essentia и existentia — вплоть до того,

что потом оно вообще (при появлении новых черт в сущности действительности)

вбирается обратно в бытийствующее самого бытия.

Только в контексте уже совершившегося изменения сущности экзистенции

(existentia) небольшой трактат Лейбница «De primae philosophiae Emendatione, et de

Notione Substantiae» (1694; Gerh. IV, 468 ff.) обретает свою подлинную весомость вплоть

до заголовка. Сила (vis) характеризуется здесь, в ракурсе унаследованного различения

между potentia и actus, как некое промежуточное состояние между ними. На самом деле

это означает преодоление прежних понятий возможности и действительности, хотя сам

трактат направлен на то, чтобы усовершенствовать «первую философию», которая ставит

вопрос о сущести сущего и в качестве подлинно сущего знает субстанцию (substantia). Vis

— это имя для бытия в себе стоящего сущего. Следовательно, это бытие заключается не в

actualitas, поскольку последняя подразумевает соделанность одного лишь пред-лежащего,

и не в potentia, понимаемой как превращение какой-либо вещи в нечто (например, ствола

дерева в балку). Vis предстает как conatus, напирающее стремление испытать

возможность. Conatus в себе есть nisus, предрасположенность к осуществлению. В

результате этой vis подходит tendentia, под чем подразумевается устремленность, к

которой принадлежит представление. Испытывающее, напряженно предрасположенное

действенное достижение есть перво-черта постоянства, из которого самого себя достигает

то или иное сущее, то есть раскрывает себя в отношении mundus concentratus.

Представляюще-устремляющееся опостоянивание есть сущность экзистенции;

модальности «возможность» и «необходимость» суть modi existendi.198

Теперь сущность экзистенции, вновь обретающая слово, властно пронизывает

собой все основные черты сущести и как полагающая меру заявляет о себе в

соответствующем положении «об основании», содержащемся в двадцати четырех кратких

тезисах, однажды записанных Лейбницем. Смысловая плотность и лаконичность этих

тезисов, на первый взгляд кажущихся простым перечислением, наводит на мысль о

простоте того бытия, которое здесь заставляет этого мыслителя думать о нем. До сих пор

не датированный «трактат» (см. Gerh. VII, 289-291) не имеет заголовка. Мы назвали его

«Двадцатью четырьмя тезисами» (см. ниже). Хотя они и не могут заменить

приблизительно так же выстроенные девяносто параграфов «Монадологии», однако надо

отметить, что только в этих «тезисах» мысль Лейбница обнаруживает всю полноту своей

таинственной проницательности. Мы не будем давать их подробный комментарий, в

котором следовало бы указать на исходный момент в намеченной истории бытия, и

ограничимся упоминанием о том, что касается непосредственно сущности existentia.

Бытие в смысле ??? ????? говорит о том, что нечто есть и оно более не есть ничто.

Что-бытие (existentia) раскрывается как вос-стание против ничто (ex-sistere ex nihilo),

поскольку последнее подразумевает просто не-сущее. Однако как только бытие входит в

сущность действования и сущесть начинает означать собственно действительность, в

каждое сущее (res, chose, вещь) как соделанное привносится нечто похожее на процесс и

некое усилие, на действие, характерное для actus’a. Таким образом, по отношению к

соделанному действительному ничто остается чем-то более простым и легким, потому что

не требует ничего и всякое его устроение оказывается излишним. «Car le rien est plus

simple et plus facile que qulque chose» («Principes de la Nature et de la Grace, fondes en la

raison», n. 7; Gerh. VI, 602). Однако поскольку сущее уже есть, а ничто как более легкое и

более простое уже успело заявить о себе, возникает вопрос: «Pourquoi il у a plutot quelque

chose que rien?» (I. c.). Правда, это «почему» только тогда становится необходимым и

получает право на существование, когда все и, следовательно, что-то менее простое и

легкое, чем ничто (то есть сущее) имеет свое «потому» перед ничто, то есть имеет свое

основание. Поставленный вопрос опирается на «великий принцип» «метафизики»,

который гласит, что «rien ne se fait sans raison suffisante» (I. с.).

