интерпретации следовало, что городские укрепления на плато были возведены в правление князя Алексея (20-30-е гг. XV в.). К сожалению, вопрос о месте первоначального нахождения надписи пока не может быть решен окончательно без новых документов, касающихся обстоятельств ее поступления.
В 1896 г. впервые были опубликованы две надписи, найденные Ф. А. Брауном. Восстанавливая [96] содержание первой из них, В. В. Латышев полагал, что она сообщает о возведении башни в правление Тохты, или Тохтамыша (150, с. 54–55), вторая же, происходящая из вторичной кладки башни в Табана-дере, содержащая упоминание «крепости Феодоро», отнесена им к XIV в. (150, с. 56–57).
В. В. Латышевым была опубликована заметка А. Л. Бертье-Делагарда по поводу небольшой надписи в пещере у нижней стены в Табана-дере, которую он предположительно определяет как обозначение даты 6729–1221 г., имеющей отношение к стене (151, с. 154).
В дальнейшем В. В. Латышев обратился к мангупским надписям, накопившимся после раскопок Р. X. Лепера (153, с. 17–21). Все опубликованные им материалы имеют большое значение для выяснения хронологии оборонительного строительства на Мангупе в период жизни княжества Феодоро.
Подводя итоги изысканиям дореволюционных исследователей, следует констатировать, что был накоплен значительный фактический материал по истории культуры населения Мангупа и по политической истории княжества Феодоро; были добыты и обработаны эпиграфические памятники, касающиеся строительства оборонительных сооружений, сделаны попытки датировать некоторые из них, но это был лишь первый шаг в изучении большого археологического комплекса Мангупского городища. Отдельные его узлы исследовались обособленно, не ставилась даже задача изучения истории поселения в целом. Нередко однобоки были интересы исследователей, увлекавшихся то поисками ценных в художественном отношении вещей (А. С. Уваров), то следов пребывания готов (Ф. А. Браун, Р. X. Лепер).
Не ставилась и задача охраны архитектурных памятников, среди которых особой заботы требовали затронутые археологическими раскопками. Единственную попытку подготовить материалы для реставрационных работ мы встречаем в начале XIX в. (Келлер). В дальнейшем в лучшем случае лишь выражается горькое сожаление по поводу быстрого разрушения кладок и полной безнадежности их сохранения (36, с. 2, 37–38; 124, с. 171–172).
Ни один исследователь не поставил перед собой задачу изучить оборонительные сооружения Мангупа в их взаимосвязи.
Раскопки оборонительных сооружений не проводились вообще, если не считать расчистку Р. X. Лепером внутренней части донжона цитадели, давшую, как известно, лишь материалы позднетурецкого времени.
После Великой Октябрьской социалистической революции и окончательного установления Советской власти в Крыму были приняты энергичные меры, направленные на сохранение историко-культурных ценностей, которым угрожало разрушение и расхищение. В отношении Мангупа, переданного приказом Крым-ревкома в ведение Крымохриса в 1921 г. (214, с. 116), такие мероприятия разрабатывались уже в 1923 г. К 1925 г. была организована охрана территории городища, а в 1927 г. произведено межевание охранной зоны (213, с. 177).
Вопрос о необходимости возобновления исследований средневековых городов Крыма, и Мангупа в частности, был поставлен уже в 1921 г. А. А. Васильевым, в трудах которого ярко выражены традиции школы русского византиноведения. Мангуп он считал центром готского княжества, заслуживающим пристального внимания археологов (49, с. 1–32, V, с. 182). Взгляды Васильева на готскую проблему получили окончательное выражение в монографии, вышедшей в 1936 г. в США (331). Ценность представляет обширный фактический материал, привлеченный автором (78, с. 191–192), но основная идея о длительном, вплоть до XV в., сохранении в Крыму готской этнической общности требует подтверждения палеоэтнографическими и археологическими материалами.
