усиление наказания — за недоказанное же произнесение речи? А Европеусу-то за что? Незабвенный!
На приговоре генерал — аудиториата П. Шапошникову — сослать в арестантские роты на 6 лет с последующим определением на службу «в отдаленные войска» — Николай I наложил резолюцию: «Рядовым в
оренбургские линейные батальоны». К этой революции дано подстрочное примечание:
Неужели с оставлением первой части наказания, — генерал-аудиториат понял так
391-392
DUBIA
393
1859
<ДЕЛО КОЧУБЕЯ И ЗАЛЬЦМАНА>
«Times» говорит, будто бы дело о графе Кочубее, хотевшем убить Зальцмана, было переследовано. Г-жа Зальцман обязана нам этим переследованием: мы явили забытое дело о ее муже на свет. Желательно было бы знать, чем оно кончится. В «Теймсе» написан какой-то вздор о наказании мертвых, а о Кочубее ни полслова.
<ПОХИЩЕНИЯ ЛЮДЕЙ В 1857 году путешественник, возвращавшийся из Сибири, встретил там одну из тех кибиток, в которых увозят осуждаемых без суда и расправы. Наш путешественник хотел узнать, кого умчали в Сибирь? На станции оказали: «Какого-то молодого человека; с фельдъегерем он говорил н е по-русски и очень сильно плакал, индо жаль было смотреть». Отправлен ли этот несчастный по воле Александра II или без его ведома кем-нибудь п о данной им власти? кто он? и в чем его вина? Это напоминает нам полицейские похищения людей в николаевское время. Однажды приказывают в Варшаве фельдъегерю быть во втором часу ночи на дворе Паскевича, а ровно в два часа войти в кабинет наместника. Гремела музыка, был блистательный бал. В два часа вошел в кабинет сам князь Варшавский вместе с молодым человеком в бальном костюме; молодой человек вдруг страшно побледнел. Паскевич, обратившись к фельдъегерю, сказал ему: «Отвези его в Бобруйск!» и, взявши молодого человека за руку, передал его фельдъегерю. Его усадили в «темную» тележку; фельдъегерь из сожаления накинул на него свою шинель (был сильный мороз); у заставы ждали казаки с тулупом и шапкой. Молодой человек до самого Бобруйска не мог прийти в себя, и фельдъегерь знал только, что он доставил из Варшавы в Бобруйск № 21 394 Мы, вдали-то живши, все думаем, что Александр II не ссылает, а возвращает из ссылки... МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ПОНИМАНИЯ НАЧАЛЬНИКА III ОТДЕЛЕНИЯ У Тимашева есть родной брат оренбургский помещик, и обоим этим братьям принадлежало нераздельно 700 душ крестьян при 25 000 дес. земли в Оренбургской губернии. Как люди, посвященные в тайны тайной полиции, Тимашевы могли благовременно узнать о предстоящем освобождении крестьян и принять свои меры для изгнания крестьян из своих владений. С этой целью они убедили их выкупиться и составили для них отпускные без земли. А как в один раз нельзя отпускать без земли более 10 человек, то составлены были отдельные отпускные на каждые 10 человек, и все эти отпускные были явлены в один день в том же присутственном месте. По условию, крестьяне обязаны были, кроме суммы выкупа, платить до новой ревизии прежний крестьянский подушный оклад. Так прошло два года, и они жили себе на тех же землях, мирно занимаясь хлебопашеством. Через два года оренбургский брат жандармского Тимашева потребовал выселения этих крестьян; полиция явилась к услугам, и крестьяне были изгнаны!.. Как люди оседлые, хлебопашцы, а не промышленные, эти 700 человек поспешили приискать себе новую оседлость и обратились в казенную палату с просьбой о причислении их к Сентовскому посаду; их причислили. Они заняли денег, обстроились, обзавелись всем вновь и стали возделывать новые земли... Сентовцы, владеющие землею на крепостном основании, оставили их в покое на два года, а потом представили просьбу о неправильном причислении их к посаду; просьба справедлива, уважена, и