царем на себя?
Мы надеемся, мы уповаем.
Посмотрите на Польшу. Едва весть о войне дошла до нее, она приподняла голову и ждет случая снова восстать за права свои, за свою волю…
Что будете вы делать, когда польский народ поднимет оружие?
Ваша участь всех хуже. Товарищи ваши в Турции — солдаты, вы в Польше будете палачами. Ваши победы — покроют вас позором, вам придется краснеть вашей храбрости. Родная кровь трудно отмывается; не берите вторично греха на душу, не берите еще раз на себя название Каина. Оно, пожалуй, останется навсегда при вас.
Знаем мы, что вы не по доброй воле пойдете на поляков, но в том-то и дело, что пора вам иметь свою волю. Нелегко неволить десятки тысяч людей, с ног до головы вооруженных, если б между ними было какое-нибудь единодушие…
Раз — не помню в какой губернии, — когда вводили новое управление государственных имуществ, крестьяне взбунтовались, как почти во всех губерниях было. Привели войска, народ не расходился. Генерал пошумел да и велел солдатам ружья зарядить; те зарядили, думая, что это для острастки; народ все не шел. Тогда генерал дал знак полковнику, чтоб
203
он велел стрелять, полковник скомандовал, солдаты приложились — и не выстрелили. Оторопелый генерал подскакал к фрунту и закричал: «…Жай — пли!»… солдаты опустили ружья и неподвижно остались на своем месте.
Что же вы думаете было с ними? — Ровно ничего. Генерал и начальство так перетрусились, что дело замяли. Вот вам опыт вашей силы.
Но этого мало, вам следует больше сделать. Пора вам стать за бедный народ русский, так, как все войско Царства Польского в 1831 году стало за свой народ.
Великое время наступает.
Пусть же не будет сказано, что в такую торжественную и страшную минуту вы были оставлены без братского совета.
Мы предупреждаем вас от бед, спасаем от преступления. Поймите нашу речь.
Нашими устами говорит Русь нарождающаяся, Русь вольная, юная, живая, скрывающаяся дома, но гласная в изгнании.
Нашими устами говорит Русь мучеников, Русь рудников, Сибири и казематов, Русь Пестеля и Муравьева, Рылеева и Бестужева, — Русь, о которой мы свидетельствуем миру и для гласности которой мы оторвались от родины.
Нами говорит любовь и кровная связь с вами, сострадание ко всему, что терпит народ русский, измученный крепостным состоянием, рекрутством, грабежом чиновников, побоями, розгами, палками…
Нами говорит ненависть за все выстраданное вами, мы ваш крик боли, начало вашей мести, мы обличители того, что делает ваше правительство втихомолку, мы ему упрек, угрызение совести, угроза в будущем. Мы его клеймим и позорим, как оно клеймит и позорит живых людей.
Речь наша полна жгучего и горького яда от долгих лет немого страдания; все мучившее нас с детских лет, все оскорблявшее, унижавшее нас, взошло в наше слово… в нем остался и плач
женщин, обесчещенных своими помещиками, и стон засеченных стариков, и звук цепей, в которых шли в Сибирь наши лучшие певцы, наши лучшие друзья.
Мы на чужбине начали открытую борьбу словом в ожидании дел.
204
Слово по той мере только и важно, по какой оно ведет к делу.
Слово наше зов — это дальний благовест, возвещающий вам, что заутреня народного воскресения начинается и для Руси. Он будет беспрестанно раздаваться до тех пор — пока звон его превратится в набат или в торжественное ликование победы.
В нашей дали мы близки к вам, мы братья ваши, ваши единственные, друзья. Мы имя народа нашего примирили с народами Запада, смешивавшими нас с петербургским правительством.
Поляки нам подали руку как русским. И таков был смысл речей, которые мы вели в их круге, и смысл нашего соединения. Они оценили нашу любовь к народу русскому. Поймите же и вы ее и вместе с тем любите поляков — за то, что они поляки.
Чего хочет Польша?
Польша хочет быть свободным государством, она готова быть соединенной с Русью, но с Русью тоже свободной. Для того чтоб соединиться с Русью, ей необходима полная воля.
