nauk komunistycznych, jako si§ wyraza artykul urz^dowy.
Wzi^tosc nie do wypowiedzenia w Rosji pism Pani George Sand i Piotra Leroux, wielkie zaj^cie z jakim czytano wszystkie publikacje o falangach i falansterach, a pozniej Proudhona,
70
a obok tego, zupelna oboj^tnosc dla wszystkich publikacji politycznych, okazuj^ najlepiej usposobienia powszechnosci rosyjskiej.
Podobniez, wszystkie znakomite ptody literatury Rosyjskiej, pojawione mi^dzy 1835 a 1848 r. nosz^ na sobie bardzo wyrazn^ barw§ socjaln^,. Na dowód, dosyc przytoczyc powiesc Doslojewskiego, jednego z wygnanców 1849 r., pod tytutem: Biedni ludzie.
Ale co nad to wszystko byto wazniejszym, to owe zadziwienie, zmieszane, powiedzmy prawd§, z pewnym sromem i pewn^ zgryzotq, z jakim wtenczas postrzeglismy dopiero, po jakim st^palismy gruncie.
Wiecznie zwróceni ku Europie, z oczami wlepionymi w zapasy i kwestie poza krajowe, znalismy bardzo mato spoteczenstwo wtasne. Dopiero po zbadaniu Socjalizmu, poczulismy cat^ a niezmiern^ waznosc w spoteczenstwie naszym, naszej wiejskiej, rodzimej a komunistycznej gminy, obdzielaj^cej przychody pomi^dzy wszystkich swych cztonków, a nie przyznaj^cej zadnemu indywidualnego posiadania. Dopiero wtedy, ocenilismy osobliwego ducha tego Ludu, który wydzielony z gminy, byleby kilku jednego rzemiosta zebrato sie gdziekolwiek, tedy wnet tworzy gmin§ rzemieslniczq, gmin§ ruchomq, stowarzyszenie.
Wtedy to postrzeglismy, ze ów Lud, który tak starannie przechowat swoj^ gmin§, nie doznat nigdy wptywu prawa rzymskiego, instytucji feodalnych, ksi^zy katolickich, dyskutantów protestanckich, kodeksu mieszczanskiego, ze Lud ten ulegat tylko uciskowi czysto materialnemu, który go czynit bardzo nieszcz^sliwym, ale który nie zdotat ani go zgniesc ani zepsuc dzi^ki jego gminie.
Kazdy uczut natenczas, ze rzecz^ najwazniejsz^ byto pogodzic si§ z tym Ludem.
Pierwszy pomost mi^dzy mniejszosci^ a Ludem, mi^dzy Rosj^ zamków czyli dworów a Rosj^ chatup czyli chat, mi^dzy Rosj^ Piotra I, która zarazem przedstawiata zasad§ osobistej wolnosci, a Rosj3. chtopów, muzlków, która przechowata gmin§, byt tym sposobem rzucony.
Lud-niewolnik i szlachta ucywilizowana, zeszty si§ w jednym zyczeniu usamowolnienia wtoscian.
71
Nikt nie myslat o usamowolnieniu bez ziemi, o wyzwoleniu na proletariuszow, ale o usamowolnieniu wtoscian z gruntami gminnymi. Byt to Socjalizm praktyczny.
Od 1842 r. wielkim zaj^ciem ludzi mysl^cych w Rosji, byt sposob wyzwolenia wtoscian. Wszystkie inne zadania zatezaty od niego. Rz^d patrzat, Lud czekat.
Gdy wtem nagle po Rewolucji Lutego, nowa wsciektosc reakcyjna porwata Mikotaja.
I tym razem udato mu si§ lepiej niz w 1826 r., lepiej niz w 1831 r. przyttumic wszelki objaw mysli ludzkiej. On usitowat ubiedz go nawet, wyp^dzaj^c mnostwo spragnionej nauk mtodziezy ze szkot, ktore odt^d stan^ty pustkami.
Przed r. 1848 cenzura rosyjska byta ostra, ale jednak mozliwa. Po 1848 r. nie wolno nic juz drukowac w Rosji, coby cztowiek uczciwy mogt wyrzec.
Mikolaj pozbawil nas mowy w chwili, gdy po raz pierwszy mieHsmy соб do powiedzenia Ludowi.
Матуг uledz tej niemowie, pozostaC z кпеЫеш па т1асЬ?
А wi§c nie Ьу!о bardzo waznym to, соБту powiedzieC mieli, skoro teraz milczeC тогету.
