и злодейства извергов-помещиков, покрываемых ворами-чиновниками и амнистиями коронующегося царя!
II
В 1855 году молодой помещик, казацкий есаул Попов / поселился в своем родовом поместье, Саратовской, губернии, Царицынского уезда, в селе Отраде. 22-летнему юноше сельская жизнь показалась скучна, и для развлечения он собирал по вечерам в барский дом сельских девушек, начиная с 14 лет, петь, играть, а после игр оставлял некоторых из них и ночевать с собою. Такая очередь остаться дошла, наконец, до одной девушки, по имени Анны / которая наотрез отказалась от этой чести. Попов подверг ее заключению, морил голодом. Отец девушки приходил упрашивать барина за дочь и говорил ему: «Оставь это, вспомни своего деда» (дед Попова был убит крестьянами). Действительно, Попов раскаялся, как видно: он променял девушку помещику Данилову на часы — так, по крайней мере, оказалось по следствию. Данилов, перевозя девушку в свою деревню, также подвергал ее истязаниям, чтобы принудить жить с ним: бил ее, запирал в чулан, морил голодом и, наконец, заставил девушку покориться — она стала жить с новым своим господином. У нее родилась дочь, которую отдали
434
на воспитание какой-то старухе. Оправившись от родов, девушка объявила священнику, что не хочет продолжать греха, убежала в свою родную деревню и подала просьбу исправнику Корбутовскому, жалуясь на побой, насилие и отнятие у нее дочери. Корбутовский — родственник Данилову и Попову: просьба девушки осталась без всякого действия. Тогда она подала просьбу уездному предводителю дворянства Скибиневскому / он также оставил просьбу без внимания. Наконец, девушка подала просьбу саратовскому губернатору Игнатьеву; Игнатьев поручил произвести следствие исправнику Корбутовскому.
Во время производства дела Попов ссылает на поселение отца девушки за то, что он показывал согласно с ее жалобою, что она подвергалась истязаниям; а самую девушку, как только подала она просьбу Игнатьеву, посадили в острог как бунтовщицу. Акта, по которому бы она была передана или продана Поповым Данилову, не существовало; но Попов показал, что отпускал ее к Данилову только на заработки, и представил переписку свою с Даниловым об этом. Но переписка эта явно фальшивая, составленная уже после начатия следствия (и притом Попов обязан бы был дать ей паспорт, потому что деревня Данилова от ее законного места жительства отстоит более нежели на 30 верст). Девушка, видя, что Корбутовский ведет следствие пристрастно, бежала из острога, где продолжали держать ее, добралась до Москвы и оттуда написала помещику письмо, содержание которого таково:
«Прошедшего не воротишь; я все тебе прощаю, если ты дашь свободу мне и моим родным (она еще не знала, что отец ее сослан на поселение). В противном случае я отправляюсь в Петербург и подам просьбу государыне императрице».
Попов представил это письмо к делу, объясняя, что девушка клевещет на него с единственною целью получить свободу себе и родным.
Девушка действительно умела пробраться до Петербурга и подала просьбу императрице. Императрица отправила ее в Саратов, к губернатору, дав ей в провожатые жандарма; с нею послано было от статс-секретаря императрицы отношение, которым она, именем государыни, поручалась покровительству губернатора. Губернатор отправил девушку в Царицын, а в Царицыне посадили ее в острог. Это было в 1857 году. С той поры до нынешнего времени она все сидит в остроге!
Но кроме того, что посадил девушку в острог, губернатор велел начать новое следствие по ее делу. Следствие было поручено кандидату на полицейские места Андрееву, который обнаружил, что все жалобы девушки только «извет», т. е. клевета, ябедничество. По произведении следствия он представил ее в царицынский уездный суд, который еще не решил дела.
435
Между тем, по самому следствию, все жалобы девушки подтверждаются несомненными фактами и показаниями.
Обнаруживается также, но самому следствию, что подобные истязания и растления происходили не над одною этою девупь кою; все дворовые люди и крестьяне Попова показали, что помещик растлевал всех своих крепостных девушек. То же подтвердили и молодые крестьянки, вышедшие замуж года два или три тому назад: они, по собственному их признанию, были изнасилованы помещиком; детей, рождавшихся от этих растлений, обыкновенно отвозили, по приказанию помещика, в донские степи и там бросали.
МАДАМ ПОЛЯНСКАЯ — САРАТОВСКИЙ ОТЕЛЛО
В Саратовской губернии, Камышинского уезда, издавна проживает помещица Авдотья Григорьевна Полянская, известная всему околодку варварским обращением с своими крепостными людьми. Местное начальство давно знало о жестоком обращении г-жи Полянской, но по своей снисходительности к. прекрасному полу смотрело на это сквозь пальцы.
Однажды Полянская отлучалась из своего хутора в город; по возвращении узнает она, что во время ее отсутствия ее муж, Петр Никаноров Полянский, ездил в село Рыбинку (что от хутора не более 2 У верст) к солдатке Лукерье Сумцовой для любовного свидания. Полянская, желая отмстить несчастной любовнице своего мужа, склоняет своих слуг, подкупом и вином, чтоб они обманом заманили Сумцову на хутор. Когда помещица узнала, что жертва в ее власти, она велела посадить ее в баню и сама туда отправилась вместе с своим мужем. Лишь только, помещица увидала Сумцову, начала царапать ее лицо, рвать ноздри и, повалив ее на пол, растянув и обнажив, велела принести кнутов; люди тотчас явились и по приказанию госпожи, в присутствии ее супруга, начали ее жестоко наказывать; по показанию самих крестьян, дано ей до 300 ударов! Не довольствуясь этим истязанием, помещица приказала Сумцову положить на спину, с распяленными ногами на весу, и, взявши кнут, дала ей 10 ударов по детородным частям; потом, передавши кнут людям, велела продолжать наказание. Сделавши маленькую паузу, она стала требовать у Сумцовой сознания, и когда несчастная созналась, то помещица обратилась к супругу и начала его бить по щекам, а г. Полянский за обнаружение греха сам начал бить Сумцову пиньками. После всего этого госпожа снова хотела приступить к пытке, но тут уже собственный ее дворовый человек, Анфим Медведев, стал перед помещицей на колени, умоляя прекратить пытку, говоря, что солдатка может умереть. Полянская, опомнившись, велела обливать несчастную
436
холодной водой, чтобы привести ее в чувство, и потом обратно ночью приказала отвести ее в ее деревню и бросить на улице.
