В первой не только осуждается вообще наша система судопроизводства и в противоположность ей рекомендуется судопроизводство гласное, но в ней явно видно направление чернить все отечественное. Во второй статье оправдывается пьянство в простом народе недостаточностью будто бы платы за его труды, и во всей статье явно обнаруживается нерасположение к достаточным сословиям. В третьей статье взяточничество чиновников выставляется в самой грязной картине, которая легко может возбудить негодование простого народа против служащих, особенно против полицейских властей, и притом взяточничество это оправдывается недостаточным содержанием чиновников и признается почти неизбежным злом при нашей системе управления.
В других статьях встречаются только неосторожные фразы и выражения, которые следовало бы исключить, не подвергая запрещению самих статей, большею частью написанных с хорошим направлением. Таковые статьи: в № 5 «Заметки и вести из Подолии», где в конце есть выходка против помещиков, в № 18 о французской беллетристике — статья, заключающаяся слишком безусловным восхвалением Беранже; и в № 29 «Письмо г. О. Р. о докторе Линке», в котором неуместно превозносятся глас и мнение народа. В иных же статьях, каковы: в № 8 о современном положении русской мануфактурной промышленности, в № 9 о степном хозяйстве, в № 17 о существенных условиях процветания промышленности земледельческой, имеющих цель вполне благонамеренную — возбудить нашу промышленность мануфактурную и земледельческую к новой деятельности, нельзя одобрить упреков, хотя и справедливых, но делаемых исключительно русским мануфактуристам, и слишком общего порицания нашего помещичьего хозяйства, причем исключительно чернятся помещики, и не совсем основательно. В последней статье, сверх того, допущены отзывы о том, как уничтожилось крепостное состояние в Австрии, по мнению автора, «бурями 1848 года», с довольно явными намеками на недостаточность мер, указанных в этом отношении правительством у нас. Иные статьи, как например в 13, 16 и 21 о частном бале в Одессе, не противны в строгом смысле цензурным постановлениям, но показывают незнание общественных приличий или недостаток такта в авторах. Общее же рассмотрение всех статей, указанных как предосудительные в «Одесском вестнике», привело главное управление цензуры к заключению, что нельзя согласиться с мнением графа Строганова, будто нынешняя редакция этой газеты приняла решительно вредное направление или, как утверждает херсонский губернский предводитель дворянства, почти преступное, тем более что в «Одесском вестнике» нынешнего года появились в других номерах статьи истинно полезные и дельные, — можно только сказать, что направление большей части статей не вполне одобрительно по довольно часто повторяющимся выходкам против помещиков и богатого сословия, по резкости отзывов о недостатках нашего внутреннего устройства и по излишней наклонности к теоретической полемике в газете, имеющей цели чисто практические. А потому главное управление цензуры положило: 1) сделать замечание цензорам, 2) отдать «Одесский вестник» с будущего 1850 года по-прежнему в распоряжение г. новороссийского и бессарабского генерал-губернатора с правом от себя назначать редактора и 3) взамен предложить лицею издавать какой-нибудь учено-педагогический журнал. Сие предложение главного управления цензуры я имел счастие повергать на высочайшее его императорского величества утверждение, которое и последовало сего 7 июня.
Министр народного просвещения Е. Ковалевский.
Довольно просветились мы. Обер-фор-шнейдер может начать разрезывать сову Минервы, нас сердце влечет к Марсу.
После дворянских выборов и бала, бывших в Ярославле в конце 1856 года, были выборы купечества. По окончании их купцы, желая ли подражать дворянам или подстрекаемые губернскими властями, вздумали также сделать бал «в честь его превосходительства досточтимого начальника губернии Алексея Петровича Бутурлина», как сказано, было в пригласительных билетах. Назначен был день. За три дня до бала приехал в Ярославль инспектор карабинерных полков генерал Фролов. Купцы, всегда неравнодушные к превосходительствам и вторично подстрекаемые теми же губернскими властями и полицией, рассудили, что надобно и его пригласить. Накануне бала вновь выбранный голова Семен Ильич Кузнецов, потомственный почетный гражданин Александр Матвеевич Пастухов и другие почетные купцы напялили сертуки с шитыми воротниками и все возможные медали, полученные ими за насильственные пожертвования, и отправились на квартиру Фролова. «Дома его превосходительство?» — «Дома нет, в манеже на
93
ученье», — грубо ответил им слуга Фролова. Потянулись купцы в манеж. Входят. Карабинерный батальон стоит развернутым фронтом и выделывает муштру. Едва Фролов увидел купцов, тотчас скомандовал: «Вольно, поправься». Подходят купцы; Фролов нагло на них смотрит; они начинают в пояс ему кланяться и приглашают его на бал, но едва они кончили,
как он закричал: «Чтоб я к вам, мерзавцам, поехал на бал, да с чего вы это взяли? Мужики вы эдакие, достойные ли вы этого? Вы не умели проводить мой полк в поход. Вы не умели даже ему обеда сделать. Ах вы бородачи поганые, чтоб я к вам поехал после этого на бал? Вон отсюда!» И его превосходительство изволил топнуть ногой. Купцы сначала ошалели, но при гуле топота ног генерала чувство самосохранения взяло верх, они подобрали полы своих форменных сертуков, накинули кое-как свои лисьи шубы, да и тягу из манежа; сели на откормленных одиночек и гуськом потянулись к полицмейстеру, объяснили ему в подробности весь прием и по его совету таким же порядком поехали к «досточтимому» начальнику губернии. Бутурлин принял их как нельзя лучше; принял горячо к сердцу и их жалобу и приказал подать прошение. Купцы уехали и настрочили бумагу да так скоро, что к обеду прошение их лежало уже на столе в кабинете у губернатора. В этот же день обедал у него Фролов; Бутурлин показал ему прошение купцов, и неизвестно какой вследствие этого был между ними разговор, только вечером этого же или следующего дня петербургская почта привезла «Русский инвалид», в одном номере которого напечатан был рескрипт Фролову о награждении его лентой, кажется, владимирской. Агенты губернатора подсунули этот номер купцам; те было не унимались, а Пастухов так разгорячился, что сказал: «Меня сам государь удостоил — обнял и изволил поцеловать вот в эту щеку, так я не позволю над собой ругаться». На это ему сказали, что если государь его и целовал и обнимал, то это не причина, чтоб генерал его не обругал. Пастухов присмирел, остальные почесали затылки, потолковали и, убедившись, что «против рожна не можно прать и что плетью обуха не перешибешь», взяли просьбу свою назад. Носились темные слухи в городе, будто бы Фролов по отъезде из Ярославля с какой-то станции извинялся перед купцами, но это чиновничья утка, и на эти слухи никто не обратил ни малейшего внимания.