Do nas, wychodzc6w rosyjskich, Иб^уБту opuscili Ojczyzn§ z naszej dla niej тЙоБа т1егу wzniesC woln^ m6wnic§ dla sfowa rosyjskiego poza granicami КОБ]1.
Wychodzcy rosyjscy dosyC juz pisali, ale dot^d, raczej dla Europy тг dla Rosji.
Бу!о to potrzebne, niezb§dne dla nas okazaC Rosj§ pod wszelkimi wzgl§dami i z najrozmaitszych stanowisk. А1е mamy powotanie jeszcze, a kt6re jest daleko wazniejsze, prowadziC propagand§ w Rosji i ulatwiC ки temu srodki braciom naszym w к^и.
ТО jest, СО ja dzisiaj wykonaC.
Zafozenie Drukarni Rosyjskiej w Londynie jest czynem najpraktyczniej rewolucyjnym, jaki dzis КоБ]ап1п тоге podj^C, oczekuj^c na wypelnienie lepszych.
Takim jest gt§bokie те przekonanie.
Aleksander Herzen
72
В РЕДАКЦИЮ «ПОЛЬСКОГО ДЕМОКРАТА»
Лондон, 20 мая 1853 г.
В последнем номере (от 10 мая) вы поместили перевод воззвания, в котором я извещал моих соотечественников об основании русской типографии в Лондоне, а также о том, что Централизация Польского демократического общества, в целях облегчения дела пропаганды, братски протянула мне руку.
Позвольте мне, гражданин, прибавить еще несколько общих соображений, в силу которых я верю в неотложную необходимость русской типографии за пределами России, особенно в настоящее время.
Перемены в философском и революционном движении с конца ХУТТТ столетия все поочередно повторились в России. Они повторились в уменьшенном виде, именно так, как аберрация звезд повторяет в маленьком, микроскопическом эллипсисе тот путь, который наша планета проходит в большом масштабе.
Образованное меньшинство менее многочисленно в России, чем в остальной Европе; оттого и идейные явления должны были быть в ней слабее, бледнее, более отвлеченными и менее пригодными в практическом отношении; но, в сущности, идеи эти вырабатывались и изживались таким же образом, как они вырабатывались и изживались во всей Европе.
На Западе роды революционных идей были мучительны и тяжелы, но вместе с тем величественны и драматичны. Каждый шаг был победой, купленной кровью. Для нас, явившихся на
73
сцену последними, было все готово. Нам не оставалось ничего больше, как раскрыть свои души, усвоить себе понятия, стряхнуть с себя национальные предрассудки, что, впрочем, не было трудно.
Нам не нужно было проходить через муки повторных родов, через ужасные и грозные потрясения, истощающие, затяжные недуги ради уже достигнутых результатов. С последней революцией мы справились именно так, как с оспой — путем прививки, и ныне мы так же далеки от этих болезненных явлений, как и те, которые вызвали их.
Вообще, раз известные результаты добыты и получены, они добыты и получены для всех народов, желающих пользоваться ими. Это — следствие естественного закона прогресса, хронологической солидарности, закона исторической наследственности и преемственности идей, наконец, воспитания человеческого рода…
Но это еще не все.
Современная революционная мысль полностью меняет свою основу.
Современная революционная мысль — это социализм. Без социализма нет революции. Без него есть только реакция — монархическая ли, демагогическая, консервативная, католическая или республиканская.
Оттого для нас социализм много привлекательнее, чем все эти красивые теории о равноправии властей и равновесии правительств. Социализм ведет нас обратно к порогу родного дома, который мы оставили, потому что нам тесны были его стены, потому что там обращались с нами, как с детьми. Мы оставили его немного недовольные и отправились в великую школу Запада. Социализм вернул нас в наши деревенские избы обогащенными опытом и вооруженными знанием.
Нет в Европе народов, более подготовленных для социальной революции, чем все неонемеченные славяне, начиная с черногорцев и сербов и кончая народностями России в недрах Сибири.
Образ жизни и обычное право славян в основе своей представляют картину общинной организации и общинных обычаев, или — коммунистических в первобытной, полуварварской
74
форме, главным недостатком которой является отсутствие личной, индивидуальной свободы. Ничего подобного не встречается нигде у народов римско-германских. Никакие чисто политические задачи не могли привести русский народ к восстанию. Он дважды восстал, сильный и непобедимый, в 1612 и 1812 годах, но это были задачи национальной независимости.
