другими старшинами и разогнал мирно пировавших служителей.
Григории Семенов при этом дрался — единственным кулаком, который у него остался.
Мы предлагаем профессорам Харьковского университета выгнать дз своей среды этого негодяя.
Лужин может его определить в городовую полицию, Долгорукий — в корпус жандармов, но в университете его держать нельзя.
Жаль, что служители дворянского собрания не знали о том, как Базилевского секли дворовые его люди, — это лечение можно было бы с успехом приложить к профессору терапии.
<ХЕРСОНСКАЯ ЗЕМСКАЯ ПОЛИЦИЯ>
Правда ли, что в Херсонской губернии земская полиция берет с крестьян взятки за то, чтобы не ставить истинного числа голов скота в сведения, которые они обязана доставлять статистическому комитету, уверяя крестьян, что сведения эти собираются для того, чтобы сделать их уланами? И богатый крестьянин платит по 2 рубля от каждой утаенной коровы и по 1 рублю от овцы, а бедный утаивает весь скот.
<ХЕРСОНСКИЙ УПРАВЛЯЮЩИЙ ПАЛАТОЙ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ИМУЩЕСТВ>
Правда ли, что, когда у управляющего палатой государственных имуществ той же губернии (он же и член статистического комитета) стали делать перепись скота, он до того разгневался, что сказал: «Я государя моего действительный статский советник, и у меня записывают всякую корову и лошадь?»?
<ОТСТАВКА НОВОСИЛЬЦОВА>
С удовольствием узнали мы, что автор знаменитого циркуляра, помещенного нами в 10 листе «Колокола», — П. Новосильцов, рязанский губернатор, удален от должности. C’est autant do pris sur le dliable270[190]. Говорят, — боимся верить, — что и Панин близок к закату. В каком же сиротстве останется Закревский? — Орлов и он — это Кастор и Поллукс русской реакции.
РОЗГИ И РОЗГИ!
Газеты сообщают из России вести о местных крестьянских бунтах. Этого надо было ожидать, потому что вопрос освобождения
445
крестьян не был разрешен общей государственной мерой. Теперь более, чем когда-нибудь, нужны во главе правительства люди твердых убеждений, которые шли бы вперед, не пугаясь
ни своекорыстного ропота помещиков, ни местных волнений и не обращаясь из эманципаторов в истязатели.
Пора преступить к общей государственной мере выкупа крестьян с землею. Или мы пойдем навстречу страшных несчастий. Они начались — и сердце обливается кровью при мысли, что теперь делается!
Злодейства совершатся, людей засекут, как это было в Киевской губернии год тому назад! Злодейства эти скроются благодаря второму бичу русской жизни — безгласности, народ будет оклеветан. Какой-нибудь Вреде вызовет его на мятеж и какой-нибудь Эльстон-Сумароков всечет его в порядок. Ужас! Ужас!
Нельзя служить двум господам, нельзя разом освобождать крестьян и сечь их!
<«КОЛОКОЛ» ПРОСИТ МОСКОВСКИХ СТУДЕНТОВ...>
«Колокол» просит московских студентов сообщить ему — что за история такая была с профессором Майковым и как их заставляли извиняться? Нам это очень нужно для определения характера нового университетского управления.
<ЭРТЕЛЬ>
Правда ли, что полицмейстер Эртель еще при «незабвенном» усовершил мучительные наказания солдат и ввел в пожарном депо какой-то особо выдолбленный станок, куда ставят истязаемого и секут с прискоком, т. е. с разбегу? И правда ли, что при нынешнем обер- полицмейстере эти гениальные усовершенствования отброшены? Не мешало бы приложить картинку станка, мы ее пошлем в Южные Штаты, чтоб негры утешались, видя, что есть страны, в которых белых еще хуже наказывают, нежели их.
ПАДЕНИЕ ВИННОЙ ТОРГОВЛИ И ПАУПЕРИЗМ
Подайте мальчику на хлеб, Он Велисария питает!
Замечательно, что в то же время, как во Франции Альфонс Ламартин, собственник виноградников в Маконе, до того
разорился, что открыл во всех городах и по всем ярмаркам подписку в свою пользу, Федор Федорович Брок, занимавшийся винными откупами в России, подал просьбу государю, чтоб он взошел в его убожество. Государь, несмотря на то, что прежний министр оставил их в большом расстройстве, послал ему на бедность 50000 сер<ебром>. — Ни церковное вино, ни наша грешная сивуха решительно не идут.
