горло в крестьянской крови. Член губернского присутствия Трубников удержал этих плотоядных уродов замечанием, что «как-то неловко жровь заливать шампанским!»
Жаль, что помешал; маски, маски долой, лучше видеть звериные зубы и волчьи рылы, чем поддельную гуманность и цикорный либерализ47[47].
Имена, имена — умоляем об именах офицеров, участвовавших в приготовлении тел и червей, собиравшихся попировать на трупах.
110
СЛУЖБА ЗА ВАСИЛЬЧИКОВОЙ НЕ ПРОПАДАЕТ
Говорят, что известного инспектора Рейнгардта, отличившегося в партизанских действиях при атаке Пирогова, ma’am Васильчиков хочет сделать мировым посредником. В университете партизан не мог остаться.
ШЛЯХЕТНО-РЕВОЛЮЦИОННАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ КРЕПОСТНИКОВ
Нам рассказывали за верное, что петербургские барыни, глубоко оскорбленные предстоящим лишением прав драться с горничными, продавать из ревности хорошеньких и посылать их в деревню, а лакеев на конюшню, в день смерти Николая положили на могилу его или на памятник огромное количество венков в пику Александру Николаевичу. Это утешительно, у нас начинает развиваться смелость, мы становимся Марфами Посадницами рабства. Говорят, что из южной Каролины невским героиням плантаторши пошлют каждой по черному мальчику и по пачке сигареток.
Народ русский, вероятно, не забудет этих старательниц о его судьбе и ускорит возможность положить венки на их могилы.
Пора бы воздвигнуть памятник великомученице Салтыковой, иже при Екатерине II пострадавшей, и всем помещикам, за злоупотребление власти отданным под опеку, сосланным в Сибирь и убитым крестьянами. Лекарем при памятнике будет
111
Гутцейт, экзекутором Козляинов, есть же штат у николаевского памятника, отчего не быть и у памятника Салтычихи?
Такие чудовищно наглые поступки, как эти венки, как топтанье некогда трехцветной кокарды ногами, при Марии Антуанетте, бросают большой свет на дни кровавых отместок.
<ИОАХИМ ЛЕЛЕВЕЛЬ>
Иоахим Лелевель скончался 29 мая в парижской больнице на 76 году от роду. Это один из чистейших и благороднейших старцев польского изгнания. Ждем от кого-нибудь из близких ему его биографии и желаем, чтоб она вышла скорее обещанной биографии другого страдальца — Станислава Ворцеля.
<ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ И ИХ ПЕТЕРБУРГА...>
Герой нашего времени и их Петербурга — ну кто? отгадайте? Человек, покрытый кровью крестьян, кровью безоружно убитых русских, — Апраксин Безднинский. Интересно знать, как его принял первый дворянин?
ГУРКО НЕ АПРАКСИН
В 114 № «Север<ной пчелы>»:
Из уездов Николаевского и Новоузенского получены были сведения о неисполнении повинностей со стороны крестьян в имениях графа Воронцова-Дашкова, князя Кочубея, гг. Устинова, Львовой, Семевского
112
и Жемчужникова. В поименованные уезды отправлялись флигель-адъютант ротмистр Гурко и один из чиновников особых поручений начальника губернии. По дознанию на месте открылось, что возникшие недоразумения были следствием неточного понимания манифеста и неполучения в некоторых местах (в марте месяце) «Положений». По объяснении крестьянам, на сходках, их нынешних и будущих отношений к помещикам крестьяне вразумлялись и изъявляли готовность исполнять повинности на основании прочитанных и объясненных им правил «Положений».
Вместе с тем губернское присутствие определило, что неправильности, допущенные в некоторых именьях по наделу крестьян землею и по обременению их тяжелыми уроками, должны быть отклоняемы помещиками и управителями. Затем, для объяснения крестьянам новых «Положений» и для выслушания жалоб помещиков и крестьян, положило командировать одного из членов присутствия и особого чиновника.
Стало, можно без убийств успокоивать умы и убеждать не одними пулями — но зато Гурко и не сделался героем нашего времени.
