Рассмотренный нами опыт переживания нигилистической сущности метафизики
еще не достаточен для того, чтобы адекватно осмыслить подлинную ее сущность. Для
этого прежде всего необходимо постичь сущность метафизики из самого бытия. Если,
однако, предположить, что мышление действительно движется по этому пути, тогда
прежде всего ему надо понять, что значат такие слова: само бытие остается в метафизике
непомысленным. Быть может, мышлению в первую очередь надо научиться понимать
только это.
Итак, само бытие остается в метафизике непомысленным, потому что она мыслит
сущее как таковое. Это означает, что сущее само проявляется. Оно попадает в свет. Сущее
освещается. Само сущее несокрыто. Оно находится в несокрытости. Несокрытость — это
появляющаяся и тотчас исчезающая сущность истины.
В какой истине находится сущее, если в метафизике оно мыслится как сущее?
Очевидно, сама метафизика есть истина сущего как такового. Какова сущностная природа
этой несокрытости? Говорит ли когда-либо метафизика что-либо о сущности истины, в
которой и из которой она сама мыслит сущее и в каковой даже сама бытийствует? Не
говорит никогда. Или, быть может, мы так говорим (и, на первый взгляд, самоуверенно)
потому, что прежде уже тщетно искали то, что метафизика говорит о сущности истины, в
которой она сама находится? Быть может, поиски были напрасными, потому что мы
недостаточно спрашивали?
Коль скоро складывается такая ситуация, мы должны разобраться в ней155
основательнее. Пока что, говоря о ницшевском метафизическом понимании
справедливости, мы уяснили, что, осмысляя природу справедливости, Ницше не может
постичь ее ни как вообще сущность истины, ни как сущностную особенность истины его
метафизики. В чем причина этой неспособности: в том, что эта метафизика является
метафизикой воли к власти, или в том и только в том, что она — метафизика?
Причина в том, что метафизика оставляет непомысленным само бытие. Мысля
сущее как таковое, она затрагивает своей мыслью бытие, но лишь для того чтобы
пренебречь им ради сущего, к которому она возвращается и у которого останавливается.
Поэтому хотя метафизика мыслит сущее как таковое, само «как таковое» она не
осмысляет. В этом «как таковое» говорится о том, что сущее несокрыто. «?» в «?? ? ??»,
«qua» в «ens qua ens», «как» в «сущем как сущем» называют непомысленную в их
сущности несокрытость. Столь важное язык так непритязательно выражает в таких
простых словах, поскольку они суть слова. Сказываясь, «как таковое» затрагивает
несокрытость сущего в его бытии. Однако так как само бытие остается непомысленным,
таким же остается и несокрытость сущего.
Но что было бы, если бы здесь и там непомысленное всякий раз оставалось одним
и тем же? Тогда непомысленная несокрытость сущего была бы самим непомысленным
бытием. Тогда само бытие бытийствует как эта несокрытость — как раскрытие.
Итак, еще раз и более существенным образом себя показало то, что в метафизике,
которая сама есть истина сущего как такового, так и остается непомысленным. Поэтому,
наконец, настало время спросить, как надо мыслить само это «непомысленное». Вместе с
этой непомысляемостью (Ungedachtbleiben) мы излагаем историю того, что само бытие
предстает как ничто. Осмысляя «непомысленное» в его сущности, мы приближаемся к
сущности подлинного нигилизма.
Если само бытие остается непомысленным, тогда, по-видимому, это зависит от
мышления, поскольку ему как бы нет дела до самого бытия. Мышление что-то упускает.
Однако метафизика все-таки мыслит бытие сущего. Она знает бытие из его основных
понятий: essentia (сущность) и existentia (существование). Но она знает бытие только для
того, чтобы из него познавать сущее как таковое. Метафизика не проходит мимо бытия и
не оставляет его незамеченным, но ее обращенность к бытию не приводит к тому, чтобы
намеренно помыслить его; для этого необходимо, чтобы бытие как таковое мыслилось
метафизикой как ее собственное содержание. В ракурсе понятий, даже в свете
абсолютного понятия спекулятивной диалектики, бытие остается непомысленным. Итак,
можно было бы сказать, что метафизика не хочет мыслить именно бытие как таковое.
