б не Екатерина II, они давно сделали бы из народа католиков или униатов. Какая же польза была бы от этого? Неужели Богемия, орудиями пытки вновь соединенная с папизмом, дает завидный пример? Какими средствами дворяне обращали прежде — это мы знаем из украинских летописей и из истории Лелевеля; как бы они обращали в XVIII столетии — этого я и понять не могу. Или они делали бы это с верой — и тогда они были бы отсталые фанатики, или без веры — тогда из чего же беспокоиться?
Далее вы говорите, что если развязать вам, Украйне, раскольникам узы и снять кандалы, все уйдут без оглядки восвояси и царский острог опустеет. «Сзывайте нас после — не сзовете, да и незачем».
Может, и в самом деле было бы хорошо распасться, чтоб
насильственный узел развязался, чтоб нам можно было, наконец, свободно говорить и обсуживать вопросы, и говорить откровенно, без всяких задних мыслей. Теперь полной откровенности мешает с вашей стороны справедливая вражда, с нашей — неловкое положение стоять со стороны силы, которой своеволие мы так же хотим сокрушить, как и вы, но которою вы все-таки будете нам попрекать, пока не выйдете из-под ее опеки.
«Россия никогда не освободит своих неправо захваченных частей», — говорите вы.
35
Да ведь это должны сделать мы и сами освобождающиеся части. Неужели вы можете себе представить какое бы то ни было правительство, которое вдруг скажет своим
народам: «Распадемтесь! Я вами неправо владею, ступайте на все четыре стороны и не поминайте лихом!» Вопрос совсем не в том, как присоединены части государства, а в том, сохранили они самобытность или нет?
Все государства в мире составились очень незаконно и очень насильственно, так что если передать дела приращения Франции и Англии на разбор гражданской палате, то мы сведем их на какую-нибудь галльскую деревушку и на англосаксонскую рыбачью слободу.
В Лондоне во время Крымской войны продавали карту России, в которой ярко были обозначены все поземельные приращения ее со времен татарского ига. Ядро России, или настоящая благоприобретенная Русь, была обозначена около Москвы верст на сто, остальное все взято силой. «Помилуйте, — говорил я одному здешнему публицисту, — какого вы маху дали, и Москва также захвачена силой, настоящая Россия — это часть Новгородского и Белозерского уездов…»
Если мы будем раздроблять государства на основании незаконного роста их, один только и останется в своих границах Косьма Бессребреник, ничего не стяжавший, — это республика Сан- Марино.
Ионийские острова имеют право отойти от Англии, а Жерсей или Гернсей нет. Оттого что ионийцы хотят присоединиться к Греции, а те два острова ради, что не принадлежат Галльской Порте.
Я искренно, от всей души желаю не разрыв славянского мира, а его свободную федерализацию. Может, вы правы в вопросе времени, и если, для того чтоб перейти его и лучше понять друг друга, Польша, многострадательная, но верующая хочет и может стать независимо, пусть станет. Ее независимость сблизит нас. Мы тогда будем говорить друг с другом как братья, забывая былые раны и бедствия и глядя, вперед чтоб узнать одна ли дорога нам в будущем или нет!
10 февраля 1859.
36
ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ9[9]
спору собственно между нами нет, а есть огромные недоразумения, происходящие от разных начал, от которых мы идем. Спору же в нашем воззрении потому нет, что вы с своей стороны теоретически и в дальней перспективе согласны с возможностью славянской федерализации; а я высказывал не один, а десять раз мысль, что Польша имеет неотъемлемое право на государственное существование, независимое от России. Я всегда считал насильственное соединение России с Польшей огромнейшим несчастием для обеих сторон.
Быть вместе скованными не значит быть соединенными. Немецко-татарский деспотизм петербургский не снял пределы, а упрочил вражду между двумя народами. Обида может быть забыта в прошедшем — но обида продолжающаяся должна развивать ненависть.
Тут мы совершенно согласны и идем только дальше вашего соотечественника, писавшего первые статьи (в 1858). Приняв одним из начальных шагов к будущему союзу расторжение насильственных соединений, мы тотчас признали полные права на независимость и самоуправление за Украйной . Мы первые высказали это, и вы могли видеть по письму из Украины («Кол.», л. 61) , верно ли мы попали в народное чувство.
По-настоящему мы с самого начала могли бы для облегчения вычесть эквиваленты и не возвращаться на тот вопрос, который не только мы с вами решаем одинаковым образом, но все сочувствующее нам в России; по несчастию, у вас нет доверия, потому что вы все-таки нас считаете врагами и в каждом русском видите хоть немного Екатерины II и Николая I, иначе вам не пришло бы в голову говорить о дипломатических увертках, даже о скрытом желании каких — то русских либералов, чтоб освобожденная Польша, испытав вновь неурядицу, была бы вынуждена прибегнуть под покровительство России (Стр. 132-й статьи). Я сказал «каких-то либералов», уверенный
37
по первой статье вашей, что вы меня настолько уважаете, что не можете предположить таких дипломатических способностей во мне; к тому же и самое слово «либерал» как-то мало идет ко мне — особенно с тех пор, как в России доктринеры и бюрократы, ценсоры ж генерал- адъютанты хвастаются своим либерализмом.
Но все это не прямо идет к делу, а потому перехожу к главному вопросу.
