его понятие о чести вообще — не совпадает с понятием военной чести». Тут был целый переворот. Он-то и обличился при начале последней войны. Энергические, полные меткости и истины статьи Луи Блана, помещаемые в «Le Temps» возбудили грозу «Sieclen» и «Opinion National» — они чуть не выдали Луи Блана за австрийского агента — и выдали бы совсем, если б он не пользовался действительно заслуженной репутацией — чистоты.
Не даром достается французам прогресс.
57
До чего доходило остервенение хранителей порядка в этот день, можно измерить тем, что Национальная гвардия схватила на бульваре Луи Блана, которого вовсе не следовало арестовать и которого полиция тотчас велела освободить. Видя это, национальный гвардеец, державший его, схватил его за палец, врезал в него свои ногти и повернул последний сустав.
58
«История десяти лет» (франц.). — Ред.
59
гражданского (от франц. civique). — Ред.
60
закон Линча (англ.). — Ред.
61
«Всемирное братство, как основа всемирной республики. — Долой наемный труд и да здравствует солидарность народов!» (франц.) — Ред.
62
«Для меня, видите ли, республика не форма правления, это — религия, и она тогда только будет истинной республикой, когда будет религией.» — «И когда религия станет республикой.» — «Именно так!» (франц.). — Ред.
63
театральный эффект (франц.). — Ред.
64
набата (франц.). — Ред.
65
вопрос чести (франц.). — Ред.
66
самодовольства (франц.). — Ред.
67
отмены (от франц. révoquer). — Ред.
68
сельского стражника (франц.). — Ред.
69
Я был в Ницце во время варского и драгиньянского восстания. Двое крестьян, замешанных в дело, пробрались до реки Вара, составляющей границу{78}. Тут они были настигнуты жандармом. Жандарм выстрелил в одного из них и ранил в ногу — тот свалился, в это время другой пустился бежать. Жандарм хотел раненого привязать к лошади, но, боясь упустить того, он выстрелил в голову à bout portant <в упор (франц.). — Ред.> раненому; уверенный, что убил его, он поскакал за другим. Изуродованный крестьянин остался жив.
70
помятыми (от франц. chif fanner). — Ред.
71
В следующей главе: два процесса работника Бартелеми.
72
«Гренадеры, вперед, к оружию! Шагом мэрш… в штыки!» (франц.). — Ред.
73
Шаррьер, на улице Медицинской школы (франц.). — Ред.
74
полном облачении (от лат. ornatum). — Ред.
75
переливания (от франц. transfusion). — Ред.
76
«выйдет на свет божий» (нем.). — Ред.
77
Да погибнут те, кто раньше нас высказал сказанное нами (лат.). — Ред.
78
управления (от англ. board). — Ред.
79
лавочниками (франц.). — Ред.
80
Смотрите сюда, на этот портрет и на тот… Кудри Гипериона, чело самого Юпитера, взгляд, как у Марса… Посмотрите теперь на другой, вот ваш супруг (англ.). — Ред.
81
великое неизвестное (лат.). — Ред.
82
«Христианская нравственность имеет весь характер реакции, это большею частию один протест против язычества. Ее идеал скорее отрицательный, чем положительный, страдательный — чем деятельный. Она больше проповедует воздержание от зла, чем делание добра. Ужас от чувственности доведен до аскетизма. Награды на небе и наказания в аду придают самым лучшим поступкам чисто эгоистический характер, и в этом отношении христианское воззрение гораздо ниже античного. Лучшая часть в наших смутных понятиях об общественных обязанностях взята из греческих и римских источников. Все доблестное, благородное, самое понятие чести передано нам светским воспитанием нашим — а не духовным, проповедующим слепое повиновение как высшую добродетель». J.-S. Mill.
83
коллективная посредственность (англ.). — Ред.
84
филантропическая забава (англ.). — Ред.
85
Пусть читатели вспомнят, что было сказано об этом в «Западных арабесках», «Полярная звезда» на 1856 год{93}.