бедные крестьяне эти опять согнаны с места... Сентовцы вслед за тем подали иск о взыскании с крестьян за неправильное пользование их землею... Будучи причислены в мещане, отпущенники Тимашева стали обязаны платить и мещанский оклад. Таким образом эти бедные люди очутились вдруг бездомниками, бобылями и обязаны платить одновременно: 1) выкуп помещику, 2) крестьянский оклад, по условию при выкупе, 3) мещанский оклад, как мещане, 4) долг, сделанный при поселении в Сентовском посаде, и 5) вознаграждение сентовцам за пользование их землею! У них отняли все: скот, лошадей, здания — и из 700 трудолюбивых хлебопашцев, сделалось семисотенное бродячее население голышей, нищих!.. Тимашевых, разумеется, оставят в покое, — никто против бога и III отделения — зато хоть бы все против совести! Положим так, но почему бы не дать этим бедным обманутым казенных земель? ПО ДЕЛУ О ХАРЬКОВСКИХ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯХ ЗИНОВЬЕВА И ПОТВОРСТВЕ КОВАЛЕВСКОГО Мы получили подробную и прекрасно составленную записку о прошлогодней харьковской истории , мы ее напечатаем в «Русских голосах». Поведение студентов было удивительно, не только благородно, но исполнено такта, имена пострадавших не должны быть забыты. Нас при чтении этого рассказа один вопрос постоянно занимал: что же при всем этом делали молодые профессора? Мы их нигде не находим — советниками, защитниками студентов; отчего они не пошли к Зиновьеву, отчего не писали министру, отчего позволили синдику отказать в ревизии кондуитных отметок, сделанных помощником инспектора? Странно! И благородная молодежь эта, оставленная одна лицом к лицу с ябедой, с полицейскими уловками, с Лужиным и со всеми властями, кажется, и не заметила этого, честь ей и слава! А что это за комическое лицо ректор Фойт, окончивающий каждую рзчь своим «Sapienti sat»184[184]/ и инспектор Стороженко, так горячо принимающий к сердцу образование Украины и говорящий: «Господа, ведь я не Ламартин!» Что касается до Зиновьева, он и этого не имеет, он просто пошл. <МЫ ПОЛУЧИЛИ ПИСЬМО..>
Мы получили письмо, в котором жалуются на слишком самовластные распоряжения сибирского Муравьева, на распечатывание в Иркутске писем, на уничтожение писем неприятного содержания для высшего начальства, на угнетение племен, отданных в управление Российско-Американской компании, которая их грабит, надувает и держит их в постоянной кабале.
Письмо это окончивается кассиевским воззванием к губернатору, писанным с любовью: «Проснитесь, Козакевич, проснитесь и бросьте жизнь, не достойную вас. Займитесь добросовестно делом, вы можете сделать много пользы, добра и пр.. Это говорит уважающий и сожалеющий вас».
Не зная дел этих, мы не помещаем и письма, наши строки пусть будут вызовом на больше подробные сведения.
Сибирского Муравьева нельзя судить, как какого-нибудь Закревского или Панина. Он многое сделал и при таких трудных делах, может, многое сделано круто. И потому ждем фактов.
<ПРАВДА ЛИ, ЧТО СТРАШНЫЕ СЦЕНЫ БИРОНОВСКИХ ВРЕМЕН...>
Пра вда ли, что страшные сцены бироновских времен повторялись нынешней зимой в государственных имуществах, что несчастных крестьян, на которых оставалась недоимка, не только секли, но обливали на морозе холодной водой с ведома Муравьева?
СЕМЬ МОГИЛ, ЗЛОДЕЙ-ПОМЕЩИК И ГУБЕРНАТОР-ПАЛАЧ В КРЕМЕНЧУГСКОМ УЕЗДЕ
Мы получили письмо, сообщающее нам следующее отвратительное преступление отеческого управления помещиков и злоупотребления власти губернского начальства. И неужели все это остается безнаказанным — и Вреде, который засекал крестьян по воскресеньям солеными розгами («Колокол», лист 6) , и эротический помещик Орловской губернии Гу т ц е й т («Колокол», лист 38), насиловавший двенадцатилетних детей, и пр.?
