и башен было завершено в 20-х гг. XV в. князем Алексеем (297, с. 124), опираясь, очевидно, на содержание инкерманской надписи 1427 г. и мангупской — 1425 г.
Несомненно, что эпиграфические источники дают основную информацию о фортификационных мероприятиях в Феодоро, их дополняют данные новейших археологических раскопок. В совокупности они рисуют следующую картину. В 60-х гг. XIV в. на плато началось возведение крепостных стен ВЛО, о чем сообщает надпись, найденная Р. X. Лепером в 1913 г. во вторичной кладке большой базилики. Приведем ее текст в переводе Н. В. Малицкого: «Господи Иисусе Христе боже наш (благослови) основавших (сию) стену, построена эта башня верхнего города почтенной Пойки помощью божией и святого Димитрия и попечением всечестнейшего нашего Хуйтани сотника (достойного?) всякой чести и (совершено) восстановление Феодоро, вместе с Пойкой построены в 6870 г.» (164, с. 9–10). Обратим внимание на упоминание о восстановлении Феодоро, его можно толковать как указание на то, что крепость пребывала в разрушенном состоянии. Действительно, материалы археологических исследований, в особенности в Лагерной балке и в цитадели, показывают, что после X в. наступила пауза в жизни поселения. Возрождение началось после длительного запустения, когда произвели перепланировку старой разрушенной застройки. Отмечается резкая смена материальной культуры, которая уже становится типичной для Таврики XIII–XV вв. (302, с. 157–158). В данном случае связывать это со сменой населения невозможно. Скорее это — результат обживания Мангупского плато тем же населением горных районов, вступившим в новую историческую эпоху — расцвета феодальных отношений. Зримым итогом этого процесса было появление городов. Можно еще раз обратиться к примеру Молдавии, тесно связанной с Крымом политическими отношениями на протяжении XIV–XV вв. Процесс феодализации начался там с IX–X вв., однако развивался медленно, сдерживаемый господством Золотой Орды. Только к концу XIV в. начали зарождаться города в современном понимании этого термина (212, с. 366). Естественно, что на Таврику такая аналогия может быть распространена с известными оговорками. Здесь и до XIV в. существовали города: Херсон, Кафа, Солдайя, Солхат. Однако для внутренних горных районов полуострова — территории, вошедшей в состав Феодоро, это наблюдение вполне приемлемо.
Сотник Хуйтани, организатор строительства новых укреплений Мангупа, по мнению Н. В. Малицкого, может быть отождествлен с Дмитрием, названным Шлецером ханом [145] Манлопским, разбитым Ольгердом в 1363 г. на Синих Водах вместе с ханами Крымским (Солхатским) и Киркельским (Кыркорским) (164, с. 11–14).
Особый интерес в надписи представляет упоминание Пойки, построенной, а не восстановленной, вместе с Феодоро в начале 60-х гг. XIV в. По поводу локализации этого пункта высказано несколько предположений. Нашедший и первым опубликовавший надпись Р. X. Лепер считал, что это — кремль Мангупа, его цитадель, в чем его поддержал Н. И. Репников. А. Л. Бертье-Делагард полагал, что это скорее часть передовой стены в Табана-дере (36 с. 32). Начиная с А. И. Маркевича распространилась гипотеза о тождестве Пойки с близким по звучанию названием массива Бойка близ с. Соколиного в 20 км к северо-востоку от Мангупа (171, с. 21), на котором известны следы нескольких средневековых поселений (94). Эту точку зрения принял А. Л. Якобсон (299, с. 302). Однако еще Н. В. Малицкий исходя из точного смысла надписи убедительно доказал территориальную неразрывность Пойки с Феодоро (164, с. 10–11). На наш взгляд, это мнение наиболее соответствует наблюдаемой на Мангупе ситуации. Нет ничего странного в том, что цитадель имела особое, отличное от города в целом название. Именно так было во многих крупных средневековых городах, например, в Тбилиси, Дербенте, Семендере и др. (136, с. 373). При раскопках у тыльной стороны куртины А цитадели была открыта строительная траншея (рис. 36), перекрытая слоем строительного мусора. В ней среди маловыразительной строительной керамики были найдены фрагменты неорнаментированной столовой посуды, покрытой зеленой поливой, характерной для слоя XIV–XV вв. Над воротами цитадели, как свидетельствовали Мартин Броневский и Эвлия Челеби (см. 1 главу) была надпись, напоминавшая по внешнему виду надписи на плитах времени правления Алексея (30-40-е гг. XV в.). Однако этот тип надписей мог появиться и раньше под влиянием генуэзской геральдики. Интересно, что близкая по внешней фактуре и стилистике надпись есть в стене крепости Монкастро (совр. Белгород-Днестровский), где она датируется концом XIV в. (71, с. 373) — первой половиной XV в. (123, с. 65–66). В это время была сооружена и цитадель крепости (262), которую так же, как и цитадель Мангупа, первоначально считали то генуэзской (188, с. 480–483), то турецкой, построенной не ранее XVI в (230).