Однако если этот «принцип» характеризует собой сущностное начинание того, что

так или иначе отказывается от ничто, тогда он должен означать восстание против ничто и,

таким образом, должно характеризовать саму existentia в ее сущности. Всякое сущее

обоснованно: оно имеет под собой основательное основание, ???????????, subiectum.

Бытие как действительность есть обоснование, долженствующее иметь в себе сущность,

согласно которой оно отдает предпочтение бытию перед ничто. Бытие должно в себе

обладать таким характером, в силу которого оно способно принимать себя и мочь себя.

Бытие есть единящее себя-соделывание в-себе-стояние, есть себя-пред-собой-приносящая

(представляющая) устремленность к себе самому. Возможность возможного как бытие

уже есть «экзистирование», то есть оно сущностно соотносится с existentia. Возможное

уже есть (потому что оно лишь в этом отношении вообще «есть») то, что оно есть, есть

могущее, есть предуготованное себя-испытание и, таким образом, обоснование и

соделывание. Бытие-возможным (возможность), осмысленное из сущности бытия и

мыслимое только таким образом, в себе тяготеет к истребованию представляющей

устремленности, причем так, что это истребование уже предстает как изведение и

выведение экзистенции (existentia). «Itaque dici potest Omne possibile Existiturire» («Die 24

Satze», n. 6; также см. ниже перечень этих двадцати четырех тезисов).

Слово «existiturire», несмотря на кажущуюся нескладность, в силу важности того,

что в нем выражается, остается просто «великолепным» и по своей грамматической форме

представляет собой verbum desiderativum. В нем названо влечение к самоосуществлению,

conatus ad Existentiam (n. 5), в нем выражается экзистенциальный характер возможности.

Сама экзистенция по своей сущности такова, что она взывает к своему «мочь». Поэтому

действительность не отвергает возможность, но удерживает ее, содержит ее в себе и таким199

образом как раз и остается в обладании ее сущностью, основная особенность которой есть

appetitus. Поэтому первый из «Двадцати четырех тезисов» начинается с такого

высказывания: «Ratio est in Natura, cur aliquid potius existat quam nihil». «В сущности

сущего как сущего есть причина, отвечающая на вопрос, почему скорее, то есть охотнее и

с большею силой, существует нечто, а не ничто». Это означает: сущее в своем бытии

взыскует самое себя. «Экзистировать» означает в себе: возможностное усилие и единящее

превозмогание, которое есть соделывание. Поскольку нечто есть, оно сущностно

оказывается potius.

Бытие как экзистенция в смысле пред-ставляющего влечения, которое в простом

единении производит mundus concentratus (монаду) как speculum universi, представляет

собой новую сущность актуальности (actualitas). К ней принадлежит преобладание

экзистенции над не-экзистенцией, однако таким образом вырисовывающееся строение

бытия не было бы метафизическим, каковым оно все-таки является, если бы сущность

бытия не разъяснялась из сущего, если бы causalitas, властно пронизывающая бытие со

времен Платонова ??????, не оставалась определяющей и в сущности actualitas как vis

primitiva activa. Метафизическая первочерта монадической сущности бытия заявляет о

себе в первых четырех тезисах. Ratio (cur aliquid potius existat quam nihil) «debet esse in

aliquo Ente Reali seu causa» (n. 2). Для Лейбница ens reale, в отличие от ens mentale (ideale),

в каждом случае предстает как res actu existens. Ens reale — которое как causa лежит в

основе всех rationes — «hoc autem Ens oportet necessarium esse, alioqui causa rursus extra

ipsum quaerenda esset cur ipsum existat potius quam non existat, contra Hypothesin. Est scilicet

Ens illud ultima ratio Rerum, et uno vocabulo solet appellari DEUS» (n. 3).

Бог, бытийствующий здесь как основание, мыслится не теологически, а чисто

онтологически, а именно как то высшее сущее, в котором все сущее и само бытие имеют

свою причину. Однако так как всякий способ бытия как modus existendi Лейбниц мыслит в

ракурсе монадически определенной existentia, не только ens possibile осмысляется как

existituriens, но и ens necessarium осмысляется как existentificans.

Четвертый тезис: «Est ergo causa cur Existentia praevaleat non-Existentiae, seu Ens

necessarim est Existentificans». В результате такого осмысления глагола facere становится

ясным и производный характер бытия: в том смысле, что само бытие совершается и

соделывается сущим.

