только в другой форме, переведенное с мистического языка на язык науки, переодетое из монашеской рясы в докторскую мантию.
Слова эти необходимы, но необходимы как знаки; это стропилы, вехи по дороге к истине, а не сама истина, «взаправду», как говорят дети.
Явления, ожидающие нас, если мы будем продолжать наши беседы, становятся определеннее и вводят нас в сферы больше живые. Мы видели, что с сжатием является теплота, с теплотой свет; при их посредстве рассеянные частицы вещества обнаруживают больше и больше действий друг на друга (химизм), с теплотой и химизмом неразлучно электричество, а тут является и кристаллизация, и органическая клетчатка, а с ними все животное царство и человек.
63
OSTRZEZENIE DO REDAKCJI «DEMOKBATY POLSKIEGO»
Obywatele! — Pospieszam zawiadomic Was o tresei dwóch listó w, które otrzymalem wzgl^dem tajnych kroków poczynionych przez Michalowskiego do rz^du rosyjskiego.
Ocenicie zapewne doskonale powody, dla których nie mog§ przytoczyc ani nazwisk, ani daty, ani miejsca, od kogo, kiedy i sk^d te listy byly nadeslane. Zar^czam Was na slowo uczciwosci, ze znam doskonale osob§ która pisala list drugi, i ze ta osoba jest w Rosji.
Oto tresc pierwszego listu, który, u p. Trübnera przy swiadkach, byl odczytany Michalowskiemu:
Pewien Michalowski napisal z Londynu list do Gorczakowa, ofiarujac; swe uslugi rz^dowi rosyjskiemu i obiecuj^c zawiadamiac go o wszystkich szczególach stosunków, pomi^dzy pp. Trübnerem i Herzenem a Rosjq, Powiada on, ze, b^d^c jednym z glównych ajentów ksi^garni Trübnera i posiadaj^c wielkie tak u niego jako tez u Herzena zaufanie, przez jego r^ce przechodzq, r^kopisma i listy, adresowane do Drukarni
Rosyjskiej; i na dowód tego, ofiaruje natychmiast przestac kilka r^kopismów i listów, przej^tych przez siebie, a pochodz^cych z Rosji.
Drugi list jest jeszcze wyrazniejszy, i ten to list wtasnie byt mi nadestany przez osob§, którq, bardzo powazam, i o której prawdomównosci nie mam najmniejszej w^tpliwosci:
Pospieszam zawiadomic ci§, ze pewien Michatowski ofiarowat ministrowi skarbu w Rosji odkryc fabryk§ fatszywych asygnatów rosyjskich, jezeli mu rz^d da 100 f. szt. Spótczesnie powiedziat, ze, maj^c posada osoby zaufanej u Trübnera, wydawcy i rozsiewacza zgubnych ksi^zek w j^zyku rosyjskim, miat wszelk^ tatwosc do objseniania rz^du wzgl^dem osób, które przesytaj^ z Rosji swe korespondencje na dowód czego, byt gotów przestac kilka listów i r^kópismów. Dodat, ze jego gorliwosc byta juz dobrze znan^ rz^dowi
64
rosyjskiemu, gdyz rok temu on to byl donióst komu nalezato w Hamburgu o wysylce paki z ksi^zkami rosyjskiemi (sprawa to nitszcz^sliwego Olszewskiego) i zokonczyt uzaleniem si§, ze dot^d jeszcze nie wyptacono mu 50 talarów, których z^dat za doniesienie.
Gdy istotnie brakuje mi par§ manuskryptów jednej ekspedycji, o której wyprawieniu zostatem zawiadomiony, jestem pewny, ze on je sobie przyswoit. Jezeli juz je postal, jest wi^cej jak prawdopodobnem, ze dowiem si§ o tym.
Co pisze o zaufaniu, jakie mialem w nim poktadac, jest klamstwem. Obywatele Czernecki i Tchórzewski mog^ zaswiadczyc, ze uwazatem gozawsze, jako czlowieka bardzo podejrzanego. Tym wi^cej, ze mam w r^ku dowody sprzeniewierzenia si§ jego nawet samemu Trübnerowi, który go zatrudnial i utrzymywal.
