и делаем его сущим, приписываем ему то, в чем ему следует отказать.
Никто не станет отрицать, что такие «рассуждения» вполне доходчивы и
«убедительны» — пока мы движемся в сфере легко усвояемого, играем словами и
безмыслием. О ничто как противосущности (Gegenwesen) всякому сущему мы можем
сказать только то, что оно «есть» то-то и то-то, однако это «всего лишь» означает как раз
то, что и ничто, и даже оно, соотносится с «есть» и остается захваченным бытием. Что же
значат тогда «бытие» и «есть»? Обыгрывая эти столь ясные, уже порядком избитые и, казалось бы, остроумные указания на невозможность сказать что-либо о ничто, не сделав его
тут же сущим, начинают необоснованно утверждать, что сущность «бытия» и «есть»,
которые в разговоре о ничто якобы ошибочно ему приписываются, представляет собой
нечто совершенно ясное, понятное и не вызывающее никаких вопросов. Кажется, что ты
вступил в незамутненное, вполне удостоверенное и неколебимое обладание истиной об
этих «есть» и «бытие». Такое мнение уже давно прижилось в западноевропейской
метафизике. Оно закладывает основу всякой метафизики, и поэтому в большинстве
случаев с ничто разделываются в одном коротком параграфе. Каждому кажется вполне
убедительным, что ничто «есть» противоположность всякому сущему.
При ближайшем рассмотрении ничто предстает как отрицание сущего. Отрицание,
непризнание, неприятие, негация есть случай, противоположный утверждению. Оба
являются основными формами суждения, высказывания, ????? ???????????. Ничто есть
как результат отрицания «логического» происхождения. Однако хотя человек и нуждается
в «логике», чтобы мыслить четко и гладко, то, что присутствует только в мыслях, не
обязательно должно быть, то есть наличествовать в действительности как
действительное. Ничто, появившееся из отрицания, из непризнания, есть один только
мыслительный образ, абстрактнейшее из абстрактного. Ничто становится простым и
совершенным «пустяком», становится самым ничтожным и, следовательно, тем, что не
заслуживает никакого дальнейшего внимания и рассмотрения. Если Ничто есть такое
ничтожество, если его попросту нет, то и сущее может никогда не погружаться в него, а
всё может никогда в нем не растворяться; тогда процесса уничтоживания (Nichtswerden)
просто не существует, а значит «нигилизм» — иллюзия.
Если бы дело обстояло именно так, тогда мы могли бы считать
западноевропейскую историю спасенной и просто покончили бы со всякими мыслями о
«нигилизме». Но, может быть, на самом деле с нигилизмом все обстоит несколько иначе.
Быть может, ситуация все еще такова, какой ее нарисовал Ницше в своей «Воле к власти»:
«Нигилизм стоит у дверей: откуда идет к нам этот ужаснейший из гостей?» («Der Wille zur
Macht», n. 1.1885-1886). Во втором афоризме предисловия читаем: «То, о чем я
рассказываю, есть история двух ближайших столетий».
Спору нет, расхожее мнение и прежнее убеждение философии не лишены
оснований: ничто не есть «сущее», оно вовсе не является «предметом». Однако вопрос не
исчерпывается выяснением того, не «есть» ли все-таки каким-то образом это
непредметное, поскольку оно определяет бытийствование бытия. Вопрос в другом: не
получается ли так, что то, что не есть предмет и никогда не может быть таковым, «есть»
вообще ничто, а ничто, в свою очередь — нечто «ничтожное». Вопрос в том, не
заключаются ли глубочайшая сущность нигилизма и сила его господства как раз в том,
что ничто воспринимается только как нечто ничтожное, нетствующее (Nichtiges), а
нигилизм — как обожествление одной лишь пустоты, как отрицание, которое можно сразу
же возместить мощным утверждением.