Археологические исследования Мангупа возобновились в 1938 г. Столь продолжительная пауза была вызвана усилением научного интереса к Эски-Кермену, который, по предположению Н. И. Репникова, в VI–X вв. именовался Доросом и был столицей Крымской Готии до разрушения его хазарами (231, с. 133–134). Для обоснования этой гипотезы Н. И. Репников в 1928–1930 гг. произвел критический пересмотр материалов, накопленных по Мангупу, пытаясь доказать, что его возвышение как городского центра Юго-Западной Таврики могло произойти не ранее X в.[6 — Эту гипотезу поддержали В. П. Бабенчиков (30, с. 145–146) и В. И. Равдоникас, который, однако, оговорился, что необходимо провести систематические исследования Мангупа (223, с. 34–35).]
Для обоснования омоложенной даты появления поселения на Мангупе автор приводит [97] ряд аргументов. Так, вопреки распространенному представлению о недостаточной исследованности памятника, утверждается, что «площадь его изрядно во многих местах перерыта работами 1891 (так у Н. И. Репникова — А. Г.), 1912, 1913–1914 гг.» Отрицается принадлежность Мангупу надписи на плите с именем Юстиниана — она попала туда уже в качестве вторично использованного строительного материала, «базилика Брауна» датируется не VI в., а XI, отмечается отсутствие на плато ранней средневековой керамики. Общий вывод таков, что на Мангупе нет памятников ранее начала XI в., культурный слой здесь тонок, оборонительные стены поздние «как по смыслу, так и по характеру кладки» (231, с. 140–144).
Сравнивая оборонительные стены Эски-Кермена и Мангупа, Н. И. Репников отмечает, что для последних характерна нерегулярная кладка с применением неотесанных камней, деревянных брусьев и известкового раствора. Отрицает автор наличие здесь облицовки из тесаного камня. Ссылаясь на результаты осмотра стен, произведенного в 1928 г., он поддерживает мнение А. Л. Бертье-Делагарда о датировке Мангупской системы фортификаций XIII–XIV вв., а данные эпиграфики (надпись 1363 г. с именем Тохтамыша) позволяют ему уточнить эту дату — вторая половина XIV в. Полностью согласен Н. И. Репников с А. Л. Бертье-Делагардом и по поводу определения цитадели как чисто турецкого сооружения (232, с. 206–208). Позднее, возвращаясь к этому вопросу при работе над археологической картой Крыма, Н. И. Репников в основном повторил эти выводы, добавив лишь мысль о том, что главная оборонительная линия поддерживалась и в турецкое время. Указывал он также на вторичный характер кладки нижней оборонительной стены в этом ущелье (12, с. 160–161). Непонятно, почему автор утверждал, что стены и башни Мангупа имели зубчатый парапет, это характерно только для двух башен в тальвеге Гамам-дере и в верховьях Табана-дере, для остальных же известных в то время сооружений оборонительной системы характерно наличие сплошного бруствера.
Подводя итоги изысканиям в области оборонительных сооружений Мангупа, проводившимся в 1938 г., Н. И. Репников отметил, что поиски раннесредневековых стен были неудачными, и подверг критике выводы А. Л. Якобсона о наличии ранних кладок в основании боевых стен Мангупа (12, с. 163; 290, с. 220), однако следует отметить, что, отрицая существование на Мангупе раннесредневековых памятников, Н. И. Репников подчеркивал необходимость дальнейшего изучения «величественного, грозного и во многих отношениях загадочного в своем прошлом Мангуп-Кале», считая его первоочередной задачей планового изучения памятников предгорья Крыма (12, с. 2).
Замечания, сделанные Н. И. Репниковым по поводу характера и датировок крепостных стен городища, справедливы лишь по отношению ко второму защитному рубежу Мангупа. Категоричные выводы относительно позднего возникновения укрепленного поселения на плато были порождены, с одной стороны (вопреки мнению Н. И. Репникова), как раз недостаточной изученностью памятника, с другой стороны, сказалась увлеченность автора гипотезой об Эски-Кермене как о центре экономической и политической жизни Юго-Западного Крыма в эпоху раннего средневековья. В то же время, разведки и раскопки, проведенные экспедицией ГАИМК во главе с Н. И. Репниковым на Эски-Кермене, показали возможность изучения оборонительных сооружений для воссоздания истории этого поселения.
Иную точку зрения в отношении времени и обстоятельств возникновения Эски-Кермена и других «пещерных городов» попытался обосновать Н. Л. Эрнст. Он полагал, что традиция сооружения пещерных жилищ занесена в Крым из Малой Азии греческими переселенцами, здесь же ее восприняло местное готское население, которое в XIII–XIV вв. создает в горных районах юго-западной части полуострова эти укрепленные города, (173, с. 277; 288, с. 41–43).
