цели, кроме сущего в целом.
Но поскольку все сущее как воля к власти, то есть как никогда не прекращающееся15
сверхвластвование над собой, должно быть постоянным «становлением», а это последнее
никогда не может иметь никакой «цели», кроме своего «вперед» и «дальше», и постоянно,
будучи вовлеченным в возрастание власти, возвращается только к нему, сущее в целом
как это властное становление тоже должно вновь и вновь возвращаться и приносить с
собой то же самое.
Поэтому основная особенность сущего как воли к власти одновременно
определяется как «вечное возвращение того же самого». Так мы приходим к еще одному
основному положению ницшевской метафизики и к тому же отмечаем важный момент:
только из достаточно глубоко понятой сущности воли к власти становится ясно, почему
бытие сущего в целом должно быть вечным возвращением того же самого. И наоборот:
только из сущности вечного возвращения того же самого можно постичь сокровенную
глубину и необходимость воли к власти. «Воля к власти» говорит о том, что есть сущее
согласно своей «сущности» (состоянию). «Вечное возвращение того же самого» говорит о
том, как должно быть сущее такой сущности в целом.
Остается обратить внимание на один решающий момент, а именно на то, что
вечное возвращение того же самого Ницше должен был осмыслять до воли к власти.
Самая главная мысль продумывается первой.
Когда Ницше сам заостряет внимание на том, что бытие как «жизнь» есть, в
сущности, «становление», под этим грубым понятием «становления» он подразумевает не
бесконечное продвижение вперед к какой-то неведомой цели и не беспорядочное и
неистовое брожение разнузданных инстинктов. Смутное и избитое «становление»
означает сверхвластвование власти как сущности власти, которая властно и в своем роде
постоянно возвращается к себе самой.
В то же время вечное возвращение того же самого дает самое глубокое
истолкование «классического нигилизма», который безоговорочно уничтожил всякую
цель, находящуюся вне или над сущим. Для такого нигилизма фраза «Бог мертв» означает
не только безвластие христианского Бога, но и безвластие всего сверхчувственного,
которому человек должен и мог бы подчиниться. Это безвластие означает распад всего
прежнего порядка.
Поэтому переоценка всех прежних ценностей ставит перед человеком поистине
безграничную задачу: не сковывая себя никакими условиями, от себя самого, через себя
самого и над самим собой утвердить «новые стяги», под которыми необходимо по-новому
упорядочить все сущее в его целом. Так как «сверхчувственное», «потустороннее» и
«небо» изничтожены, остается только «земля». Поэтому новый порядок должен
представлять собой безусловное господство чистой власти над Землей, осуществляемое
человеком, причем не всяким человеком и, конечно же, не прежним человечеством,
живущим среди прежних ценностей. Но тогда каким же?
Нигилизм, то есть переоценка всех прежних ценностей, совершающаяся посреди
сущего как воли к власти и перед лицом вечного возвращения того же самого, приводит к
тому, что новое полагание сущности человека становится необходимым. Однако так как
«Бог мертв», все, что должно стать для него мерой и средоточием, может быть лишь
самим человеком: речь идет о «типе», «образе» того человечества, которое берет на себе
задачу переоценки всех ценностей, исходя из одной только воли к власти, и намеревается
вступить в безраздельное господство над Землей. Классический нигилизм, который в
качестве переоценки всех прежних ценностей постигает сущее как волю к власти и
единственной «целью» может признать только вечное возвращение того же самого,
должен покончить с самим человеком, а именно с прежним человеком, и утвердить как
мерило некий образ «сверхчеловека». Поэтому в «Заратустре» (во втором разделе
четвертой части — «О высшем человеке») говорится: «Ну что ж! Так тому и быть!
Высшие люди! Только теперь закружилась гора человеческого будущего. Бог умер: теперь
хотим мы, чтобы жил сверхчеловек» (VI, 418).