Вероятно, сущность нигилизма состоит в том, что вопрос о ничто не воспринимают22
серьезно. Он остается нераскрытым, и мы продолжаем упрямо придерживаться старой
схемы «или—или». Мы говорим под возгласы всеобщего одобрения: ничто «есть» или
«нечто» совершенно ничтожное, или оно должно быть сущим, но так как ясно, что оно
никогда не может быть сущим, то остается принять только первое, а именно мысль о том,
что оно представляет собой совершенно ничтожное. Кто может устоять перед этой
напористой «логикой»? «Логика» вызывает всяческое почтение, но искусство
правильного мышления только в том случае можно призвать как судью, говорящего
последнее слово, если прежде установлено, что все то, что согласно правилам «логики»
должно мыслиться «правильно», исчерпывает собою все мыслимое, требующее
осмысления и заданное мышлению. Вдруг ничто на самом деле не есть сущее, но в то же
время никогда не является только ничтожным? Что если упомянутая схема «или—или» не
в полной мере ставит вопрос о сущности ничто? Что если отсутствие этого развернутого
вопроса о сущности ничто является причиной того, что западноевропейская метафизика
впадает в нигилизм? В таком случае нигилизм, пережитый и постигнутый исконнее и
глубже, является той историей метафизики, которая устремляется навстречу основной
метафизической позиции, в коей ничто в его сущности не только не может быть понято,
но больше не хочет быть постигнуто. Тогда нигилизм означает принципиальное
нераздумье (Nichtdenken) над сущностью ничто. Быть может, в этом и кроется причина
того, что сам Ницше был вынужден войти в «завершенный» (с его точки зрения)
нигилизм. Хотя он осмысляет его как движение прежде всего западноевропейской
истории Нового времени, он не может мыслить сущность ничто, потому что просто не
может поставить вопрос об этом, и потому должен стать классическим нигилистом,
выражающим ту историю, которая теперь и совершается. Ницше постигает и переживает
нигилизм, потому что сам мыслит нигилистически. Его понятие нигилизма само есть
нигилистическое понятие. Несмотря на все свои прозрения он не может постичь
потаенную сущность нигилизма, потому что с самого начала понимает его только в
ракурсе мысли о ценностях как процесс обесценения высших ценностей. Ницше
вынужден понимать нигилизм именно так, потому что, оставаясь в русле и сфере
западноевропейской метафизики, он домысливает ее до конца.
Осмысляя нигилизм как процесс обесценения высших ценностей, Ницше делает
это вовсе не потому, что мысль о ценности играет какую-то роль в ходе его собственного
философского формирования, в его «частных» воззрениях и оценках. Мысль о ценности
играет роль в его мышлении потому, что он мыслит метафизически, в русле истории
метафизики, а в ней, то есть в самом средоточии западноевропейской философии, мысль о
ценности не случайно получила преимущество. В понятии ценности таится понятие
бытия, которое предполагает истолкование сущего как такового в целом. В мысли о
ценности ненамеренно осмысляется сущность бытия в определенном и необходимом
отношении, а именно в его не-сущности. К этому мы еще вернемся.
Космология и психология у Ницше
Рассмотренная нами запись (n. 20) впервые знакомит нас с нигилистически
осмысленной сущностью нигилизма, а также указывает направление, в котором Ницше
его осмысляет. Нигилизм есть процесс обесценения высших Ценностей. Он является
внутренней обоснованностью, законностью этого процесса, той «логикой», в соответствии
с которой совершается крушение высших ценностей сообразно ее сущности. Но на чем
основывается сама эта законность?
Для того чтобы получить самое первое представление о ницшевском понятии
нигилизма как обесценении высших ценностей, необходимо разобраться в том, что
подразумевается под высшими ценностями, в какой мере они содержат в себе
истолкование сущего, почему дело с необходимостью приходит к этому ценностному его
истолкованию и какая перемена совершается в метафизике благодаря этому23
истолкованию. Ответы на эти вопросы мы получим, дав необходимые разъяснения
отрывку под номером 12 (XV, 148-151; Nov. 1887-Marz 1888).