Н. В. Малицкий обратился к уже известным эпиграфическим памятникам Мангупа и высказал соображения по уточнению датировки строительной надписи времени Тохтамыша (80-е гг. XIV в.), имеющей, вероятно, отношение к крепостным сооружениям (164, с. 5–7). В отношении других надписей автор приводит подробный историографический обзор и уточняет чтение отдельных фрагментов.
В 1933 г. Н. И. Репников организовал разведывательные работы на Мангупе, которые, впрочем, ограничились осмотром памятников и небольшими зачистками. Пожалуй, наиболее важным их результатом было открытие следов двойных постелей стен, вырубленных в скале [98] перпендикулярно обрыву мыса Тешкли-бурун. Исследователем они были истолкованы как доказательство существования на мысу в V–VI вв. укрепления типа Сюйреньского (6, с. 172). К сожалению, намечавшиеся на 1936 г. раскопки на этом месте не состоялись и, что особенно досадно, Н. И. Репников не указал точного местонахождения обнаруженных вырубок, во всяком случае до настоящего времени они вновь не найдены.
Мысль о существовании раннесредневековой крепости на Тешкли-буруне имела большое значение для разработки новой схемы генезиса Мангупского городища, разработанной в дальнейшем Е. В. Веймарном.
Серьезным шагом в исследовании Мангупа явилась организация Государственной Академией истории материальной культуры и Севастопольским музейным объединением в 1938 г. экспедиции под руководством Е. В. Веймарна, М. А. Тихановой и А. Л. Якобсона. Перед ней была поставлена задача начать систематическое изучение памятника. Основными объектами раскопок стали базилика (предполагаемый храм св. Константина и Елены) и дворец князя Алексея.
Полученные материалы показали, что на плато есть следы поселения V–VI вв. (166, с. 26; 260, с. 325–326). Этим временем было датировано и строительство базилики, но в дальнейшем М. А. Тиханова сузила эту дату до VI в. (261, с. 387).
Впервые в истории исследований городища была проведена археологическая разведка его оборонительных сооружений. Несмотря на это, вопрос о существовании синхронных базилике крепостных стен не был решен, притом выявилось расхождение точек зрения руководителей экспедиции. Так, в предварительном сообщении, основанном на рапорте М. А. Тихановой, утвердительно говорится о существовании на плато раннесредневековых оборонительных стен и ворот (Капу-дере) (166, с. 27). Затем А. Л. Якобсон выступил с двумя статьями, в которых дополнительно аргументировал это положение. В статье, вышедшей в 1940 г. и посвященной архитектурному анализу Мангупской базилики, были подвергнуты критике основные выводы Н. И. Репникова касательно преемственности Мангупа от Эски-Кермена.[7 — Н. И. Репников готовил ответ на эту статью, но смерть (25.XII.1940) помешала завершить работу (Архив ЛОНА. — ф. 10. — № 20).] По поводу оборонительных сооружений автор пишет, что «раннесредневековая кладка в нижней части стен XIV–XV вв. прослеживается почти на всем протяжении их. Он отмечает также наличие средневековой кладки из больших блоков в воротах под мысом Тешкли-бурун и в Табана-дере. Отмечается, что в последнем пункте эта стена надстроена поздней кладкой, датируемой надписью в башне XIV в (240, с. 220).[8 — Надпись; которую имеет в виду А. Л. Якобсон, датируется не XIV, а XVI в. (вероятно, в тексте статьи допущена опечатка) (152, с. 31–33). Новейшая публикация этой надписи: Соломоник Э. И., Белый А. В. Утерянная и вновь открытая Мангупская строительная надпись // НЭ. — 1984. — Т. 14. — С. 170–175.]
Появление крепостей на Мангупе и в других пунктах Горного Крыма А. Л. Якобсон связывал с необходимостью защиты византийских владений от внешней опасности, которая особенно реальна была в V–VI вв. (290, с. 221–222, 225).[9 — Тем самым А. Л. Якобсон присоединяется к мнению, высказанному С. П. Шестаковым (282, с. 8–9) и