Рис. 36. Цитадель. Куртина А. Раскоп X. Разрез. [267]
Исходя из сказанного, можно сделать вывод о том, что возведение цитадели было начато в 60-е гг. XIV в.[36 — Вероятно, в это же время начали высекать казематы для контроля главной дороги (82).] одновременно с восстановлением стен внешнего рубежа, т. е. был произведен ремонт ряда укреплений ГЛО — <восстановление Феодоро>. О том, что топоним Феодоро первоначально связывался современниками именно с крепостью, свидетельствует надпись, обнаруженная еще А. X. Стевеном в башне В.4, что в верховьях Табана-дере (ныне надпись хранится в БИАМ). Дата может быть установлена лишь приблизительно, так как две последние буквы в ее обозначении не сохранились, а первые две указывают 68-е столетие от сотворения мира, то есть XIV в. (164, с. 15–19).
Возведение ВЛО было, вероятно, вызвано важными событиями в жизни княжества, заставившими позаботиться об усилении защиты столицы. Причиной могло послужить резкое обострение отношений с генуэзцами, которым удалось вынудить Золотую Орду после поражения на Куликовом поле подписать договор о передаче им территории Готии, несомненно рассматривавшейся правителями Мангупа в качестве неотъемлемой части своих владений (331, с. 177–182). Особенно экспансия генуэзцев стала ощущаться после захвата ими Чембало и основания там крепости, по-видимому, в 1357 г. (328, с. 129–131). В этой связи обращает на себя внимание надпись на мраморной плите, извлеченная Ф. А. Брауном в 1890 г., вероятно, из той же башни В.4. Несмотря на фрагментарность текста, В. В. Латышевым (150, с. 55) и Н. В. Малицким было установлено, что речь в ней идет о возведении каких-то крепостных сооружений неким сотником Чичикием в правление хана Тохтамыша, скорее всего в 80-х гг. XIV в. (164, с. 5–7). Не является ли это указанием на строительство ВЛО? Она могла понадобиться не только как новый реальный элемент крепостного ансамбля, но и как своеобразная политическая демонстрация решимости прочно отстаивать позиции Феодоро в борьбе за суверенитет своих владений.
О том, что генуэзцы вынашивали планы захвата столицы княжества, свидетельствует письмо инженера Джованни Пиччинино от 6 октября 1455 г., направленное протекторам [146] банка сб. Георгия, к которому перешло руководство колониями после падения Константинополя (1453 г.). В письме содержится просьба предоставить отряд в сто человек, с которым его автор берется захватить крепость Феодоро, но в то время турецкая опасность заставила кафинские власти холодно отнестись к такому авантюрному предприятию (331, с. 232).
Следующим этапом в развитии оборонительной системы города стало возведение в 1425 г. дворца, а затем в 30-50-х гг. был создан валганг на укрепленном рубеже в Лагерной балке. Его сооружение, возможно, было вызвано эффективностью нового осадного оружия — пушек, которые впервые были с успехом применены в Крыму именно против феодоритов, отбивших у генуэзцев в 1433 г. Чембало. 7 июня 1434 г. военно-морская экспедиция из Генуи приступила к обстрелу крепости из небольших судовых пушек и в тот же день часть башни и значительный участок стены были разрушены, что фактически решило судьбу крепости; на следующий день она была захвачена, а еще через день без боя сдалась Каламита (127, с. 116–118).