Сотский села Рыбинки тотчас донес об этом происшествия местному приставу 1 стана Соколовскому, который, прибыв на место, пригласил для медицинского осмотра уездного врача. Медицинское свидетельство сделано было совершенно добросовестно; я вам выписываю из него одно только заключение: «1, что солдатка Лукерия Сумцова
действительно претерпела жестокое телесное наказание с разными истязаниями и поруганием над ее телом; 2, что она от сего истязания находится в опасном положении; 3, верность ее выздоровления в настоящее время определить нельзя, а если, при условии крепкого телосложения и молодости лет, по счастию больная выздоровеет, то должна потерпеть ущерб в здоровье и даже сделаться не способною к деторождению.
В чем по сущей правде и согласно с врачебною наукою подписью моей с приложением печати утверждаю. Ноябрь 5 дня, камышинский уездный врач Игнатович ».
Становой пристав, приступив к следствию, донес об этом деле в местный земский суд, прося по важности происшествия назначить временное отделение. Камышинский исправник Валерьян Попов (двоюродный брат тому самому казаку Попову, который уже несколько известен вам) отклонил от себя председательствовать в временном отделении и поручил это дело непременному заседателю Николеву, который только что накануне вступил в эту должность. К чести временного отделения надобно сказать, что оно на первых порах действовало довольно энергически и добросовестно, но потом переменялись обстоятельства, начались разные снисхождения, рассчитывая, наверно, что чем тише вести дело, тем лучше. Крестьяне сидят в остроге, а помещица даже и не арестована; говорят, что нет достаточных улик к ее обвинению, ибо обвиняемые в деле не могут быть свидетелями — они крепостные.
По окончании следствия дело должно перейти в местный уездный суд и пойдет, как должно, путем долгого русского суда.
Что за скоты, что за дикие звери живут в захолустьях святой Руси! Впрочем, что мы обижаем зверей? Таких зверей нет — такие есть только русские помещики, которым редакторы-освободители оставили черкасскую розгу в руках.
КОСМИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ РУССКОГО СВОДА
В конце прошлого года, и именно 27 ноября, Г. Н. Делимарков послал из Ясс прошение к государю на незаконное определение русского сената по исковому делу его с умершей бесарабской
437
помещицей Марией Потлоговой. Прошение это, не достигая до высочайшего воззрения, осталось опять (как и два предыдущие) в комиссии принятия прошений, которая отказала просителю не на основании какого-либо закона, а только по собственному произволу, и именно, что будто бы решение сената по сему делу найдено ею правильным, причем упущено было из виду даже и то, что проситель не русский, а молдавский подданный. Комиссия предписала чрез азиатский департамент русскому в Яссах консулу обязать г. Делимаркова подпискою в том, что он по сему делу больше жаловаться не будет под опасением поступления с ним по силе 323 ст. тома 15, издания 1857 года. Итак, свод распространяет ныне свои милые распоряжения нетолько на русских, но и на людей всего земного шара. А между тем проситель только на основании того же вселенского свода просил государя обратить внимание на то, что решение сорокско-ясского окружного суда от 3-го декабря 1843 года по иску просителя к Потлоговой поступило в законную силу, а что по силе 634 статьи свода законов, тома 10-го, части 2-й, издания 1857 года подобные тяжбы, по коим окончательное решение вступило в законную силу, вновь вчиняемы и перевершаемы быть не могут ни в существе их, ниже в последствиях, на сем решении основанных.
Кто же это в Петербурге положил такое решение, — уж не Панин ли?
ПОПРАВКИ, ВОЗРАЖЕНИЯ, ОПРАВДАНИЯ (Катакази, Местмахер, Казакевич, Машевский, Старицкий и пр.)
У нас набралось несколько писем с разными поправками и возражениями. Мы будем мало-помалу помещать их сущность. Нам нет ни малейшего интереса поддерживать несправедливые обвинения. Возражения столько же служат гласности, как обвинения. Но если мы готовы помещать ответы, то просим дозволения напомнить о некоторых пределах и условиях.
Мы не считаем полезным печатать возражения не фактами, а красноречием. Приятный, но вместе с тем редко воздержный дар витийства ставит прозу дела на второй план и теряет ее за цветами риторики — в том роде, как fond в дамских платьях пропадает за кружевами.
Далее, мы считаем положительно неприличным передавать ругательные выражения оправдывающихся — не против нас (мы обдержались), а против подозреваемых ими корреспондентов. Равным образом мы отказываемся от помещения обвинений и фактов против корреспондентов, не идущих к оправданию и
438
явным образом писанных под влиянием личного негодования.198[198] Мы не понимаем пользы этих обратных обвинений. А несправедливо обвиняет В. в том, что он зверски сечет крестьян, что же за оправдание для В., если он докажет,