Поглощение Польши царской Россией — нелепость, насилие, — насилие очевидное по количеству войска, которое стоит в Польше с 1831 года. Естественное ли это дело, что через 23 года правительство не смеет вывести одного полка из Польши, не заменив его сейчас другим?
Все эти грубые, насильственные соединения ведут не к единству, а увековечивают ненависть. Что Ломбардия и Венгрия — стали австрийскими? Или Финляндия — русской? Одним балтийским немцам пришлось но вкусу голштейн-татарское управление, так что они первые послали детей своих защищать православную церковь, с лютеранской библией в кармане.
Если русские не поймут необходимости восстановления Польши — Польша, при развитии войны, все-таки отделится, или, хуже, ее отделят. И она сделается не независимой, а чужой.
Не нужно чужеземной помощи в семейном вопросе. Мы должны порешить его полюбовно между собой и без оружия.
Вы не русский народ защищаете в Польше. Русский народ не просит вас об этом, при первом пробуждении своем он отречется от вас и проклянет ваши победы. Вы в Польше защищаете неправое царское притязание, вы защищаете царя, а не народ, —
царя, оставляющего пол-Руси в крепостном состоянии, берущего по девяти с тысячи рекрут, гоняющего сквозь строй до смерти, позволяющего офицерам бить солдат, полицейским — бить мещан и всем некрестьянам — бить крестьян. Знайте же, что, защищая его, вы защищаете все бедствия России; сражаясь за него, вы сражаетесь за помещичьи права, за розги, за рабство, за открытую кражу чиновников и дневной грабеж господ.
Довольно страдала Польша из-за русских. Если были за ней вины — они давно искуплены… Малолетные дети были отняты, женщины брошены в тюрьму, ее защитники погибли в Сибири, ее друзья скитаются по всему свету, ее трофеи увезены в Петербург, ее предания искажены… ей не оставили даже былого!
Нет — на польской земле не растут лавры для русских воинов, она слишком облита женскими слезами и мужескою кровью, пролитыми по вине ваших отцов — вас самих, может быть; на берегах Вислы, близь прагского кладбища и на кладбище Воли… нет боевой славы для вас. Но на них вас ждет иная слава — слава примирения и союза!
Что и как делать — вы узнаете, когда придет время. Мы вас не оставим без совета. Исполнитесь в ожидании событий истиною наших слов и присягните во имя всего святого вам не поднимать оружия против Польши.
Эту присягу требует не царь, а совесть народная, народное раскаяние, и если вас ждет самая гибель за это — она свята, вы падете жертвой искупления, и вашей мученической кровью запечатлеется неразрушимый, свободный союз Польши и России как начало вольного соединения всех славян в единое и раздельное Земское дело.
(День благовещения) 25 марта 1854 г.
206
REWOLUCYJNE PRZYMIERZE POLSKO-ROSYJSKIE
(АШУКШ, NADEStANY)
Przed о£тщ око!о wiek6w, ]асуБ тшзр przybywszy z Krjowa, opowiadali Ewangelщ w Nowogrodzie. Nauka ^ znalazla р^уЛу1пе р^у]§ае; ale 1^ те chdal przechodziC т chrzesrijanstwo, 1§kajдc zemsty Регит, kt6rego роз^ ogromny wznosil nad miastem z nad wzg6rza pofozonego р^у ^есе. Strasznym Ьо tez bogiem Ьу! Регищ panem grom6w i blyskawic, rodzajem Mikotaja z kamienia. Ш towarzystwie кйки naboznych 1udzi mnisi wzщH do
zr^bywania posqgu. Patrzal na to lud przestraszony, ale nie przeszkadzal, i runql posqg. Nie zagrzmial piorun, nie wylaly si§ wody, niebo nie zeslalo plomieni, ani si§ ziemia nie wstrzqsla. Jak szaleni, rozsmieli si§ Nowogrodzianie, wrzucili Peruna do wody, i oto utonql w niej jak inny jaki najpospolitszy kamien.
Taki tez los moze spotkac Peruna w butach palonych, w jego zimowym palacu w Petersburgu.
Rosja, na pozór tak bezwladna, tak bierna, zwykla przechodzic z dziwnq latwosciq z jednego stanu rzeczy do wprost przeciwnego innego.