86
Всегда то же самое (лат.). — Ред.
87
респектабельность (англ.). — Ред.
88
Этот разбор книги Д. С. Милля мы берем из V книжки «Полярной звезды», которая выйдет к 1 маю.
89
Правь, Британия! (англ.). — Ред.
90
Рассказ этот относится к отрывку, помещенному в VI кн. «Полярной звезды»{99}.
91
мятеж (от франц. émeute). — Ред.
92
братством (от нем. Bruder). — Ред.
93
партий, кружков (от франц. coterie). — Ред.
94
«Черт возьми!» (англ.). — Ред.
95
пивных (англ.). — Ред.
96
лорд верховный судья (англ.). — Ред.
97
стряпчих, поверенных (от англ. attorney, solicitor). — Ред.
98
верховного судьи (от англ. chief-justice). — Ред.
99
стоять в очереди (от франц. laire la queue). — Ред.
100
человекоубийстве (англ.). — Ред.
101
Пардигон, схваченный в Июньские дни, был брошен в тюльерийский подвал; там находилось тысяч до пяти человек. Тут были холерные, раненые, умиравшие. Когда правительство прислало Корменена освидетельствовать положение их, то, отворивши двери, он и доктора отпрянули от удушающей заразительной вони. К окошечкам soupirail <отдушины (франц.). — Ред.> было запрещено подходить. Пардигон, изнемогая от духоты, поднял голову, чтоб подышать, это заметил часовой из Национальной гвардии и сказал ему, чтоб он отошел, или он выстрелит. Пардигон медлил, тогда почтенный буржуа опустил дуло и выстрелил в него, пуля раздробила ему часть щеки и нижнюю челюсть, он упал. Вечером часть арестантов повели в форты, в том числе подняли раненого Пардигона, связали ему руки и повели. Тут известная тревога на Карузельской площади, в которой Национальная гвардия со страха стреляла друг в друга, раненый Пардигон выбился из сил и упал, его бросили на пол в полицейскую кордегардию, и он остался с связанными руками, лежа на спине и захлебываясь своей кровью из раны. Так его застал какой-то политехник, разругавший этих каннибалов и заставивший их снести больного в больницу. Помнится, я этот случай рассказал в «Письмах из Италии и Франции»… но это не мешает протверживать, чтоб не забывать, что такое образованная парижская буржуазия.
102
ссылку (от франц. déportation). — Ред.
103
защиты (франц.). — Ред.
104
единоверцев (от франц. coreligionnaire). — Ред.
105
свидетельские показания (англ.). — Ред.
106
скандально (англ.). — Ред.
107
самохвальства (франц.). — Ред.
108
по должности (лат.). — Ред.
109
буквально (франц). — Ред.
110
«The murderer Barthélemy.
A monsieur le rédacteur du «Times».
Monsieur le Rédacteur, — Je viens de lire dans votre estimable feuille de ce jour, sur les derniers moments du malheureux Barthélemy, un récit, auquel je pourrais beaucoup a jouter, tout en y relevant un grand nombre de singulières.
J’étais, donc, résolu de demeurer étranger à tout ce qui serait publié sur les derniers moments de cet infortuné (et c’est ainsi que j’avais refusé de répondre à toutes les demandes qui m’avaient été adressées par des journaux de toutes les opinions); mais je ne puis laisser passer sous silence l’imputation, flétrissante pour mon caractère, qu’on met adroitement dans la bouche du malheureux prisonnier, quand on lui fait dire: «que j’avais trop bon goût pour le troubler au sujet de la religion».
J’ignore si Barthélemy a réellement tenu un pareil langage, et à quelle époque il l’a tenu. S’il s’agit de mes trois premières visites, il disait vrai. Je connaissais trop bien cet homme pour essayer de lui parler de la religion avant d’avoir gagné sa confiance; il me serait arrivé ce qui était arrivé à d’autres prêtres catholiques qui l’ont visité avant moi. Il aurait refusé de me voir plus longtemps; mais dès ma quatrième visite la religion a été le sujet de nos continuels entretiens. Je n’en voudrais pour preuve que cette conversation si animée, qui a eu lieu entre nous dans la soirée de dimanche sur l’éternité des peines, l’article de notre; ou plutôt de sa religion, qui lui faisait le plus de peine. Il refusait, avec Voltaire, de croire, que —
Ce Dieu qui sur nos jours versa tant de bienfaits,
Quand ces jours sont finis, nous tourmente à jamais.