Ну, теперь позвольте отдохнуть… и сходить в баню… фу… а тут толкуют о Темзе… вот дренаж -то где употребить… пока есть такой грязеотвод, как неответственное быть по сему
94
<ПОПЫТКА ПРЕДАНИЯ АНАФЕМЕ>
Раз в жизни представлялся мне случай благословить Григория, митрополита петербургского, и тут злые люди помешали. Его высокопреосвященство предложило синоду предать меня: анафеме за то, что я не считаю ересью геологию и скоромными — маленькие газеты, продаваемые на улицах. Само собою разумеется, что, следуя евангельскому правилу, я тотчас бы по телеграфу послал клянущему благословение. Нам пишут, что тульский архиерей помешал Григорию возвести меня в чин Дмитрия Самозванца, Стеньки Разина, Мазепы, Емельяна Пугачева и… и кого вы думаете? — и дяденьки нашего magnanimous Ally. Во время войны 12-го года духовенство, видя как народ, купечество и дворяне жертвуют за независимость отечества — деньгами, людьми, собой, захотело показать, что и оно, любя отечество небесное, которое моль не точит, любит и земное, которое точит Наполеон, и действительно принесло на жертву больше чем кровь и деньги — здравый смысл и предало Наполеона проклятию. Но как-то императору Александру I показалось непоследовательно называться благословенным и проклинать других, он после войны и замял дело. По
несчастию, кой у кого остались копии с синодского воззвания. Если «цыган для компаний позволил себя повесить», как говорит пословица, то для эдакой компании — можно позволить себя предать
95
RUSSIA BY A RECENT TRAVELLER, LONDON, 1859
Мы так привыкли читать об России или нелепости или дикую брань, что умный, светлый взгляд названной нами книги и статьи «Russia and the West of Europe», вскоре потом помещенной в новом обозрении («Universal review», vol. I), удивили нас. Отчего именно в Англии начинают иначе смотреть на Россию? За что она сменила уркуардскии гнев на гакстгаузенскую милость?.. Дело не в сочувствии к России, а вот в чем: между англичанами есть люди, уважающие объективную истину, люди, умеющие смотреть и, что всего важнее, умеющие слушать. Другие ищут глазами и ушами только подтверждения своих преждепридуманных теорий, они себя видят и себя слушают. Так делают даже те, которые хвалят Россию или стращают ею из каких-нибудь видов. Французы почти никогда не ставили ни в грош объективной истины; немцы бывало любили ее даже и не в одних трансцендентальных предметах, но подавленное положение их и страх зашиб им пониманье. Им все мерещится Семилетняя война, французы в Майнце, русские в Берлине, и они бранят Россию, чтоб отвести душу, чтоб не так страшно было. Из этой грубой и тупой литературы придется исключить несколько книг, «Коста-Рику» Вагнера и Ю. Фребеля «Америку и Европу». Но заметьте, что они оба не красные немцы, а попорченные Америкой. Это так верно, что Фребелю за его книгу уже досталось от свирепых тевтонов, наследников Яна, Арендта, Менцеля и других французоедов, напоминающих блаженные времена Венского конгресса, Меттерниховых нот и Гейнцевых вариаций.
Часть рассказов недавнего путешественника можно было бы перевести. В нелихорадочный день нашей перемежающейся ценсуры — их пропустят.
<СТРОГОНОВ И PORTO FRANCO>
Нельзя, чтоб в книге путешественника, пробывшего очень, короткое время в России, не было ошибок, они совершенно выкуплены общим взглядом и широким горизонтом. Хотя и в этой книге виден предел, рубеж, за который западный ум никогда не ходит: отношение русского крестьянина к общине и через нее к земле не оценено автором. В чем же он находит социальные элементы наши?
Спрашивается, на каком законном основания проконсул Строгонов высылает из Одессы людей, которые ему не нравятся лицом, цветом волос или не знаю чем? Зачем, например, он выслал, и притом очень грубо, г. Галецкого, — или он думает, что porto franco значит, что свободно можно выбрасывать за дверь; да ведь и porto franco уничтожено?
Но великий Свекор ни на чем не останавливается, он велел собрать по пяти рублей штрафу с православных, бывших в опере в середу на первой неделе поста. Пусть Григорий Петербургский я Иосиф Виленский успокоятся — еще церковь не сгиняла — Строгонов за Кормчую книгу!
97
ВОЙНА И МИР
…Je suis outré de l’appui cue prête l’Allemagne à cette honteuse Autriche, à cette «Capua der Getster», concordée. Je prêche