<ПОЛИЦМЕЙСТЕР ОГАРЕВ>
Правда ли что московский полицмейстер Огарев выпорол какого-то мещанина (так, что тот слег в постель) за то, что этот мещанин писал к какой-то актрисе Медведевой сентиментальные письма?
МАРК ТУЛИЙ СУХОЗАНЕТ
Сухозанет, оставляя военное министерство, произнес цицероновскую речь при прощании с своими подчиненными — он ею изумил точно так же, как при вступлении своем в министерство изумил приказом, которым извещал о принятии им должности.
«Государь император, — „приказывал» тогда Сухозанет, — по случаю празднования всерадостнейшего дня для всей России, дня восшествия своего на прародительский престол, всемилостивейше изволил назначить меня военным министром. Ура! Боже царя храни!»
Вот как нам передали прощальную речь его к подчиненным:
«Прошу вас, господа, служить усердно и блистательно, чтоб каждый из вас был проникнут одним только долгом службы, а не мелкими надеждами на повышение и награды; берите в пример государя, который служит России и не ожидает получить за это ни чинов, ни орденов!»
Произнеся последние слова, Сухозанет, не изменяя ни лица, ни голоса, обратился к одному из чиновников своей канцелярии и спросил его: «А послали ли вы в государственное казначейство бумагу о скорейшей присылке денег мне и моему брату?»
Он выпросил у государя себе 100000 рублей на поездку за границу в трехмесячный отпуск и брату своему, женатому на богатой княжне Белосельской-Белозерской и имеющему миллион
рублей дохода, бессрочный отпуск с сохранением всех окладов, аренд и двойных квартирных денег!..
447
ПО ДЕЛУ МОСКОВСКОГО ПОЛИЦМЕЙСТЕРА ОГАРЕВА
В 21 листе «Колокола» мы напечатали: «Правда ли, что московский полицмейстер Огарев истязал мещанина?..» Нам пишут теперь в ответ на наш вопрос разные подробности этого отвратительного поступка.
После театра полицмейстер Огарев отправился в гости к Актрисе Медведевой. Один купеческий сын, желавший на ней жениться, увидя у подъезда сани с казаком, побоялся взойти и прислал ей записку, которую горничная имела неосторожность передать ей в присутствии Огарева. Огарев, узнав от горничной адрес купеческого сына, поехал к нему, взял с собой по дороге еще двух казаков, приехал, взошел в квартиру своего соперника я спросил его, как он смеет писать записки к Медведевой, и когда тот отвечал, что не обязан давать ему отчета, Огарев велел казакам держать несчастного и, взявши нагайку, собственноручно так его исколотил, что голова оказалась проломленною.
Жаль, что нет имени купеческого сына, ему нечего краснеть от этих побоев, России надобно от них краснеть, Александру Николаевичу надобно краснеть от них. Где во всей Европе, но исключая Вены и Парижа, не исключая самого Неаполя, — возможно что-нибудь подобное?
И после этого нас упрекают за то, что мы браним Закревского — этого покровителя Беринга, Сечинского и, наконец, этого Огарева.
<О НЕКЛЮДОВЕ И ОРЛОВЕ>
Правда ли, что новгородский помощик Неклюдов, давно прилагавший все старания, чтоб разорить свое имение в Боровичах на берегу Мсты, переводит крестьян на неудобную землю в виду освобождения? Князь Орлов, правда ли это? Ведь вы председатель комитета, предлагающего свободу и 10 ударов розгами?
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОНТРОЛЕР АННЕНКОВ>
Правда ли, что государственный контролер Анненков, получивший по ссылке в Сибирь своего двоюродного брата (по 14 декабря 1825) большую часть его именья, думает (около двух лет), как бы поделикатнее отдать это именье возвратившемуся из ссылки Анненкову? И правда ли, что в этом отношении на него сильно подействовал пример Кушелевой, более отдаленной, чем он, родственницы ех-ссыльного, которая возвратила полученное от него именье? Говорят, что достойный ревнитель гражданского^устройства находит опрометчивым
448
такой поступок своей родственницы, которая так неделикатно взяла да и отдала именье, не употребив на обсуждение этого поступка, подобно ему, несколько лет?