Je pourrais citer encore les paroles qu’il m’adressait un quart d’heure avant de monter à l’échafaud; mais, comme ces paroles n’auraient d’autre garantie que mon propre témoignage, j’aime mieux citer la lettre suivante, écrite par lui le jour même de l’exécution, à six heures du matin, au moment où, selon le récit de votre correspondant, il dormait d’un profond sommeil:
Encore une fois merci! et adieu!
E. Barthélemy.
Newgate, 22 janvier, 1855, 6 h. du matin.
P. S. Je vous prie d’être auprès de M. Clifford l’interprète de ma gratitude».
Agréez, Monsieur le rédacteur, l’expression de mes sentiments les plus distingués,
L’abbé Roux.
Chapel-house, Cadogan-terrace, Jan. 24».
Против статьи «Теймса» аббат Roux напечатал:
«The murderer Barthélemy»
<Перевод: «Убийца Бартелеми «Господину редактору «Теймса». Господин редактор, я только что прочел в сегодняшнем номере Вашей уважаемой газеты о последних минутах несчастного Бартелеми — рассказ, к которому, я мог бы многое прибавить, указав и на большое количество странных неточностей. Но Вы, господин редактор, понимаете, к какой сдержанности обязывает меня мое положение католического священника и духовника заключенного. Итак, я решил отстраниться от всего, что будет напечатано о последних минутах этого несчастного (и я действительно отказывался отвечать на все вопросы, с которыми ко мне обращались газеты всех направлений); но я не могу обойти молчанием позорящее меня обвинение, которое ловко вкладывают в уста бедного уздика, якобы сказавшего: «что я достаточно воспитан, чтобы не беспокоить его вопросами религии». Не знаю, говорил ли Бартелеми действительно что-либо подобное и когда он это говорил. Если речь идет о первых трех моих посещениях, то он говорил правду. Я слишком хорошо знал этого человека, чтобы пытаться заговорить с ним о религии, не завоевав прежде его доверия; в противном случае со мной случилось бы то же, что и со всеми другими католическими священниками, посещавшими его до меня. Он не захотел бы меня больше видеть; но, начиная с четвертого посещения, религия являлась предметом наших постоянных бесед. В доказательство этого я желал бы указать на нашу столь оживленную беседу, состоявшуюся в воскресенье вечером, о вечных муках — догмате нашей, или, скорее, его религии, который больше всего угнетал его. Вместе с Вольтером он отказывался верить, что «тот бог, который излил на дни нашей жизни столько благодеяний, по окончании этих дней предаст нас вечным мукам». Я мог бы привести еще слова, с которыми он обратился ко мне за четверть часа до того, как он взошел на эшафот; но так как эти слова не имели бы иного подтверждения, кроме моего собственного свидетельства, я предпочитаю сослаться на следующее письмо, написанное им в самый день казни, в шесть часов утра, в тот самый миг, когда он спал глубоким сном, по словам Вашего корреспондента: «Дорогой господин аббат. Сердце мое, прежде чем перестав биться, испытывает потребность выразить Вам свою благодарность за нежную заботу, которую Вы с такой евангельской щедростью проявили по отношению ко мне в течение моих последних дней. Если бы мое обращение было возможно, оно было бы совершено Вами; я говорил Вам: «Я ни во что не верю!» Поверьте, мое неверие вовсе не является следствием сопротивления, вызванного гордыней; я искренне делал все, что мог, пользуясь Вашими добрыми советами; к несчастью, вера не пришла ко мне, а роковой момент близок… Через два часа я познаю тайну смерти. Если я ошибался,