29 мая 1453 г. после двухмесячной осады пал Константинополь, в стенах которого осадные орудия турок пробили огромные бреши. В 1454 г. турецкий флот совершил набег на южное побережье Крыма (127, с. 129–130). Тогда же на Мангупе были получены сведения от пленного турка о намерении Мехмеда II вторгнуться в Крым, о чем князь Мангупский Олобей (Улу-бей) предупреждал в письме и консула Кафы (127, с. 131). Вероятно, это были сведения о встрече и переговорах хана Хаджи-Гирея с командующим турецким флотом Демиром Кахьей, в результате которых было заключено соглашение о доступе турок на Крымский полуостров. Оно окончательно определило ход событий, приведших в 1475 г. к фактическому захвату полуострова Османской империей (237, с. 263).
По мере роста турецкой опасности, вероятно, проводились и другие оборонительные мероприятия, но в основном реконструкция крепости завершилась к 3-й четверти XV в. Это не слишком долгий срок, если учесть, что генуэзцы строили крепость Солдайи с 1371 по 1414 г. (328, с. 107–120), вернее, они совершенствовали ее, перестраивая и подстраивая башни в уже существовавшем оборонительном рубеже. Именно так следует толковать данные судакских надписей. Создание же укрепленной линии производилось в более сжатые сроки. Продолжительность строительства зависела от концентрации рабочей силы, снабжения и умелости руководства. Известно, например, что крепость Румели-хисар на берегу Босфора строилась под неусыпным наблюдением Мехмеда II в течение 4,5 мес. (1452 г.) (224, с. 69). Возведение стен вокруг Килии началось 22 июня 1479 г. и закончилось «в то же лето руками 8 сотен каменщиков и 17 тыс. подсобных рабочих» (241, с. 52). А императору Мануилу II Палеологу удалось построить укрепленную линию Гексамилий на Истме со 153 башнями и двумя крепостями за 25 дней! (242, с. 98). К сожалению, сведений подобного рода о средневековых крымских крепостях не сохранилось.
Важным событием в истории Мангупа, представляющим особый интерес для нашего исследования, является его оборона в 1475 г. от турецких войск. Это один из ярких эпизодов крымского средневековья, который воссоздают скудные письменные и многочисленные археологические материалы. Турецкая осада Мангупа была своеобразной апробацией крепости, основанной в раннее средневековье, в условиях применения осадных огнестрельных орудий, а также проверкой на деле ее инженерных решений и тактической силы.
Турецкое завоевание Крыма последовало вскоре после падения Византии. Османская армия была хорошо подготовлена к этой кампании, проведя ряд успешных походов на Балканах. Однако начало 1475 г. ознаменовалось для Османской империи тяжелым поражением при Васлуе (у слияния рек Раковы и Вырлада) от молдавского господаря Стефана (10.01.1475 г.). Предпринимая новое наступление на Молдавию, Мехмед II вначале обрушился на Крым, рассматривая его захват как средство давления на польского короля Казимира, который после падения Мангупа, весной 1476 г., вынужден был заключить соглашение с султаном (239, с. 214–215).
В третьей четверти XV в. турецкая опасность тесно сплела исторические судьбы Феодоро и Молдавского княжества, а их обоих с Московским государством, в котором они видели наиболее реального союзника в борьбе с турецкой военной угрозой.
Связи Феодоро с Москвой прослеживаются с конца XIV в. Существует версия о происхождении знатного княжеского рода Ховриных-Головиных от фамилии трапезундских Гаврасов, правивших Феодоро (331, с. 200–201). [147]
Отношения Феодоро с Молдавией были закреплены в сентябре 1472 г. заключением брака между Стефаном III (Великим) и мангупской княжной Марией (241, с. 27, 64, 118), умершей в 1477 г. (241, с. 29, 65). Елена, дочь Стефана