Однако в каузальной сущности сущести, которая в самых разных вариациях

властно пронизывает метафизику, в полноте начинания новоевропейской метафизики

взыскующая сущность бытия тем не менее становится определяющей. Правда,

выступающее на первый план exigere не низвергает предоставляющего характера бытия,

так как в этом характере сохраняется наследие изначальной и исконной сущности бытия,

которая заявляет о себе как о присутствовании. Разница только в том, что теперь из ?????

и наличествования через veritas как certitudo наличествование превратилось в

repraesentatio. Однако это присутствование было бы односторонним, если бы мы

отождествили его с присутствием в смысле представленности представленного для

представления.

Сущность repraesentatio и вместе с тем сущность бытия в смысле vis и existentia

теперь обретает своеобразную двоякость. Каждая монада есть в той мере, в какой она,

изначально совершая свое сосредоточение, из своей собственной точки зрения усваивает

мир как перспективу универсума, отражая его. Совершая такое представление, монада

представляет самое себя, являет себя и таким образом представляет то, чего она достигает

в своем влечении. То, что она таким способом представляет, есть она сама.

Что-либо представлять, означает не только что-либо ставить перед собой, но и чтото являть, а именно исконное представление. Когда мы говорим, что человек «нечто

представляет», это означает, что он есть некто. Такое бытие принадлежит силе (vis).

Бытие как vis и existentia одновременно есть это самое «нечто представлять», которое, со

своей стороны, снова в отдельных монадах преподносится им через них самих, прежде200

всего в omnipraesentia высшей субстанции как центральной монады. Всюду

принципиально важным остается то, что «наличествование» специально возвратным

образом соотносится с какой-либо монадой, то есть с определенным видом ego, и уже им

самим совершается как его собственная бытийная сущность. В отличие от

репрезентативного наличествования присутствие, о котором говорит ?????, есть

присутствование в несокрытом и из него, причем так, что несокрытость постигается, но

сама больше не обосновывается в своей сущности.

Соответственно этому ????? можно лишь с осторожностью мыслить как представление, а именно тогда, когда оно имеет свою сущностную значимость в пребывании в

несокрытом, каковое пребывание, будучи вобранным в несокрытое, внимает ему. От

пребывания в несокрытом отличается себя-принесение встречающего в надежность

предоставленного. ????? и percipere говорят о существенно различных видах

представления, так как бытие, которое предопределяет представимое (Vorstellbare), в

первом случае предстает как ???????????, а во втором — как объективность, которая хотя

и утверждается в subiectum, однако сущность этого subiectum все-таки не идентична

сущности ???????????.

Subiectitat и субъективность

В полноте своего начинания новоевропейская метафизика в бытийно-исторической

перспективе наделяет сущность бытия как действительности той сущностной

сложностью, которая впредь уже никогда не находит выражения в едином слове и

поэтому в результате появления новых терминов в каком-то смысле претерпевает

искажение. Однако именно поэтому можно, наверное, предпринимая первую попытку

вхождения в историю бытия, призвать эти термины на помощь, сознавая, правда, что

такой подход служит лишь ближайшей задаче, а именно подготовке к тому, чтобы,

вспоминая эту в хронологическом отношении самую близкую нам историю, мы смогли

пойти навстречу замкнутой в себе многосложной сущности бытия.

Термин, который служит такому замыслу, — subiectitat. Привычная

«субъективность» сразу же начинает назойливо отягощать наше мышление теми

ошибочными представлениями, которые во всяком отношении бытия к человеку и к его

«Я» усматривают разрушение некоего объективного бытия, как будто бы объективность

со всеми своими сущностными чертами никак не должна затрагиваться субъективностью.

Термин «subiectitat» призван подчеркнуть, что хотя бытие и определяется в

ракурсе subiectum, вовсе не обязательно определять его через «я». Кроме того, этот

термин содержит в себе отсылку к ??????????? и тем самым к началу метафизики, а также

в нем сокрыто предыстолкование дальнейшего хода новоевропейской метафизики,

которая на самом деле начинает считать «Я» и прежде всего самость сущностной чертой

истинной действительности.

Если под субъективностью понимать ту мысль, что сущность действительности в

истине — то есть для самодостоверности самосознания — есть mens sive