Сверхчеловек есть высшая форма чистейшей воли к власти, то есть единственной16
ценности. Сверхчеловек, безусловное господство чистой власти, есть «смысл» (цель)
единственного будущего, то есть «земли». «Не „человечество», а сверхчеловек — вот
цель!» («Der Wille zur Macht», n. 1001-1002). Согласно Ницше, сверхчеловек — это не
просто преумножение прежнего человека, а та в высшей степени строгая форма
человеческого рода, которая как безусловная воля к власти на разных уровнях начинает
властвовать в каждом человеке, тем самым делая его причастным сущему в целом, то есть
воле к власти, и как истинно «сущее» приближает его к действительности и «жизни».
Сверхчеловек просто оставляет позади себя человека прежних ценностей, «переходит»
его и переносит оправдание всяческих прав и полагание всяческих ценностей в сферу
властвования чистой власти. Всякое действование и свершение как таковые действенны и
совершительны только в той мере, в какой они способствуют укреплению, взращиванию и
возрастанию воли к власти.
Перечисленные пять основных положений («нигилизм», «переоценка всех прежних
ценностей», «воля к власти», «вечное возвращение того же самого», «сверхчеловек»)
показывают метафизику Ницше лишь в одном ракурсе, но тем не менее определяющем
целое. Таким образом, его метафизику можно понять тогда и только тогда, когда все,
названное в упомянутых пяти положениях, осмысляется, то есть сущностно переживается,
в его изначальном и пока лишь слегка проглядывающем единстве. Следовательно, то, что
Ницше понимает под «нигилизмом», можно постичь только тогда, когда мы
одновременно и взаимосвязанно постигаем, что же собой представляют «переоценка всех
прежних ценностей», «воля к власти», «вечное возвращение того же самого» и
«сверхчеловек». Соответственно, двигаясь в обратном направлении, можно на основании
достаточного понимания природы нигилизма подготовить почву для познания сущности
переоценки, сущности воли к власти, сущности вечного возвращения того же самого и,
наконец, сущности сверхчеловека. Такое знание есть пребывание внутри того мига,
который история бытия открыла для нашей эпохи.
Когда мы говорим о «постигнутом», «постижении» и «мышлении», речь, конечно
же, идет не об одном только тезисном определении того, что необходимо представлять
при перечислении приведенных основных положений. В данном случае постижение
означает переживание содержащегося в названных тезисах знания в его существе и тем
самым узнавание того, в каком миге сокрытой истории Запада мы «стоим»: стоим ли мы в
нем, падаем ли, или, быть может, уже лежим. Быть может, мы о чем-то не догадываемся,
что-то нас не затрагивает, и мы просто предаемся одним лишь иллюзиям повседневного
мнения и привычного делания и не выходим за пределы собственной персоны. Подлинно
осмысляющее знание не является одним лишь «абстрактным учением», которое только
потом приводит к практическому отношению. Такое знание есть установка, которую
удерживает не какое-то сущее, а само бытие удерживает ее в этом сущем.
Поэтому осмыслять «нигилизм», не значит иметь о нем «одни только голые
мысли», занимая позицию стороннего наблюдателя. Осмыслять «нигилизм» — значит
быть в том, в чем все поступки и все действительное этого периода западной истории
обретают свое пространство и время, свое основание и глубины, свои пути и цели, свой
порядок и оправдание, свою достоверность и неясность, одним словом, свою «истину».
Сама необходимость осмыслять сущность «нигилизма» в связи с «переоценкой
всех ценностей», «волей к власти», «вечным возвращением того же самого» и
«сверхчеловеком» уже дает основание предположить, что эта сущность в себе
многозначна, многомерна и многообразна. Поэтому термин «нигилизм» можно
употреблять по-разному. Можно злоупотреблять им, используя его как пустое модное
словцо, которое в одно и то же время отпугивает, навлекает дурную славу и скрывает от
носящегося с ним пустоту его собственных мыслей. Можно постичь всю тяжесть того, что
это слово означает в понимании Ницше, а оно означает осмысление истории западной
метафизики как основания нашей собственной истории и, следовательно, принятия наших
будущих решений. Наконец, мы можем еще глубже осмыслить, что же сам Ницше17
понимал под этим словом, если постигнем его «классический нигилизм» как нигилизм,
«классичность» которого заключается в том, что он неумышленно всеми силами
сопротивляется познанию своей сокровенной сущности. Тогда классический нигилизм
раскрывается как такое завершение нигилизма, в котором он считает себя свободным от
необходимости осмыслять как раз то, что составляет его сущность, а именно nihil,
ничто,— как пелену истины бытия сущего.