Отрывок озаглавлен как «Падение космологических ценностей», разделен на две
неравные по объему части А и В и снабжен заключительным примечанием. Раздел А
гласит:
«Нигилизм как психологическое состояние должен будет наступить, во-первых,
после поисков „смысла» во всем совершающемся, которого в нем нет, в результате чего
ищущий, в конце концов, падает духом. Тогда нигилизм предстает как осознание долгой
траты сил, как мука „тщетности», неуверенность, отсутствие возможности как-нибудь
отдохнуть, на чем-нибудь еще успокоиться — как стыд перед самим собою, как будто
самого себя слишком долго обманывал… Этот смысл мог бы заключаться в следующем:
„осуществление» некоего высшего нравственного канона во всем совершающемся,
нравственный миропорядок; или рост любви и гармонии в общении живых существ; или
приближение к состоянию всеобщего счастья; или хотя бы устремление к состоянию
всеобщего „ничто» — цель сама по себе все еще есть некоторый смысл. Общее для всех
этих видов представлений заключается в понимании того, что нечто должно быть
достигнуто самим процессом: но вот наступает сознание, что становлением ничего не
достигается, ничего не обретается… Следовательно, разочарование в мнимой цели
становления как причина нигилизма: разочарование по отношению к вполне
определенной цели или вообще сознание несостоятельности всех доныне существующих
гипотез цели, вбирающих в себя весь путь „развития» (человек больше не сотрудник, не
говоря уже о том, чтобы он был средоточием всякого становления).
Нигилизм как психологическое состояние наступает, во-вторых, тогда, когда во
всем совершающемся и подо всем совершающимся предполагается некая цельность,
систематизация, даже организация: так что душа, жаждущая восхищения и благоговения,
упивается общим представлением некоторой высшей формы власти и управления (если
это душа логики, то достаточно уже абсолютной последовательности и реальной
диалектики, чтобы примирить ее со всем…). Какое-либо единство, какая либо форма
„монизма»: и как последствие этой веры — человек, чувствующий себя в тесной связи и
глубокой зависимости от некоего бесконечно превышающего его целого, как бы modus
божества… „Благо целого требует самопожертвования отдельного»… и вдруг такого
„целого» нет! В сущности человек теряет веру в свою ценность, если через него не
действует бесконечно ценное целое: иначе говоря, он создал такое целое, чтобы иметь
возможность веровать в свою собственную ценность. Нигилизм как психологическое
состояние имеет еще третью и последнюю форму. Если принять те два положения, что
путем становления ничего не достигается и что под всем становлением не царствует такое
великое единство, в котором индивид мог бы окончательно потонуть, как в стихии
высшей ценности, то единственным исходом остается возможность осудить весь этот мир
становления как марево и измыслить в качестве истинного мира новый мир,
потусторонний нашему. Но как только человек распознает, что этот новый мир он
соорудил лишь из психологических потребностей и что он на это не имел решительно
никакого права, возникает последняя форма нигилизма, заключающая в себе неверие в
метафизический мир, запрещающая себе веру в истинный мир. С этой точки зрения
реальность становления признается единственной реальностью и воспрещаются всякого
рода окольные пути к скрытым мирам и ложным божествам, но, с другой стороны, этот
мир, отрицать который уже более не хотят, становится невыносимым… Что же в
сущности произошло? Сознание отсутствия всякой ценности было достигнуто, когда
стало ясно, что ни понятием „цели», ни понятием „единства», ни понятием „истины» не
может быть истолкован общий характер бытия. Ничего этим не достигается и не
приобретается; недостает всеобъемлющего единства во множестве совершающегося:
характер бытия не „истинен», а ложен… В конце концов нет более основания убеждать
себя в бытии истинного мира… Короче говоря: категории „цели», „единства», „бытия»,24
посредством которых мы сообщили миру ценность, снова изымаются нами — и мир
кажется обесцененным…».
Итак, согласно заголовку речь идет о падении «космологических» ценностей, и
кажется, что тем самым называется некий особый класс ценностей, падение которых и
составляет сущность нигилизма. В соответствии со школьным членением метафизики
«космология» вбирает в себя особую сферу сущего, а именно «космос» в смысле
«природы», Земли и небесных светил, растений и животных. От «космологии» отличается
«психология» как учение о душе и духе и особенно о человеке как свободном разумном
существе. Наряду с психологией и космологией, а также превышая их, о себе заявляет
«теология», причем не как церковное истолкование библейского откровения, а как
«рациональное» («естественное») истолкование библейского учения о Боге как
первопричине всего сущего, природы и человека, его истории и ее свершений. Однако
подобно тому как часто приводимое положение,