Правда, это нежелание уже должно предполагать, что метафизика каким-то
образом впустила и допустила само бытие в свою область как содержание своего
мышления. Но где в истории метафизики можно найти такое допущение? Нигде. Поэтому,
по существу, нет даже следа какого-то нежелания намеренно сделать бытие содержанием
своего мышления.
Метафизика утверждает и знает себя (даже там, где она выражает себя не как
онто-теология) как мышление, которое везде и всегда мыслит «бытие», хотя только в
смысле сущего как такового. Однако этого «хотя только» метафизика не знает и не знает
не потому, что не желает мыслить бытие как таковое, а потому, что само бытие
отсутствует. Если это так, тогда нельзя сказать, что «непомысленное» берет начало в
мышлении, которое что-то упускает из виду.
Но как понять, что само бытие отсутствует? Быть может, где-нибудь оно пребывает
под видом сущего и при этом по каким-то причинам не достигает нас, потому что путь для
этого закрыт? Но ведь бытие находится в метафизике и открыто ей: как бытие сущего.
Картина несколько прояснилась: само бытие бытийствует как несокрытость, в
которой присутствует сущее. Однако сама несокрытость как таковая остается сокрытой.
По отношению к себе самой, несокрытости, она, несокрытость, отсутствует, не
проступает. Сущность несокрытости остается сокрытой. Бытие как таковое156
остается сокрытым. Само бытие отсутствует.
Бытие остается сокрытым, причем так, что эта сокрытость скрывается в себе самой.
Отсутствие бытия есть само бытие как это отсутствие. Нельзя сказать, что бытие где-то
отделено для себя самого и вдобавок отсутствует: отсутствие бытия как такового есть
само бытие. В отсутствии оно как бы укутывается в самое себя. Эта исчезающая в себя
вуаль, в качестве каковой само бытие сутствует в отсутствии, есть ничто как само
Имеем ли мы хоть какое-нибудь представление о бытийствовании мыслимого
теперь нами ничто? Отважимся ли мы помыслить, что это ничто остается бесконечно
отличным от пустой нетости (Nichtigkeit)? В таком случае характеристика сущности
подлинного нигилизма, согласно которой само бытие оборачивается ничем, должна
содержать в себе нечто иное, отличное от одной лишь негативной констатации.
Само бытие остается непомысленным в метафизике как таковой. Теперь это
означает: само бытие избывается, в каковом избытии (Ausbleiben) оно и бытийствует.
Поскольку в этой несокрытости ее собственное «не» отсутствует по отношению к
ней самой и бытие остается сокрытым, отсутствие указывает на сокрытость. Как
понимать это сокрытие? Быть может, это просто укутывание (Verhullen) или
одновременно упрятывание (Wegbergen) и сохранение (Verwahren)? Отсутствие самого
бытия всегда является таковым в отнесенности к сущему. Быть может, в этом отсутствии
бытие утаивается от сущего? Не является ли это утаивание (Vorenthalten) уклонением?
Здесь мы только спрашиваем и спрашиваем о том, какие догадки можно высказать по
поводу отсутствия самого бытия. Если предположить, что отсутствие, избытие самого
бытия «есть», тогда все зависит от бытия и от того, как оно влияет на нас, заставляет ли
делать какие-либо предположения о том, какие черты характерны для этого избытия.
Прежде всего мы обращаем внимание только на то, что принадлежит к отсутствию самого
бытия. Нам не стыдно признать, что, рассуждая о бытии как бытии, мы прибегаем к
языку, который еще не вполне годится для этого, поскольку непрестанно называемое
бытие называется словом, в своем сказывании постоянно уходящим от самого бытия.
Замечая это, мы склонны предположить, что бытие (мыслимое как таковое) больше
нельзя называть «бытием». Бытие как таковое есть нечто иное, чем оно само, причем
настолько иное, что оно даже не «есть». На слух все это звучит как диалектика, но на
самом деле картина совсем иная.