<ВИЛЕНСКОЕ ДВОРЯНСТВО ОКОНЧИЛО СВОИ ЗАНЯТИЯ...>
Виленское дворянство окончило свои занятия по комитету об освобождении крестьян. Оно не дает им ни усадьб, ни даже хаты («А1^ешете Zeitung»). Если речи Александра II не пустые слова, пусть он покажет пример над виленским дворянством, пусть он объявит их именья со всею землею и крестьянами вольными. Грозный пример необходим! По миру пустить плантаторов, осмелившихся перечить великому делу! Горе, если это посягательство сойдет с
рук.
Правда ли, что во время путешествия государя в Архангельск просьбы, поданные в Лодейном Поле, были забыты флигель-адъютантом Сколковым и, когда ему напомнили об них через две недели, он велел их бросить? Что за барство такое отдавать подаваемые просьбы опричникам, — в этих просьбах стон поколений, слезы целой жизни, и чтоб какой-нибудь шутник смел их, не читая, бросить в помойную яму?..
<ОРЕНБУРГСКАЯ ИСТОРИЯ (ПОЛКОВНИК КУЗМИН, МАЙОР ДЕРЫШЕВ И ГРИГОРЬЕВА «Аугсбургская газета» рассказывает о страхе, наведенном на крестьян в Оренбургской губернии распространившимся слухом о киргизском восстании и набеге. И через несколько дней та же газета говорит об амнистии Исету Кутибарову;. Жаль, что она не сообщила страшной истории — почему Исет Кутибаров откочевал к хивинской границе. Со времен ветхозаветных войн или монгольских набегов ничего не было гнуснее в свирепости, как набег полковника Кузмина и майора Дерышева, которым заправлял (еще при Перовском), сидя в своей канцелярии, бывший помощник Липранди — Григорьев. Этот кровавый эпизод еще ждет описания. <ГРАФ МУСИН-ПУШКИН>
В 25 листе «Колокола» читатели приглашались сообщить имя помещика Полтавской губернии, заставляющего крестьян переселиться на неудобную землю.
449
Помещик этот — граф Мусин-Пушкин, генерал, живущий в Петербурге. Крестьяне сидят на усадьбах более ста лет, развели на них сады и ныне принуждаются помещиком к переселению на новые места, хотя и не неудобные, но совершенно пустынные, с целью завладеть богатыми и крайне доходными садами.
<УДОБОРУКОВОДИМЫЙ ПАНИН, ТОПИЛЬСКИЙ И ЗАМЯТИН Письма из России говорят о том, что, наконец, Панину дозволяется отдохнуть от своего длинного министерства и что должность его, временно по крайней мере, будет поправлять Замятин. Замятин в нынешнем году назначен товарищем министра юстиции по представлению Панина. На предварительном совещании между Паниным и Топильским первый спросил: «Удачен ли выбор?», а последний отвечал: «Ваше сиятельство, г. Замятин, сколько мне известно, человек вполне удоборуководимый». ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ Нас извещают, что один помещик Херсонской губернии запрещает в своем именье браки, чтобы не прибавлять тягол и, следственно, не быть в необходимости уделять землю на новые тяглы при освобождении крестьян. Вероятно, этот пример найдет последователей, и потому спешим обратить внимание правительства на это грязное варварство, которое легко можно предупредить наложением значительного штрафа с помещика за непозволение свадеб в своих именьях, тем более что даже и скаредный московский комитет об улучшении быта крестьян решил: «Невмешательство помещика в бракосочетания крепостных людей»271[191]. <АНЕКДОТ ИЗ ИНКЕРМАНСКОЙ БИТВЫ>
Правда ли, что в инкерманском сражении два английские орудия, взятые нашими войсками, встретили одного из наших генералов, большого охотника до лошадей, который, прельстившись красотою английских лошадей, велел их выпрячь, обещая прислать за орудиями людей? Сражение приняло дурной оборот, и орудия были взяты обратно англичанами, но лошади спокойно достигли конюшни его превосходительства?
450
<ВИЛЕНСКОЕ ДВОРЯНСТВО НЕДОВОЛЬНО НАШИМ ОТЗЫВОМ...>
Виленское дворянство недовольно нашим отзывом, сделанным вследствие двух статей в «Allgemeine Zeitung». Если факт, что виленское дворянство отказывается не только дать землю, но и самую усадьбу крестьянам, несправедлив, то наш отзыв до них и не относится. Сколько же земли
