в себе есть в то же время и воля. Безусловная
субъективность разума есть проникнутое волей знание о самом себе. Это означает, что
разум есть абсолютный дух. Как абсолютный дух разум есть абсолютная
действительность действительного, бытие сущего. Он сам есть только как призванное
через него бытие, когда он сам проявляется во всех существенных для него ступенях себя
устремляющего представления.
«Феноменология», как ее понимает Гегель, есть приведение-себя-к-понятию как
безусловное самопроявление, совершаемое бытием. Здесь под «феноменологией»132
подразумевается не способ мышления какого-то мыслителя, а то, каким образом
безусловная субъективность как безусловное самопроявляющееся представление
(мышление) есть само бытие сущего. «Логика» Гегеля принадлежит «феноменологии»,
потому что в ней самопроявление безусловной субъективности становится безусловным,
поскольку и условия всего проявления, «категории», в их самобытнейшем
самопредставлении и раскрытии как «логос» приносятся в зримость абсолютной идеи.
Безусловное и полное самопроявление в свете, который есть она сама, составляет
сущность свободы абсолютного разума. Хотя разум есть воля, однако здесь разум как
представление (идея) выносит свое решение о сущести сущего. Представление отличает
представленное от представляемого и для него. Пред-ставление, по существу, и есть это
различение и разделение. Поэтому в «Предисловии» ко всей «Системе науки» Гегель
говорит: «Деятельность разделения есть сила и работа разума, самой удивительной и
великой или скорее абсолютной власти» (WWII, S. 25).
Только в том случае, если таким образом разум метафизически раскрывается как
безусловная субъективность и тем самым как бытие сущего, превращение прежнего
первенства разума в первенство самой животности может стать безусловным, то есть
нигилистическим. Нигилистическое отрицание метафизического, определяющего бытие
первенства безусловного разума (не его полное упразднение), есть признание безусловной
роли тела как повелевающей инстанции во всяком истолковании мира. «Тело» — это
наименование той формы воли к власти, в которой эта власть непосредственно доступна
человеку как четко очерченному «субъекту», потому что она всегда наличествует.
Поэтому Ницше пишет такие слова: «Существенно: исходить из тела и пользоваться им
как путеводной нитью» («Wille zur Macht», n. 532; ср. n. 489, n. 659). Однако когда тело
становится путеводной нитью в истолковании мира, это не означает, что «биологическое»
и «витальное» помешаются в целое сущего и что само оно мыслится «витально»: это
означает, что особая область «витального» метафизически постигается как воля к власти.
В «воле к власти» нет ничего «витального» и ничего «духовного», но «витальное»
(«живое») и «духовное», будучи сущим, определяются через бытие в смысле воли к
власти. Воля к власти подчиняет разум, понимаемый как представление, беря его к себе в
услужение как просчитывающее мышление (полагание ценностей). Разумная воля,
которая прежде служила представлению, изменяет свою сущность и становится волей,
которая как бытие сущего повелевает самой себе.
Только тогда, когда совершается нигилистическое переиначивание, в результате
которого первенство, свойственное представлению, переходит к воле как воле к власти,
воля достигает безусловного господства в сущности субъективности. Теперь воля больше
не является одним только самозаконодательством для разума, который представляет и как
представляющий действует. Теперь воля выступает как чистое самозаконодательство для
себя самой, как повеление своей сущности, то есть повелеванию: чистое властвование
власти.
В результате нигилистического переиначивания не только обращенная
субъективность представления становится в этом вращении волением: в результате
сущностного первенства, которое обретает воля, даже прежняя сущность безусловности
претерпевает воздействие и изменяется. Если безусловность представления постоянно
обусловливается тем, что предоставляет себя этому представлению, то безусловность воли
сама уполномочивает предоставляемое быть таковым. В таком превращающем
полномочии воли сущность безусловной субъективности достигает своей совершительной
полноты, не означающей, однако, совершенства, которое надлежит измерять только в
соответствии с некоей в себе существующей мерой. В данном случае совершительная
полнота означает, что максимальная, до сих пор сдерживаемая возможность полного
раскрытия сущности субъективности становится средоточием этой сущности. Поэтому
воля к власти безусловна и, будучи обращенной, является также законченной
субъективностью, которая в силу такой законченности одновременно полностью133
исчерпывает сущность безусловности.