Свое познание природы европейского нигилизма Ницше не изложил в том
целостном контексте, который, быть может, представлялся его внутреннему взору: чистой
формы его мы не знаем и никогда не сможем «обнаружить» в сохранившихся отрывках.
Тем не менее в сфере своего собственного мышления подразумеваемое под именем
«нигилизма» Ницше продумал во всех существенных направлениях, видах и на всех
уровнях и изложил эти мысли в записях разного объема и выразительности. Одна их
часть, выбранная произвольно и случайно, впоследствии была собрана в книгу, которая
после смерти Ницше стала известной под названием «Воли к власти». Представленные в
ней отрывки по своему характеру очень разные: это размышления и осмысления,
определения понятий и тезисы, призывы и предсказания, наброски, требующие
дальнейшего развития и краткие положения. Эти избранные отрывки разделены на
четыре книги с соответствующими заголовками, хотя в ходе такого деления они
нисколько не связывались со временем их первой записи или временем переработки (с
учетом книги, появившейся в 1906 г.), но нанизывались друг на друга согласно неясному и
даже, по-видимому, никак не обоснованному плану издателей. В такой «книге»
смысловые ходы, относящиеся к самым разным периодам времени и различным уровням
и перспективам вопрошания, произвольно и необдуманно сводились воедино и просто
нагромождались друг на друга. Все, опубликованное в этой «книге», принадлежит Ницше,
и тем не менее сам он никогда именно так это не продумывал.
Все отрывки пронумерованы (с 1 по 1067) и благодаря такой нумерации их легко
отыскать в любом издании. Первая книга («Европейский нигилизм») вбирает в себя
отрывки с 1 по 134. Здесь мы не будем обсуждать, в какой мере (быть может, с таким же
или даже большим правом) другие отрывки, появившиеся в следующих разделах или
вообще не представленные в данной книге, подходят под заголовок «Европейский
нигилизм», ибо мы хотим основательно продумать ницшевские мысли о нигилизме как
знание мыслителя, своей мыслью обращенного в мировую историю. Такие мысли никогда
не предстают как простое воззрение отдельного человека и еще меньше их можно назвать
«выражением своего времени», о чем так часто любят говорить. Мысли человека такой
величины, каков Ницше, несут в себе отголосок еще не познанной истории бытия,
звучащий в слове, воспринимаемом историческим человеком как «язык», на котором он
разговаривает.
Мы, люди сегодняшние, так и не знаем, почему Ницше сам не открыл нам
сокровенную глубину своей метафизики, почему она остается сокрытой в его наследии,
остается до сих пор, хотя в главном это наследие (правда, представленное в такой форме,
которая допускает его весьма превратное истолкование), стало нам доступным.
Нигилизм как «обесценение высших ценностей»
После того, что мы сказали о структуре книги «Воля к власти», мы сразу же
понимаем, что нам нельзя прорабатывать отдельные записи в соответствии с их
нумерацией. Мы начнем бродить взад и вперед по предложенному издателями тексту,
мешая между собой мысли, относящиеся к различным периодам времени, то есть к
разным уровням и направлениям вопрошания и сказывания. Вместо этого мы выберем
лишь некоторые отрывки, а критерий нашего выбора будет трояким:
1. Отрывок должен относиться к периоду самого светлого и острого понимания, то
есть к двум последним годам — 1887 и 1888.18
2. Отрывок по возможности должен содержать в себе сущностное ядро нигилизма,
достаточно полно его разъяснять и показывать во всех существенных отношениях.
3. Отрывок должен быть таким, чтобы разбирательство с мыслями Ницше о
нигилизме проводилось на соответствующей почве.
Эти три условия выбраны не произвольно: они вытекают из сущности основной
метафизической позиции Ницше, определяемой раздумьями над началом, ходом и
завершением западноевропейской метафизики в целом.
Размышляя о природе европейского нигилизма, мы не стремимся к
