова и снова,

охватывая самое себя, выходит за свои пределы. Следовательно, представление в себе,

еще не вне себя, есть стремление. Стремление устремлено к тому, чтобы исполнить свою

сущность, выражающуюся в том, чтобы все встречающееся и движущее себя определяло

свою сущесть из представления как представления. Лейбниц определяет субъективность

как стремящееся представление, и только благодаря такому взгляду новоевропейская

метафизика обретает полноту своего начинания (ср. «Monadologie», 14—15). Monas, то

есть субъективность субъекта есть perceptio и appetitus (ср. также «Principes de la Nature et

de la Grace, fondes en raison», n. 2). Субъективность как бытие сущего означает: не должно

«быть» и не может «быть» ничего такого, что могло бы обусловливать устремляющееся

представление откуда-то со стороны, вне его собственного законодательства.

Теперь сущность субъективности напирает из себя самой и с необходимостью

влечется к безусловной субъективности. Метафизика Канта противостоит этому напору

сущности бытия, чтобы, однако, в то же время заложить основу для его совершения, так

как впервые сокрытую сущность субъективности она выражает в понятии как сущность

метафизически понятого бытия вообще: бытие есть сущесть в смысле условия

возможности сущего.

Однако бытие (как такое условие) может быть обусловлено только самим собой, а

не сущим, которое само обусловлено. Представление, то есть разум во властной,

полностью раскрытой полноте своей сущности, может быть бытием всего сущего только

как безусловное самозаконодательство. Однако это самозаконодательство характеризует

«волю», насколько ее сущность определяется в горизонте чистого разума. Разум как

устремляющееся представление