Pewna osoba z Londynu zapewniala mnie, ze Michatowski byt 1853 r. wygnany z Paryza, jako szpieg austriacki, i ze w czasie zaaresztowania ob. Olszewskiego w Hamburgu, dobrze o tem wiedziano w Londynie, jako tez miano wówczas powszechnie silne o to na niego podejrzenia. W takim razie, wielkim byto bt^dem, ze nie zdarto juz wtedy zed niego maski zupetnie. Ta sama osoba (której nie mam prawa jeszcze wymienec) powiada, ze wie z pewnosciq, iz Michatowski znowu (13 Pazdziernika) donióst ministrowi Gorczakowowi o wszystkem co zaszto.
Otóz macie, Obywatele, to co wiem o tym nieszcz^snym cztowieku. Jak tylko dowiem si§ o czems wi^cej jeszcze udezediel^ Wam natychmiast.
Aleksander Herzen.
Putney, 16 Pazdziernika 1857 r.
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ В РЕДАКЦИЮ «ПОЛЬСКОГО ДЕМОКРАТА»
Граждане! Спешу уведомить вас о содержании двух писем, которые я получил в связи с тайными шагами, предпринятыми Михаловским у русского правительства. Вы, вероятно, хорошо поймете причину, в силу которой я не могу назвать ни фамилии,
65
ни числа, ни места, кем, когда и откуда эти письма были присланы. Ручаюсь вам честным словом, что отлично знаю лицо, которое писало второе письмо, и что это лицо находится в России.
Вот содержание первого письма, которое у г. Трюбнера при свидетелях было прочтено Михаловскому:
Некий Михаловский написал из Лондона письмо Горчакову, предлагая свои услуги русскому правительству и обещая уведомлять его о всех деталях отношений между гг. Трюбнером и Герценом с одной стороны, и Россией — с другой. Он говорит, что является одним из главных агентов книгоиздательства Трюбнера и пользуется большим доверием как Трюбнера, так и Герцена, что через его руки проходят рукописи и письма, адресованные в русскую типографию; в доказательство этого он предлагает сейчас же переслать несколько рукописей и писем, полученных из России и перехваченных им.
Второе письмо еще ярче, и именно это-то письмо прислано мне лицом, которое я очень уважаю и в правдивости слов которого нисколько не сомневаюсь.
Спешу уведомить тебя, что некий Михаловский предложил министру финансов в России открыть фабрику фальшивых русских ассигнаций, если ему правительство даст 100 ф. ст. Одновременно он говорит, что, состоя в должности доверенного лица у Трюбнера, издателя и распространителя пагубных книг на русском языке, имел бы возможность сообщить правительству относительно лиц, которые присылают из России свои корреспонденции, в доказательство чего готов прислать несколько писем и рукописей. При этом прибавил, что его усердие уже хорошо известно русскому правительству, так как год тому назад именно он донес кому следовало в Гамбурге о пересылке пакета с русскими книгами (это дело несчастного Ольшевского), и закончил письмо жалобой на то, что до сих пор ему не уплачено 50 талеров, которые он требовал за донос.
Ввиду того, что у меня действительно не хватает нескольких рукописей одной присылки, об отправлении которых я был уведомлен, я уверен, что он их себе и присвоил. Если он их уже выслал, то, более чем вероятно, я об этом узнаю.
Что же касается доверия, которым будто он пользовался у меня, то это ложь. Граждане Чернецкий и Тхоржевский могут засвидетельствовать, что я всегда считал его человеком очень подозрительным, тем более, что у меня в руках доказательства его вероломства даже в отношении самого Трюбнера, который Давал ему работу и содержал его.
66
Одно лицо в Лондоне уверяло меня, что Михаловский был в 1853 году изгнан из Парижа как австрийский шпион, и что во время ареста гр. Ольшевского в Гамбурге это было хорошо известно в Лондоне, и что тогда широко распространились сильные подозрения о его причастности к этому делу. Было большой ошибкой в таком случае, что уже тогда с него не сорвали окончательно маску. Это самое лицо (имени которого не могу еще назвать) говорит, что наверно знает, что Михаловский опять (13 октября) донес министру Горчакову о всем происшедшем.