Новоевропейская метафизика понимает ens (сущее) как verum (истинное) и толкует
его как certum (достоверное). Достоверность представления и представленного им
становится сущестью сущего. Вплоть до появления в 1794 г. фихтевской «Основы общего
наукоучения» эта достоверность сводится к представлению человеческого cogito-sum,
которое, будучи человеческим, может быть только сотворенным и, следовательно,
обусловленным. В метафизике Гегеля разрабатывается безусловность субъективности
разума. Будучи субъективностью безусловного представления, она хотя и признает
чувственную достоверность и телесное самосознание, однако делает это только для того,
чтобы потом снять их в безусловности абсолютного духа и таким образом лишить всякой
возможности безусловного первенствования. Поскольку в безусловной субъективности
разума предельная противовозможность (Gegenmoglichkeit) безусловного сущностного
господства себе из себя повелевающей воли не допускается, субъективность абсолютного
духа хотя и безусловна, но в то же время остается сущностно незавершенной
субъективностью.
Только тогда, когда она перерастает в субъективность воли к власти, последняя
сущностная возможность бытия как субъективности исчерпывается полностью. В ней,
наоборот, представляющий разум через совершившееся преобразование признается в
качестве мышления, полагающего ценности, однако только для того, чтобы поставить его
на службу полномочия сверхвластвования. В результате переворачивания, приводящего к
тому, что субъективность безусловного представления уступает место субъективности
воли к власти, первенство разума как путеводной нити и судебной инстанции для проекта
сущего претерпевает крах.
Полная субъективность воли к власти есть метафизический источник
сущностной необходимости «сверхчеловека». В соответствии с прежним проектом сущего
истинно сущее есть сам разум как созидающий и упорядочивающий дух, и поэтому
безусловная субъективность разума как нечто абсолютное может знать ту истину о сущем,
которой учит христианство. Согласно этому учению, сущее создано Творцом, а
максимально существующее (summum ens) есть сам Творец. Творение понимается
метафизически в смысле производящего представления. Крушение первенствующего
значения представляющего разума заключает в себе метафизическую сущность того
события, которое Ницше называет смертью христианско-морального Бога.
То же самое превращение субъективности безусловного разума в безусловную
субъективность воли к власти одновременно наделяет субъективность безграничными
полномочиями исключительного раскрытия своей собственной сущности. Теперь
субъективность как воля к власти в своем полномочии на сверхвластвование хочет только
самой себя как власти. Здесь «хотеть самой себя» означает утверждать себя перед собой в
высшем совершении собственной сущности и таким образом самой быть этой сущностью.
Поэтому полная субъективность должна из своей сокровенной глубины полагать над
самой собой свою собственную сущность.
Только завершенная субъективность не допускает, чтобы что-либо из нее самой
стало внешним по отношению к ней. Все, что выходит за пределы власти, утвержденной
полной субъективностью, не властно над бытием. Сверхчувственное и сфера пребывания
сверхчувственного Бога рушатся. Теперь человек (так как только он как представляющая,
утверждающая ценности воля находится посреди сущего как такового в целом) должен
предоставить завершенной субъективности место для ее чистой сущности. Поэтому воля к
власти как законченная субъективность может поместить свою сущность только в
субъект, каковым является человек, причем такой человек, который превзошел прежнего
человека. Вознесенная таким образом на свою вершину воля к власти как полная
субъективность есть высший и единственный субъект, то есть сверхчеловек.
Сверхчеловек не только нигилистически расстается с прежней сущностью человека, но в
то же время, будучи превращением этой сущности, восходит над самим собой в свое134
безусловное и, следовательно, одновременно входит в полноту сущего, в вечное
возвращение того же самого. Находясь посреди сущего, которое в целом бес-цельно и как
таковое есть воля к власти, новое человечество должно, если оно хочет самого себя и
соответствующей ему цели, необходимым образом хотеть сверхчеловека: «Не
«человечество», а сверхчеловек — вот подлинная цель!» («Wille zur Macht», n. 1001).