Независимо от того, является ли сокрытие отклоняющим самое себя сохранением
самого бытия или нет, в нем наличествует нечто похожее на избегание (Sichentziehen), как
бы предпринимаемое самим бытием, причем такое, при котором оно одновременно
остается в поле зрения — как бытие сущего. Ускользание, в каковом бытийствует бытие,
не лишает сущего этого бытия. Тем не менее сущее, как раз тогда, когда оно есть как
таковое и только как таковое, находится в ускользании самого бытия. Мы говорим: сущее
покинуто бытием. Эта покинутость касается всего сущего в целом, а не только такого,
каким является человек, который представляет сущее как таковое, в каковом
представлении само бытие в его истине и ускользает от него.
Итак, бытие как таковое ускользает. Ускользание совершается. Совершается
оставление сущего бытием как таковое. Когда это происходит? Теперь? Только сегодня?
Или уже давно? Но как давно? С каких пор? С тех пор как сущее как само сущее вошло в
несокрытое (Unverborgene). С тех пор как совершается эта несокрытость, существует
метафизика, так как она есть история этой несокрытости сущего как такового. С тех пор
как эта история есть, исторически есть и ускользание самого бытия, есть оставление
бытием сущего как такового, есть история отсутствия, избытия бытия как такового. С тех
пор и потому само бытие остается непомысленным.
Однако с тех пор существует и подлинный нигилизм, сокрытый соответственно
этой сущности. Мы мыслим это имя теперь, поскольку оно именует nihil. Мы мыслим
Ничто, поскольку оно касается самого бытия. Мы мыслим само это «касание» как157
историю. Мы мыслим эту историю как историю самого бытия, причем бытийствующее
этой историчности определяется как бы из самого бытия.
Сущность подлинного нигилизма есть само бытие в избытии его несокрытости,
которая есть как «оно само» и которая определяет свое «есть» в избытии.
Несмотря на то что теперь, по крайней мере, в некоторых отношениях, стало ясно,
что упомянутое пребывание непомысленным (Ungedachtbleiben) бытия как такового
заключается в избытии самого бытия, каковое избытие и «есть» само бытие, мы, наверное,
сделали бы слишком решительное заявление, если бы, учитывая все это, сказали так:
пребывание-непомысленным зависит от самого бытия, а не от мышления. Но тогда, быть
может, мышление со-принадлежит избытию бытия? Дав утвердительный ответ на этот
вопрос, мы, в зависимости от того, как мы его осмыслили, можем на самом деле затронуть
нечто существенное. Однако данный вопрос может этого существенного и не коснуться.
Равным образом, тезис, согласно которому пребывание непомысленным зависит от самого
бытия, может сказать слишком много и тем не менее успеет коснуться единственно
важного.
Мышление со-принадлежит избытию бытия как такового не в том смысле, что оно
констатирует это избытие: где-то, дескать, есть само бытие как нечто обособленное, а
также мышление, которое, утверждаясь на себе, или, так сказать, озабочено этим бытием в
его несокрытости как таковым, или нет. Мышление ни в коем случае не занимает такой
внешней позиции по отношению к бытию и, следовательно, не является каким-то в себе
утвержденным деланием, но его нельзя понимать и в том смысле, что оно, будучи
деятельностью представления, характерной для субъекта, уже несет бытие у себя и в себе
как нечто представленное максимально всеобщим образом.
Не говоря о том, что такая характеристика недооценивает простого наличия
мышления и его точку зрения, надо отметить, что, помещая бытие в сферу компетенции
представляющего субъекта, мы не сможем ни увидеть, ни понять того, что (и как именно)
бытие как таковое ускользает от мышления в свою несокрытость и вместе с этой
несокрытостью: ускользает тогда, когда (и поскольку) мышление представляет сущее как
таковое, то есть бытие. На самом деле мышление принадлежит самому бытию постольку,
поскольку по своей сути остается, так сказать, вхожим в то, что никогда не приступает к
бытию как таковому откуда-то со стороны, но исходит из самого этого бытия, причем
исходит как оно само и со-«бытийствует» самому бытию. Что же это такое?
То, о чем мы здесь спрашиваем и