Na swiadect wo tego dosc sobie przypomniec rewoluj dokonanq przez Piotra Igo. Ktoby byl Rosj§ opuscil w r. 1700, niebylby jej poznal w 1725 r.
Otóz w Rosji i dzis na mnichach nie brak, tylko ze dzis pocichu opowiadajq swq wiar§. Rami§ prawostawnego Penina dotqd wlada gromami, a zaiste niema z nim zartu! Jednak caryzm Petersburski przezyl juz siebie. Narodowun nie byl nigdy. Jestze popularnym przynajmniej? Okaze sio to naocznie
207
za pierwszym ciosem jaki nan spadnie. Za pierwszym dotkni^ciem r^ki smialej zniknie urok, którym Mikolaj si§ otacza. Dzisiejszy stan Rosji naturalnym nie jest. Cala ta cwierc pólkóli w koszarnej swej jednostajnosci, jest oczywiscie — tymczasowq, tymczasowa, chwilowq, i przemijajqcq. Czasokres Petersburski byl dla niej szkolq surowq, ale tez i pozytecznq. Wyrobil wielkq jednosc, rozwinql olbrzymiq sil§, ale wszystko to juz dokonane, i dalej postqpic nie moze pod komendq kija podoficerskiego przezwanego bertem Cesarskim. Wielkim byloby bl^dem sqdzic, ze tron cesarski jest gl^boko zakorzenionym w krajowych zwyczajach.
Jest to zwyklym i pospolitym wszystkich monarchii podst^pem udawac, ze sq starodawne, wielowiekowe, ledwo nie przedwieczne. Nadaje im to owq szanownq postaw^ starozytnosci, podan i swi^tobliwosci.
Przypomnijmyz sobie, ze wladza cesarska nie byla wcale umocowanq jeszcze w poczqtkach panowania Katarzyny II. Kiedy ta Borgiaszówna Niemiecka odwiedzila Moskw§, dla obmycia si§ olejkiem namaszczenia krwi m^za, którq si§ byla okryla, znalazla w tem miescie przyj^cie tak ponure, tak grozne, tak pogardliwe, ze pospieszyla porzucic starq stolic^ z ci^zarem na sercu i zlowrózbnemi przeczuciami w mysli. I slusznie uciekala. Gdy cale miasta poczynajq si§ gorszyc, nie topniejq od slonca uczucia w nich nagromadzone, tak, jak lekkie chmurki na letnim bl^kicie.
Pugaczew, ów cien zamordowanego Banki, stanql pod imieniem Piotra IIIgo na czele zbuntowanych Kozaków. Szesc prowincji wyszlo dla polqczenia si§ z nim na jego spotkanie. Powstaly lud Moskwy, powlókl w ornacie przez ulice, trupa zamordowanego przez niego u oltarza arcybiskupa. Uplynqto, pami^tajciez o tem, nie wi^cej jak lat osindziesiqt odkqd to si§ zdarzylo, — a nastqpilo uroczyste zamordowanie Pawla Igo, jawne a bezkarne.
Wojna z Napoleonem spopularyzowala Aleksandra; a jednak za jego to panowania zawi^zal si§ spisek olbrzymi Pestla i Murawiewa, ktory rozgal^zienia mial w palacu cesarkim a czlonkow w Radzio panstwa, i mi^dzy jeneralami; w wojsku, rownio jak w biurach dykasterji rzadowych, wsrod literatow,
208
podwladnych, artystow, lekarzy, i nawet wposrod kobiet wysokiego znaczenia.
Szubienice przez Mikolaja wzniesione dla m^czennikow Rosji, staly si§ wznioslemi mownicami dla apostolow wolnosci. Skryte nurtowanie mysli nowej w glowach i sercach narodu, nie ustalo odt^d przez lat calych trzydziesci.
Roznorodne i mgliste zywioly, t^skne przeczucia, w czysc zagranicznego pochodzenia, dojrzewaly tymczasem pod grub^ warstw^ sniegu tego mroznego i nielitosciwego panowania.
Zrozumiano nareszcie, nietylko w czym wyobrazenia Zachodu podobne byly do naszych, ale tez w czym si§ od nich roznily. Mysl rewolucyjna stawala si§ coraz bardziej u nas Slawianskq, — Rosyjsk^. Zrozumiano, ze przed rozpocz^ciem przewidzianej walki,