Сверхчеловек — не какой-то сверхчувственный идеал и не какая-то личность, когда-то
заявляющая о себе и где-то появляющаяся. Как высший субъект законченной
субъективности он есть чистое властвование воли к власти. Поэтому мысль о
«сверхчеловеке» возникает не из «высокомерия» некоего «господина Ницше». Если
продумать происхождение этой мысли исходя из ситуации самого мыслителя, тогда
получается, что она возникает из глубочайшей решимости Ницше покориться сущностной
необходимости законченной субъективности, то есть покориться метафизической истине
о сущем как таковом. Сверхчеловек живет тем, что новое человечество приемлет бытие
сущего как волю к власти. Оно желает этого бытия, потому что оно само желаемо им, то
есть безусловно предаваемо себе самому как человечеству.
Поэтому Заратустра, говоря о сверхчеловеке, завершает первую часть своего
учения такими словами: «„Все боги умерли: теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек»
— таковой должна быть в великий полдень наша последняя воля» («Also sprach
Zaratustra», I Teil). Во время ярчайшей ясности, когда сущее в целом обнаруживает себя
как вечное возвращение того же самого, воля должна волить сверхчеловека, ибо только
имея его перед глазами, можно вынести мысль о вечном возвращении того же самого.
Волящая здесь воля — это не какое-то желание и стремление, но воля к власти, а «мы»,
которые здесь «хотят», суть те, кто постиг, что основной особенностью сущего является
воля к власти, и знает, что эта воля на своих вершинах волит саму свою сущность и таким
образом созвучна сущему в целом.
Только теперь становится понятным то требование, которое Заратустра выдвигает
в предисловии: «Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!»
Бытие, которое произносит это «да будет», есть бытие, внимающее повелению, и —
поскольку повеление существенным образом предстает как воля к власти — оно само есть
вид воли к власти. Фраза «пусть же ваша воля говорит» прежде всего означает: да будет
ваша воля волей к власти. Однако эта воля как новый принцип утверждения ценностей
является основой того, чтобы сущее предстало не как сверхчувственный потусторонний
мир, но как здешняя Земля, причем как предмет борьбы за господство над нею; чтобы
смыслом и целью этого сущего стал сверхчеловек! Цель больше не подразумевает
существующего «в себе» предмета цели, но значит ровно столько, сколько значит
ценность. Ценность же есть обусловленное самой волей к власти условие этой воли.
Высшее условие субъективности есть тот субъект, в который она сама помещает свою
безусловную волю. Эта воля говорит и решает, что есть сущее в целом. О законе этой
воли Ницше говорит так:
«Всю ту красоту и благородство, которыми мы наделили действительные и
воображаемые вещи, я хочу востребовать обратно как собственность и произведение
человека: как его прекраснейшую апологию. Человек как поэт, как мыслитель, как Бог,
как любовь, как власть: о королевская щедрость человека, с которою он одарил вещи,
чтобы обеднить себя самого и ощутить себя жалким! До сих пор это было его величайшей
самоотверженностью: восхищаться, поклоняться и скрывать от себя, что именно он создал
все то, что его восхищает» («Der Wille zur Macht»; XV, 241).
Но не получается ли так, что в таком случае сущее в целом истолковывается по
образу человека и становится «субъективным»? Не ведет ли это очеловечение сущего как
такового в его целом к умалению мира? Возникают и встречные вопросы. Кто таков
человек, через которого и в направлении которого очеловечивается сущее? В какой
субъективности коренится «субъективация» мира? Разве прежний человек только в
результате однократного нигилистического переиначивания превращается в135
сверхчеловека, который как высшая воля к власти желает оставить сущее сущим?
«… Впредь не воля к сохранению, но воля к власти, не безропотное „все только
субъективно», но „это и наше творение!» — так будем же гордиться им!» («Der Wille zur
Macht», n. 1059). Да, все «субъективно», но субъективно в смысле совершенной
субъективности воли к власти, которая уполномочивает сущее быть таковым.
«„Очеловечивать» мир, то есть все больше чувствовать себя в нем господами» («Der Wille
zur Macht», n. 614). Однако человек становится «господином» не в силу того, что он
насилует сущее в угоду своим случайным мнениям и желаниям. Стать господином, значит