К ИЗДАТЕЛЮ «РК2ЕСЬДЭи К2ЕС2У РОЬ8К1СН»
Позвольте мне при посредстве уважаемого журнала вашего высказать нашу глубокую благодарность вашим соотечественникам.
После напечатания в «Колоколе» наших статей о Польше мы получили большое число писем, коллективных и частных, в которых выразилось самое горячее братское сочувствие к нам.
Глубоко тронутые их дружескими словами, мы просим дозволения поблагодарить их всех в вашем обозрении.
К искренней благодарности нашей мы прибавим только одно слово. Наш взгляд на польские дела вовсе не изменился от последних событий в Варшаве, — ужасы, там совершившиеся, изменили только наш язык и сделали его более горьким. С 1849 мы повторяли, что только на полной независимости Польши от России может основаться союз поляков с русскими как вольных с вольными и равных с равными.
Еще раз повторяя эту заповедь, мы дружески жмем руку писавшим к нам и братски кланяемся вам.
Преданный вам и пр.
Искандер.
114
КРАЙНЕ НУЖНО
Что сделали с чиновником, который более откровенно, чем деликатно, обвинил Муравьева Вешателя в странных и почти коммунистических понятиях насчет казенной собственности?
Отравили его? Посадили на цепь, в острог или в сумасшедший дом? Послали в Сибирь? или в крепость?
Благоволите сообщить в редакцию.
ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ
Нас спрашивает какой-то аноним, правда ли, что мы не печатаем поправки или опровержения по частным делам? Вздор! Мы только не помещаем брани и совершеннейших пошлостей вроде французского письма в защиту Петра Ольденбургского, которое, сверх всего, еще надобно переводить. Мы сомневаемся, чтоб аноним писал из сочувствия к нам, иначе он не мог бы и сомневаться, что мы всегда готовы поместить всякое важное оправдание.
Герцог Омальский на днях, в очень милой речи, которую он произнес в обществе вспомоществования литераторам, сказал, что он как-то толковал с Броли о злоупотреблениях обличительной гласности; Броли ему заметил, что зло это несомненно, но прибавил: «А все- таки не надобно до нее касаться — если на десять человек, о которых напечатают вздор, будет обличен и заклеймен один мерзавец, то и тогда польза покрывает вред!»
115
ПРОГРЕСС ЦЕНСУРЫ
Из Главного правления ценсуры вышло на днях предписание, запрещающее опубликовывать дела вроде Вергейма с собственными именами! Зато Потапов, московский обер- полицмейстер и друг двух наших корреспондентов, томим любопытством и требует, чтобы по первому его слову выдавали ему имена авторов, которые пишут ту или другую статью под псевдонимами или без подписей. Мягкий сердцем и жесткий противу унии, Щербинин, как и следует, выдает ему всех.
<А. САЛТЫКОВ>
А по справке оказалось: дикий любитель просвещения в Харьковской губернии меценат, запретивший учителю курить папироску в своем присутствии («Кол.», л. 91), не хлыст, не молокан, вообще не раскольник, а светлейший князь А. Салтыков, — какой милый!
ДЕТИ, ЗАГРЫЗЕННЫЕ КРЫСАМИ
Мы много раз получали письма насчет скверного содержания воспитанников в мужских и женских институтах, особенно в московских. Мы даже и не дивились этому: это так и должно
быть там, где нет гласности, а казнокрадов очень много, где начальники не умеют в самом деле пробовать пищу детей, а доктора слишком привыкли к анатомическому театру, чтоб придираться к гнилому мясу и из-за такой безделицы огорчать директора и доброго мясника; все это так обыкновенно, так должно быть, что мы и не печатали о негодных съестных припасах. Но на днях мы получили письмо, что иногда самые дети превращаются в съестные припасы, и мы требуем во имя всего человеческого и честного, чтоб нам написали, правда ли это? Не может же быть, чтоб кто-нибудь — ну хоть Аркадий Алексеевич Альфонский, упорный и хронический ректор Московского университета, — не слыхал об этом. Выписываем из письма:
Одна кормилица кормит двух детей, а смотрительницы и блюстители порядка получают жалованье на двух кормилиц. Иногда поят детей посредством рожков; но это все грязно, тухло, молоко кисло, и дети умирают; пеленки мокры — столько белья не дается, чтобы сухо содержать, а в зиму 1858 столько было крыс в комнатах, где эти бедные дети, что у двоих из них крысы прогрызли лоб и носы, и бедные малютки умерли. Тут же в воспитательном доме есть и родильновспомогательное заведение, больница, где десятками во всякую пору дня и ночи рождаются дети. И что же — в доме нет живущего акушера, для него нет квартиры, а живут тут эконом, его помощник, писаря, бог весть кто — а акушера нет. В детской больнице, например, на Тверской улице, дети мрут ужасно, там в одну ванну сажают, в одну воду, детей с разными болезнями; чесотка, после сыпь разная, сухотка — без разбора, и дети заражаются друг от друга; ночью темнота, не освещено, одна лампа на несколько огромных комнат, и малютки страдают в темноте. Вдовы сердобольные не смеют ничего сказать, а то выговор получат; во всех больницах воздух дурной, злоупотребления, дурная пища.