Вот и все, граждане, что я знаю об этом несчастном человеке. Как только узнаю что-нибудь еще, поделюсь с вами немедленно.
Александр Герцен.
Путней, 16 октября 1857 г.
67
<ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ «14 ДЕКАБРЯ 1825 И ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ»» Перед книгой барона Корфа — мы не могли, не должны были молчать. Кому же и поднять голос за великих предшественников наших, как не нам, русским, покинувшим наше отечество для того, чтоб раздавалось хоть где-нибудь свободное русское слово. Тем больше, что мы от них считаем наше духовное рождение, что их голос разбудил нас к жизни и их пример поддержал через все существование наше. Начиная первое русское обозрение, печатаемое без ценсуры, мы самим названием поставили его под их сень, примкнули к их делу — для того, чтоб «показать непрерывность предания, преемственность труда, внутренное и кровное родство»28[28]. Как же нам молчать перед публикацией Корфа? Она нас оскорбила и требует ответа. Нерусская мысль систематической оппозиции чужда нам. Мы с искренним упованием приветствовали новое царствование — из нашего удаления, мы с радостью следовали за всеми хорошими начинаниями. Но платоническая надежда стала утомляться, нам уже становилось мало его вечных попыток его отрицательного добра — как вдруг обнародование книги Корфа исполнило нас удивления. Просто ли это ошибка, анахронизм или вновь брошенное оскорбление общественному доверию — надеявшемуся именно на то, что николаевский период окончен? В то время, как вся Россия ждет с нетерпением отгадки, символа веры нового царствования, с биенем сердца следя за 68 его нерешительным, робким, колеблющимся шагом; в то время, как вся Россия окружает его любовью, собственно из ненависти к прошлому царствованиию, — оно заявляет свою полную солидарность с ним. Вот причина, почему мы придаем важность тощей неловкой книге Корфа. Тут нечего ссылаться на сентиментальные отношения сына к отцу. Алексанлр II сделал в этом смысле все, чего требовало сердце и декорум, — даже больше, нежели было нужно. Нам всегда казалось странным, например, название «благодателя», которое нынешний государь повторял, говоря о «незабвенном» отце своем... Когда же цесаревич и наследник русского престола мог быть в том положении, чтоб ему нужны были благодеяния? Это неприличная терминология, но бог с ней. Обязанность государей не в служении панихиды по покойникам, а в служении своему народу; но служить ему можно розно — особенно держа в руках своих самодержавную власть. Или нынешний государь понимает возраст, в который входит Россия, и хочет быть тем роковым кормчим, который поведет ее в ширь свободного, самобытного развития, оставляя истории лучезарное имя, — тогда надобно отказаться от своеволия власти, от казарменного деспотизма, от глухонемого канцелярского управления, не дичиться человеческой речи, ознакомиться с современной мыслию и понять, наконец, как много общего (конечно, не в путях, а в цели) между стремлениями передовых людей России, составивших тайное общество при Александре I, и собственными стремлениями Александра II; или, совсем обратно, все обещания улучшений были только сарtatio benevolentiae29[29], и Александр II, как Николай, хочет продолжать роль отпора, помехи всякому движению, всякой идее, быть тормозом на всяком колесе России и Россией тормозить всю Европу, — тогда надобно ему идти гораздо дальше Николая. Крымская война и два года его царствования сильно двинули вперед общественное мнение! — Тогда надобно не намекать на освобождение крестьян — а ободрить помещиков насчет рабства, не распускать резервы — а сделать штатских военными, 69 уничтожить грамоту, закрыть университеты, посылать в Бобруйск и Нерчинск за упование, за любовь к нему, основанную на вере в улучшения... но мы еще верим, что Александр II этого не хочет. Потому-то мы и не понимаем, что значит его идолопоклонство перед Николаем и обнародование книги Корфа. Ясно, как эта раболепная брошюра возникла при Николае — хотя нельзя не