Да хоть бы Ростовцев, наконец, вступился в это — когда у других вымерло всякое человеческое чувство.
И как же теперь, совершая радикальную перемену, не оградить законом крестьян от последних, отчаянных посягательств на грабеж и притеснения со стороны благородного дворянства, которое большинством своим дало меру своего благородства ?
…В Кременчугском уезде Полтавской губернии есть село Семь Могил, принадлежащее п о м е щ и к у К л е в е з а л ю , известному своей жестокостью и притеснением крестьян. Со времени поднятого вопроса об улучшении быта крестьян и Клевезаль принялся за улучшение своей системы. До 100 человекам крестьян назначен был самый тягостный оброк, и они отправлены были в Крым на работы, а 80 человек были отданы на сахарный завод Позена в самую горячую пору весны, когда нигде нельзя было найти рабочих людей, и, разумеется, за дорогую цену. Остальные должны были нести барщину за себя и за 180 человек отсутствующих. Вообразите себе положение этих остальных: дети, старики, калеки — все без исключения должны были работать каждый день под кнутами приказчиков. По истечении работ (через 8 месяцев) являются крестьяне из сахарного завода, голые, босые, и в таком же
397
положении застают свои семейства. Дрогнуло доброе сердце мужиков, стали они думать, как пособить своему горю, и пошли работать на чужие работы, — но не тут-то было: их опять
отсылают на завод. Тут уж сердце завопило. Несколько человек пошли просить милости у барина. Они хотели рассказать ему про свое жалкое положение и просить хоть отсрочки. При появлении их на барском дворе барин, чувствуя себя несправедливым, вообразил, что это бунт, струсил и бежал в Кременчуг, там он заявил начальству о бунте его крестьян. Немедленно отправлено было временное отделение земского суда, выехал исправник, собраны понятые из казаков и тут же хотели приступить ко внушению покорности розгами, крестьяне плакали и просили выслушать их. Велено сечь. Но понятые, узнавшие прежде от крестьян, в чем дело, отказывались и говорили: «За что же мы будем их бить? Их нужно прежде рассудить с барином». Исправник струсил и послал эстафету губернатору. Немедленно является губернатор Волков, предводитель дворянства Остроградский (тесть Клевезаля) и иные власти в полном мундирном облачении. Требуют команду солдат и отправляются усмирять бунтовщиков. При виде такого сонма мундиров созванные крестьяне все пали на колени и просили не пощады, а просто хлеба, просили губернатора заглянуть в их домашний быт, показывали ему свои рубища. Все видели их голых и босых, видели их избитых палками и кнутами, но, несмотря на все это, их велели сечь. На вопрос: «Как смеете бунтовать?» они отвечали: «Мы хлеба просим Христа ради, мы не бунтуем!». Солдаты, привезенные на шести тройках для экзекуции, исполнили волю начальства над крестьянами, а казаков-понятых приказано выслать в Кременчуг в губернаторскую квартиру, и там они все были высечены за непослушание начальству. Дело было представлено бунтом, донесено несколькими эстафетами в Петербург и наконец торжественно объявлено, что бунт, благодаря богу и расторопности властей, прекращен, что крестьянам внушена строгая покорность, что зачинщики восстания арестованы и содержатся в остроге для дальнейшего с ними поступления по законам.
<ИМЕНА ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЕЙ Г-ЖИ СОФИИ ИОГИХЕС>
Читатели наши знают из русских журналов дикую историю о борьбе директоров николаевского Благородного собрания против молодой девицы Софии Иогихес, которой эти настоящие н и к о л а е в ц ы хотели запереть дверь танцевальной залы за то, что она не татарского и не чухонского происхождения, как половина русских дворян (доказавшая это еще раз в вопросе освобождения крестьян), а иудейского. Но мы не помним, передали ли наши журналы вместе с событием и почтенные