В последнее десятилетие две идеи всплыли на месте потонувшего корабля Февральской революции как бледная замена остановленному развитию политической революции в социальную. Эти две идеи, близкие друг к другу, состоят в признании народностей как самоправных личностей и в стремлении одноплеменных народов к политическому единству. Разобранные по народностям, государства соединятся поплеменно, это шаг вперед против искусственных военно-дипломатических соединений и насильственных раздроблений; шаг вперед к снятию политических и всяких внешних границ.
Потребность единства в Италии и Германии идет гораздо дальше федерализации. В Италии оно понятно, ей надобно взять с боя свою независимость, и вот почему есть что-то великое и трогательное в самоотвержении какой-нибудь маститой Флоренции, этой веси Данта и Бонарроти, Медичи и Макиавелли, склоняющей свою седую голову, украшенную тройным лавром, перед какими-то неизвестными жителями Альпийских подошв, al pie del monte10[10] , ломающими итальянский язык на провансальский манер.
Да и что Флоренция — самый Рим, город, бывший вечным до р. Хр., — Рим, который всемирным светским владыкой пошел в монахи и монахом тяготил над всем миром, с радостью хочет снять папскую тиару и бросить ее в архив вместе с перстнями цезарей и топорами ликторов, для того чтоб принять владычество Каринианского дома, который не только не происходит от Енея, но даже и не от Августа, но который представляет единство Италии.
Германия, этот несчастный Эдип между народами, преследуемый каким-то политическим проклятием и который ничем не
38
может дойти до политического значения после тридцатилетнего самоубийства и вестфальских похорон; которому не помогает ни народное образование, ни науки, ни искусства, — Германия видит в расторжении свою слабость и стремится всеми силами к прусскому казарменно- деоктринерскому единству только потому, что оно степенью выше австрийского, пропитанного ладаном, гниющего, порочного и живущего конфортативами11[11].
И эти слития, отчасти обусловленные внешним гнетом, все ж представляют очевидный прогресс. C’est autant, de pris sur le diable12[12]. Каждая граница, которая падает, уменьшает линию военной карты, т. е. ручей человеческой крови; каждая снятая и застава растворяет дверь международному обмену и сближению.
В виду романского и германского мира, собирающихся воедино, естественно, что неопределенная мысль славянской федерализации, родившаяся у западных славян, окрепла и стала глубже входить в сознание. Само собою разумеется, что мы говорили о вольном союзе равных; мы никогда не говорили ни о завоевании, ни о рабском присоединении к России, мы вообще не говорили ни о каком соединении с Россией, пока в ней будет продолжаться Петербургское правление. Вы повторили мое выражение «вольный дар соединения» и прибавили к этому, что какой же вольный выбор западным славянам, находящимся под чужеземным игом; а между тем упрекаете меня за то, что во время войны 1859 я говорил, что если б русское правительство было на высоте своего призвания, то оно должно бы порвать гнилые связи трикраты проклятого «Священного союза» признанием независимой Польши и потом, соединившись с нею, раздавить Австрию, т. е. освободить западных славян. Правительство с новой неловкостью своей, отчасти понятной, потому что самодержавные формы его гораздо больше приспособлены к всякого рода притеснениям, чем к какому-нибудь освобождению, не сделало ничего, и это можно было ожидать; но я никак
39
не ожидал, что вы меня упрекнете, говоря, что Польша должна быть восстановлена из чувства справедливости и долга, а не для того, чтоб Россия развязала руки. Такого ангельского самоотвержения я, конечно, не жду не только ни от одного правительства, но ей от одной революционной партии.
Французы приучили нас к цивически-риторическим фразам, которыми они успели уверить всю Европу, что они сражаются только за свободу всех скорбящих и страждущих. У них этот язык, как религиозные фразы у англичан, не имеет никакого отношения к делу, так, как учтивости в конце письма.
Мы, русские, действительно до того еще не цивилизованы, что мы не можем употреблять этого языка…
Говоря о будущей славянской федерализации, я совершенно согласен с вами, что этот вопрос нельзя разрешить сплеча и что в его решение входит весьма важным элементом время. Я не думаю, чтоб славянские народы сразу были готовы вступить в тот союз, о котором я говорил. Но если до него надобно дойти рядом разных независимых форм и отдельных сочетаний, я все же не вижу, отчего не иметь будущий союз в виду как идеал, как широкую, покойную гавань?
Вы полагаете, что лучше и естественнее было бы славянскому миру разделиться на две отдельные части, т. е. по одну сторону была бы Россия — «славяне, смешанные с чудью и туранскими племенами», по другую Польша и «старые славяне». Призвание и поприще деятельности одних — «огромные плоскости Азии до Тихого океана. Назначение других — отпор германскому владычеству и завоевание Турции» 13[ 13].
Скажу вам откровенно, что я мало имею против этого с субъективной точки зрения. России действительно главное дело дома и в Азии, и, как вы говорите, она для хранения своих границ не нуждается ни в каком союзе. России скорее надобно распустить части, чем притягивать их к средоточию, что мы и высказали, говоря об Украине. Но тем не меньше я полагаю, что вам легче будет доказать возможность совершенного государственного отчуждения Польши от непольского славянства и ее
40
самобытное значение, чем возможность того союза, о котором вы говорите. Вы говорите, что мы мало знаем характер юной Польши и потому говорим о