Общественные, социальные задачи найдут больший отклик у русского народа, так как, без сомнения, понятие свободы или либеральные идеи в России развиваются за пределами народного сознания.
Все политическое и литературное движение со времени Петра Т совершалось в среде привилегированных классов России, в среде аристократического меньшинства, принявшего вместе с реформами Петра Т цивилизацию Запада. Народ не принял участия в этом подготовительном просветительном движении, при помощи которого меньшинство пробовало наверстать то, что мы потеряли вследствие нашей изолированности со времени монгольского ига до XVIII столетия.
Народ, угнетаемый больше, чем когда-либо, свято хранил свои общинные учреждения и для сохранения их готов был терпеть все вплоть до рабства. Никакая пропаганда сверху не проникла к нему. Он до сих пор не читает новопечатных книг, ему знакомы исключительно древнеславянские письмена. Единственная пропаганда, волнующая его, — это проповедь темного, туманного религиозного сектантства.
В период этого народного сна Россия строится по образцу Европы и входит в великий исторический поток, с которым сливается по-настоящему только при Александре.
В XVТТТ столетии русская литература бесцветна и искусственна. Это — как бы время ее ученичества, пробы сил, подражания немецкой, а затем французской литературе. В начале ХТХ столетия она немного оживляется, но петербургская идея — если угодно, бонапартистская — просвещенного самодержавия, прогрессивного деспотизма все еще берет верх над другими влияниями. Поддерживает ее даже крупный талант, знаменитый историк Карамзин.
К счастью, школа русских гибеллинов не могла образоваться. Наоборот, образованное меньшинство совершенно
оторвалось от правительства после войны 1812 и 1814 годов. Конституционные идеи распространились с несказанной быстротой. Император Александр сам мечтал о проекте конституции, а составление других проектов поручил Сперанскому.
Громадный заговор охватил всю образованную Россию. Члены его заседали в царском совете и жили в военных лагерях. Среди них были знаменитые генералы, блестящие офицеры, литераторы, аристократы, ученые. Дворцы Петербурга, салоны Москвы, главные штабы, канцелярии, даже школы были полны посвященных в тайну заговора или, по меньшей мере, сочувствующих ему. Новая, подвижная, лихорадочная жизнь поглощала всех. Все очнулись, почувствовали в себе бодрые, юношеские, победоносные силы, все вздыхали о свободе и верили, что так же, как победили Наполеона, победят и Александра, — и все ошибались. А ведь это были единственные прекрасные годы в жизни России за многие столетия.
И совершенно естественно, что в этот период подъема и мечтаний явился великий русский поэт — Пушкин.
Вы знаете, какой кровавый конец постиг заговор Пестеля и Муравьева на Исаакиевской площади в декабре 1825 года.
Абсолютизм победил, как и везде и всегда он побеждал и будет побеждать революционные меньшинства в аристократических меньшинствах.
В битвах и в пытках (ведь на них не скупились), в изгнании (продолжающемся до сих пор) заговорщики проявили несравненное душевное величие. Ни один не сожалел о своем поступке, ни один не запятнал себя пресмыкательством и выпрашиванием царской милости. Отсюда их громадное нравственное влияние на молодые поколения. В свою очередь, возросла самоуверенность аристократии, она удвоила свои силы, свою наглость и бесстыдство.
Десять лет неумолимого, леденящего гнета открывают мрачное царствование Николая.
Царил ужас. Мысль, загнанная в глубь сердца, обреченная на молчание, пропитывалась ядом, отравлялась. Невозможно было осмотреться, оценить положение, угадать и заключить, что следует делать. И принялись за науку.
Никогда в России так ревностно не отдавались наукам.
76
Революция и философия, точные науки, поэзия и история России — прежде всего история России — занимали все серьезные умы.
Гегелевское учение распространилось в Москве и оказало большое влияние на общественное просвещение. Оно имело свои обозрения в Петербурге, своих профессоров в Москве, Харькове, Казани, своего великого публициста в Белинском, наконец, свою большую литературу. Вы знали одного из самых блестящих его приверженцев — Михаила Бакунина.
С другой стороны, укреплялся московский панславизм, также вооруженный своей журналистикой, своими профессорами, воинствующий в своих исторических исследованиях и пропаганде. В течение многих лет мы должны были бороться с ним, потому что он был исключительным и нетерпимым; но он искупил часть своих грехов своими несомненными заслугами, — разве