<ПРОФЕССОР ЩАПОВ>
Что делается с профессором Щаповым? Где его судят? В чем обвиняют? Говорят, он в III отделении. Каково-то там после Тимашева?
117
<ГРАФ АПРАКСИН ПОЛУЧИЛ ЗА ИЗБИЕНИЕ...>
Граф Апраксин получил за избиение безоружных Владимира 3-й степени — и обиделся, он ждал Георгия! Экой неблагодарный Александр Николаевич — право, человек двести положил русских наших, и только 3-й степени Владимира!
ИНКВИЗИТОР В. АСКОЧЕНСКИЙ И ЕГО ЖЕРТВА
«2-го марта 1861 г. отправился из Петербурга, в заточение навсегда, в Никитинский монастырь (в Переяславле-Залесском Владимирской губернии) автор недавно отпечатанных книг: а) Об отношении православия к современности и б) 3-х писем к Гоголю, писанных им в 1848 г. Книги эти, в которых почти впервые в России выступила богословская мысль на поприще светской литературы, были причиною того, что Св. синод (?) сочел нужным сослать автора их, архимандрита Феодора, бывшего бакалавром Московской академии, потом инспектором Казанской академии и, наконец, членом цензурного комитета, в заточение…
Г-н Аскоченский, получающий от митрополита Исидора несколько тысяч на поддержание своего пошлого журнала, был одною из главных причин политической смерти арх. Феодора, растолковав преосв. Исидору, что автор — архимандрит, явившийся в светской литературе с своими сочинениями, — есть лицо неправославное, унижающее свой сан похвалами и сочувствием к светской литературе и т. п. …
Вот какие вещи производит записавшийся в святые Аскоченский…
Итак, человек с сильною душою, бывший едва ли не единою опорою для студентов Казанской духовной академии, желавших развиваться, осужден жить до гроба среди необразованных монахов, под началом какого-нибудь настоятеля сомнительного образования и добродетелей!!.»
Однако пора перестать смеяться над этим клоповником православия и над его редактором; это, наконец, не смешно, а отвратительно.
118
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОБ АНГЛИИ
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.
Пушкин
…Вы меня простите, — сказал я, — а мне кажется, что вы отчасти принадлежите к людям, которые с ужасным трудом делают простые вещи, потому что не просто за них принимаются; при первом препятствии теряются, рвут себе волосы на голове, принимают крайние меры или вовсе никаких. Иногда это очень хорошие люди, даже превосходные люди — но не дай бог такого генерала или оператора! По счастию, ваше занятие не так кровопролитно.
Я помню, как, лет двадцать тому назад, я спал рядом с комнатой одного из моих друзей. Дело было в деревне, и крыша редко обитаемого дома была с течью. С вечера пошел проливной дождь — под дождь спится крепко — я уснул; но через час времени шум возле разбудил меня. Что такое? буря, воры? Я стал прислушиваться: сосед возился, у него была зажжена свеча; я вскочил и без всякого переплета бросился к нему. С насупленными бровями работал он над какой-то страшной задачей. В его горнице
